Марк Васильев. В ознаменование годовщины ближневосточных восстаний

Приведенный ниже текст как отклик на «размышления об арабских революциях» директора ИГСО Б.Ю. Кагарлицкого, был по большей части написан в конце 2011 года, но, в силу объективных и субъективных причин его завершение отложилось почти на два месяца. За это время полюс политической напряженности в арабском мире медленно, но верно переместился из Магриба в Восточное Средиземноморье, и наибольшее внимание приковано сейчас к Сирии.  Ниже мы постарались структурировать некоторые тезисы «Размышлений» «от общего к частному» снабдив их необходимой рефлексией.

Вместо предисловия

 

Приведенный ниже текст как отклик на «размышления об арабских революциях» директора ИГСО Б.Ю. Кагарлицкого, был по большей части написан в конце 2011 года, но, в силу объективных и субъективных причин его завершение отложилось почти на два месяца. За это время полюс политической напряженности в арабском мире медленно, но верно переместился из Магриба в Восточное Средиземноморье, и наибольшее внимание приковано сейчас к Сирии. В это же время в Тунисе Национальное учредительное собрание приняло «мини-конституцию», избрало президента и утвердило нового премьер-министра страны, что, по крайней мере, на время приглушило политические баталии. Режимы Алжира и Марокко, вопреки некоторым прогнозам, избежали сильных социальных потрясений. В противовес тому, создание новой политической системы в Египте осложняется все новыми всплесками насилия. На выборах в январе этого года почти 2/3 мест в нижнюю палату парламента АРЕ получили исламисты – «Партия свободы и справедливости» - политическое крыло движения «Братья-мусульмане» и более консервативная «салафитская» партия Ан-Нур. Стоявшие во главе прошлогодних массовых протестов против режима Мубарака молодежные движения не смогли составить серьезной конкуренции исламистам. Однако, последние события в Каире и других городах АРЕ позволяют предположить, что главное противостояние в Египте идет между укрепляющимися элементами гражданских структур (пусть даже с доминированием исламского фактора) и «силовиками» в лице армейской верхушки и спецслужб, которые явно не торопятся отказываться от власти. В Йемене годичное противостояние власти и оппозиции привело, наконец, к отставке «почти пожизненного» президента Салеха, но, безальтернативная кандидатура его вице-президента на выборах больше напоминает шахматную рокировку, нежели «революцию». Что же касается Ливии, то, в рамках предисловия необходимо остановится на следующем. С ноября прошлого года по настоящее время наблюдается резкий спад информации, идущей из этой страны. А анализ тех сообщений СМИ, которые заслуживают доверия, порождает немалый пессимизм. В стране с момента падения джамахирийского режима по сие время отсутствует действенное правительство, армия и структуры гражданского общества. В каждой провинции Ливии – свои власти, которые воюют за сферы влияния и часто декларативно не подчиняются Переходному национальному совету. 

Хотя текст Б.Ю. Кагарлицкого озаглавлен как «Размышления об арабских революциях»[i], обращает на себя внимание определенная неравномерность анализа. Если отделить факты от собственно размышлений, видно, что автор много больше внимания уделяет Ливии, что не вызывает удивления из-за кровавой гражданской войны происходившей тогда в этой стране. Далее идут Тунис и Египет и, практически за кадром остались социальные катаклизмы в Йемене и Сирии. Особенно странным нам кажется «забвение» Сирии, в которой годичное противостояние власти и оппозиции достигает теперь наибольшей остроты. А международная напряженность, связанная с давлением на Дамаск США и ЕС вот-вот готова воспроизвести «ливийский сценарий» марта прошлого года. Наверное, стоит надеяться, что «Размышления об арабских революциях» будут иметь свое продолжение,  несмотря на вовлеченность их автора в политические реалии России 2012.  Ниже мы постарались структурировать некоторые тезисы «Размышлений» «от общего к частному» снабдив их необходимой рефлексией

1. Плебейские массы и «неправильные революции».  В «Размышлениях» Борис много, пространно, и отчасти справедливо критикует российских левых за их «подозрительное» отношение к арабским революциям, как к неоформленному движению толпы, которое может легко (но трудно предсказуемо) менять направление. Равным образом критике подвергаются и те, кто прямо или косвенно трактует арабские революции как «неправильные», коль скоро, они не направляются авангардными левыми течениями. Единственно, что вызывает недоумение, это некоторая безадресность критики. Как нам кажется, среди российских левых есть и те, кто нормально относится к «неправильным революциям» если даже во главе их не стоят столь чаянные всеми нами «авангардные партии». Мы вполне согласны с тем, что и русская революция 1917 года была отнюдь «не классической» Автор этих строк, будучи 15-16-ти летним подростком  нормально относился к «неправильной» иранской революции, ежедневно читая газетные статьи 79-80-го годов. Это отношение во многом сохранилось и до сих пор.  Другой дело, что для современных революционных дефиниций на наш взгляд не  утратили актуальность классические признаки революционной ситуации (кризис верхов, резкое обнищание масс, значимая политическая активность масс). И, сказать по правде, в некоторых упомянутых Б.Ю. Кагарлицким арабских странах, например, в Тунисе и Египте все эти признаки проявились с особой четкостью и рельефностью. Это не подлежит сомнению. Правда, прочтение «Размышлений об арабских революциях» дает понять, что помимо «неправильных революций», вероятно, бывают еще и «сверхнеправильные», фактором углубления  которых является не кризис верхов или обнищание народных масс, а к примеру …. «упрямый полковник Каддафи»,  не желавший внимать намекам, посылаемым ему в виде бомбовых ударов НАТО. Впрочем, Восток- дело тонкое, а марксизм, как известно, не догма.

2. Ислам как теология освобождения. Борис ставит вопрос о возможном формировании своеобразной «теологии освобождения» в рамках современного исламизма, ссылаясь, кажется, на Терри Иглтона (честно говоря, непрочитанного доселе нами автора). Вместе с тем, сам вопрос абсолютно очевиден. Ислам (и Коран в арабоязычной версии)  распространился среди неарабских народов Ирана, Индии, Средней Азии и даже Балкан, прежде всего среди социальных низов, благодаря абсолютно категоричному осуждению стяжательства, ростовщичества, иных видов накопления богатств. Причем, Мухаммад бичевал за эти пороки, что называется, «невзирая на лица», даже если это касалось его ближайших родственников. См., в частности суру «Пальмовые волокна». Задолго до «теологии освобождения» вопрос привлечения антиимпериалистических исламских радикалов того времени обсуждался большевиками в 1918-20 гг. Для этого в марте 20-го года и был созван 1-й съезд народов Востока. Но, важно еще и другое. Со стороны некоторых исламских теологов также был проявлен большой интерес к Октябрьской революции, которую они трактовали как «ниспосланную Аллахом» за грехи колониализма и стяжательства. Достаточно упомянуть видного индийского теолога и поэта XIX-XX веков Мухаммада Икбала, который написал на фарси поэмы в честь большевиков и Ленина, причем последняя была представлена автором как разговор Ленина с Богом.  Один из последователей Икбала Мухаммед Баракатулла (сопредседатель индийского «правительства в изгнании») был специально приглашен в Советскую Россию для чтения лекций в мусульманских регионах. Он же не единожды встречался с Лениным. Как считают специалисты по Среднему Востоку, в довоенные годы в Индии были сформированы многие принципы « республиканской формы исламского государства», которые потом были заимствованы и развиты иранскими шиитами[ii]. В 1920 году на Северо-западе  Ирана во время т.н. «Гилянской республики» возник уникальный шанс, когда коммунисты могли создать единый фронт с исламскими партизанами-джангелийцами, выступавшими против монархии. К сожалению, он не был реализован и иранская революция 1918-1920 года захлебнулась.  Так что, вопрос отнюдь не новый.

3. Противоречия исламского мира. Стимул революции или тормоз? Современный исламский мир наполнен не меньшими противоречиями, чем какой-либо другой этнокультурный социум. Даже наоборот, чаще эти противоречия выглядят гораздо острее. Отсюда и различное соотношение ислама и революционности. Если в Иране религиозная элита и плебейские массы верующих смогли найти общий язык, чтобы свергнуть монархию, установить республику и (по крайней мере на первых порах) потеснить ТНК, то в том же Сомали исламисты, несмотря на отсутствие альтернативы, оказались неспособны даже интегрировать общество.  Начнем с Ирана. Касаясь иранской революции, Б.Ю. Кагарлицкий постулирует странный (и, кажется, негативный) термин «духовно-политическая корпорация» Что сие значит, в тексте не расшифровано. Между тем, есть вполне хрестоматийные сведения, позволяющие понять, почему иранскую революцию возглавило шиитское духовенство с аятоллами во главе, а, к примеру, а египетские «братья-мусульмане», расстрелявшие Садата в 1981 году не смогли этого сделать. Просто шииты (и их духовные лидеры) за всю историю Ирана (и шиизма) никогда не рассматривали власть шахов как легитимную и, поэтому, имели под рукой соответствующую идеологию, чего не было у суннитов. Это был своеобразный ответ иранцев на исламизацию, проводимую арабскими халифами, а затем – тюркскими беками. Заслуга Хомейни как политического теоретика была в том, что он сумел совместить «ожидание сокрытого имама» с заимствованным у либералов принципом разделения властей через институт «Велаят-е-факих» (верховная власть духовного лидера). Это был реальный прорыв, позволявший отойти от чистой теократии и монархии и установить республиканскую форму правления. Если назвать «духовно-политической корпорацией» именно это, тогда неодобрительный тон БЮ не очень понятен. Без нее свержения монархии бы не произошло. Точнее, заменить ее было бы нечем.  Ход мыслей автора «Размышлений» в этом вопросе становится более ясным, когда появляются строки о «превентивной термидорианской диктатуре» аятолл «придушивших революцию на раннем этапе». Они написаны вероятно не без влияния «теории термидорианского перерождения иранской революции Гейдара Джахедовича Джемаля», придуманной последним для смущения неокрепших умов молодой троцкистской поросли.  На самом деле, с водой не стоит выплескивать ребенка. Хомейнистов, по нашему мнению, можно сопоставить скорее с жирондистами, которые сокрушили феодализм, но, в отличие от своих французских предшественников еще и прочно удержали социальные процессы в Иране под контролем. Что же касается иранских «исламских якобинцев» - муджахедин-е-хальк и их духовных лидеров аятолл Али Шариати и Талегани, то, увы, история не предоставила им шанса реализовать свои социальные концепции. Правда – это особый вопрос, который м.б. когда-нибудь будет развит. И последнее, никакой «интегрированной корпорацией» шиитское духовенство в Иране изначально не являлось[iii]. Среди него были  как прикормленные шахом традиционалисты – противники любых перемен, так радикалы, типа Али-Шариати, готовые, вероятно идти по пути социального равенства гораздо дальше, чем Хомейни. Просто Хомейни победил в многолетней внутренней борьбе, начавшейся задолго до 79-го года, а история сослагательных наклонений, как известно, не любит.

      Суннитское духовенство в течение всего своего существования оказалось настолько привязано к «власть предержащим», что, естественно, не смогло выработать «революционного самосознания». Поэтому, в Египте, Тунисе (сюда же можно добавить и Судан), исламское движение развивалось снизу, как протест против неравенства, колониализма, вестернизации и собственных феодалов. И, как правильно отмечает БЮ, оно нередко находилось в натянутых отношениях с официальным духовенством.  Его проповедниками были либо странствующие дервиши, либо молодые интеллектуалы, воспитанные в традиционных нормах, но, знакомые с европейской культурой. Если в Судане со времен махдизма конца XIX века народное исламское движение развивалось и развивается в рамках суфийских орденов, то египетские «братья-мусульмане» и их тунисские коллеги стали строить свою деятельность по образцу политических партий. Нужно отметить, что и Тунис, и Египет достаточно рано оказались в орбите европейской экспансии. В Египте европейские политические институты стали утверждаться в период экспедиции Бонапарта, а в Тунисе, как и в Алжире, тремя-четырьмя десятилетиями позже. За годы колониализма в этих странах была сформирована вестернизированная элита. Поэтому, не удивительно, что возникшие в послевоенные годы движения против вестернизации в той или иной форме копировали структуру и методы своих оппонентов. Примечательно, что за их долгую историю существования, исламисты иногда пересекались с организациями левого толка, как, например, лидер тунисской «Ан-Нахды» Ганнуши. И в Тунисе, и в Египте исламские организации в течение десятков лет находились под прессингом властей (не в последнюю очередь за их борьбу против коррупционных правящих режимов). На наш взгляд именно такой «послужной список» дал египетским «Братьям-мусульманам» и тунисской «Ан-Нахде» шансы в борьбе. Хотя, как показали самые последние события, ныне лидеры исламистов, в частности, в Египте, отнюдь не чужды «политическому прагматизму» даже в таком, болезненном вопросе как сохранение или денонсирование Кэмп-Дэвидских соглашений между Израилем и Египтом. За это предательство их предшественники 30 лет назад  расстреляли Анвара Садата во время военного парада. Так что, революция (вкупе с секуляризацией ислама) на арабском востоке еще преподнесет немало сюрпризов, подъемов и откатов.

     Особая ситуация сложилась с исламскими движениями в Ливии. 

Изначально, с середины XIX века на ее территории господствовал суфийский орден сенуситов, которые сплотили племена Сахары под лозунгами племенной демократии, веры и эгалитаризма и многие десятилетия сопротивлялись турецкой, французской и итальянской экспансии. Светской альтернативы у них не было, если не считать короткого периода существования Триполитанской республики 1918-1922 годов, подавленной итальянским колониализмом.  Европейские политические институты в Ливии стали внедряться только при Муссолини и четко ассоциировались с колониальным рабством. Но, после второй мировой войны империализм оказался хитрее. Он справился с народным движением сенуситов очень простым способом – дав «лучшим его представителям» власть и богатство. Последствием сенуситской монархии во главе с королем Идрисом I была стремительная деградация недавних «борцов за правое дело» и деградация ливийского общества в целом. Последние годы королевства ознаменовались бесконечной чехардой премьер-министров, запрещением политических партий и какой-либо оппозиции[iv]. Переворот 1969 года, совершенный молодыми офицерами во главе с Муаммаром Каддафи произошел бы рано или поздно. И вместе с ним Ливия освободилась от иностранного военного присутствия и  стала светским государством, в котором, в отличие от соседнего Туниса законы не были направлены на борьбу с традицией и религией. (Тезис БЮ, дескать, Каддафи «навязывал ливийцам свой вариант исламизма» комментировать не хочется, дабы не обижать автора «Размышлений»). Новый этап ливийского исламизма как организованной силы, начался много позже, в конце 70-х годов и был напрямую связан с советско-американским противостоянием в Афганистане. Тогда в эту страну стали просачиваться мусульманские радикалы, прежде всего из Киренаики. Отсюда вывод ливийский исламизм последних 30-ти лет 1) формировался как течение в значительной степени вне Ливии, а именно, в тренировочных лагерях Пакистана 2) отличался много большим влиянием фундаменталистских идей, а в организационном аспекте, был интегрирован в нелегальные фундаменталистские сети. Региональные особенности (и соперничество) были также сильно выражены. Большая часть ливийских исламистов происходила либо из Киренаики, либо из Мисураты. Последний аспект ярко проявляется в теперешней клановой борьбе.

      В заключение данного пункта хотелось бы дать еще один комментарий. БЮ, справедливо сетуя на неумение европеизированных левых понимать язык масс Востока, пишет:  «Ключевой культурно-политический вопрос арабских революций состоит не к противостоянии ислама и секуляризма, а в том насколько, когда и как сам по себе ислам подвергнется в ходе революционных перемен секуляризации, какие идейные течения на этой основе вырастут и насколько они станут сильны в массах». Мысль, безусловно, интересная, но, опять-таки, хотелось узнать что именно имеет в виду автор в каждом конкретном случае. Парламентаризм сравнительно политизированных Ан-Нахды и египетских «Братьев мусульман», на что акцентирует внимание Борис, думается, действительно когда-нибудь, приведет к «разложению политического ислама». Что же касается Йемена, Бахрейна, Ливии, то там все обстоит и сложнее и экзотичнее. 

      Кстати, и в ХХ веке во времена революций, затрагивавших мусульманские регионы, ислам уже подвергался «секуляризации изнутри» Т.е, отсылать читателя к гуситам, или голландским революционерам XVI века излишне. Можно вспомнить, например джаддидов русской революции, значительная часть которых, имея разную степень радикализма, сыграла немаловажную роль в победе большевизма на территории Башкирии, Татарии и Средней Азии. Достаточно известной фигурой был бывший джаддид и «первый левый оппозиционер» РКП  Мирсаид Султангалиев[v]. Секуляризация ислама изнутри весьма последовательно происходила в Ливии при Каддафи, но на совершенно иной основе. «Зеленая книга» явилась своеобразной и не лишенной оригинальности попыткой совместить традиционный племенной (и коранический) эгалитаризм с некоторыми западными левыми теориями. Даже в Иране упомянутая мной раньше концепция «исламской республики», разработанная Хомейни была элементом той же секуляризации изнутри (или, по крайней мере, движения к ней). В течение тысячи лет до этого шииты приходили к власти в разных районах исламского мира, но никто из них не мог и помыслить об иной форме правления кроме теократической монархии с потомком пророка во главе уммы.  

4. Экономический базис восточных революций. Египет, Тунис, Иран, …. и Ливия. «Социальные язвы» большинства ближневосточных режимов, сотрясаемых ныне массовыми протестам, лежали, что называется, на поверхности. Любой человек, поживший несколько дней в Каире и имевший возможность самостоятельного передвижения, не мог не заметить гигантской перенаселенности города, огромных мусорных свалок, полного запустения в коммунальной сфере, жизни людей даже в могильных склепах, унизительной индустрии вымогательства денег у иностранцев всеми возможными обманами.  Последствия политики «Инфитаха» (открытых дверей) строителем которой по указке американских советников был Анвар Садат, привела к тому, что в Каире стали водится деньги, которые можно было зарабатывать различными легальными и нелегальными методами. Естественно, население потянулось в столицу. Современным российским читателям это будет понятно. А те из них, кто побывал в Каире и поднимался на минареты Ибн Тулуна или Баб-эз-Зувейла, навсегда запомнят крыши бесконечно надстраивающихся домов, куда селились прибывавшие в поисках счастья провинциальные родственники каирцев. Заканчивалось это тем, что дом когда-нибудь рушился под собственной тяжестью или опрокидывался.  Мубарак (стоит ему отдать должное) хотя и поджимал оппозицию, но, старался не перегибать палку и не терять имиджа перед Западом или Россией. Тем не менее, он не только оставил в неприкосновенности социально-экономическую политику Садата, но и пошел по этой дороге много дальше. Даже внешне именно Садат (а отнюдь не Насер) был при Мубараке возведен в Египте в культ. Место гибели Садата было превращено в великолепный мемориальный комплекс. Его же именем названа главная станция каирского метро, располагавшаяся (по горькой иронии) прямо под площадью Тахрир. Так что, каирский социальный протест был логичен и ожидаем. Думается, то же самое можно сказать и о Тунисе (хотя, автор этих строк никогда не посещал данную страну и не имеет личных впечатлений), однако, сообщений о первенстве Туниса в североафриканском неолиберализме более чем достаточно. Если добавить к этому авторитарные методы вестернизации,  законодательно внедрявшиеся еще до Бен Али, то сопоставление с Египтом вполне логично. К слову сказать, пусковым механизмом тунисской революции явилось самосожжение мелкого торговца-ремесленника, у которого власти просто так отобрали все, лишив его и его семью средств к существованию. Иными словами, БЮ абсолютно прав, описывая объективные предпосылки египетской и тунисской революции и указывая на то, что режимы этих стран десятки следовали экономическим доктринам, диктуемым МВФ и Всемирным банком. Мировой экономический кризис обернулся для них кризисом социальным.

Теперь перенесемся на тридцать лет в прошлое, вспомнив причины иранской революции. Шах Мохаммед Реза Пехлнви считал себя просвещенным монархом, не чуждым восприятию экономических новаций. Провозглашенная на рубеже 60-х и 70-х годов «Белая революция» должна была по его замыслу вывести Иран в региональные лидеры. И главными помощниками в этом «благом деле» стали нефтяные и прочие ТНК. Иран (как и садатовский Египет) еще в 70-е годы стали полигонами для отработки экономических экспериментов будущей неолиберальной глобализации. Обе эти страны настежь открыли двери иностранному капиталу. В Иране (по причине гигантских запасов нефти) последствия реализовались и катастрофичнее, и быстрее, чем в Египте. Во-первых, дешевые товары с Запада резко подорвали конкурентоспособность собственной промышленности и привели к разорению множества местных торговцев. Во-вторых (что более важно) раздача земли для разработки нефтяных месторождений резко усилило итак значительное аграрное перенаселение. Надо учитывать, что большую часть территории Ирана занимают горы и каменистые пустыни, малопригодные для земледелия и скотоводства. До «Белой революции» крестьяне зимой и осенью часто нанимались на сезонные работы в городе, а летом что-то получали со своих скудных наделов и пастбищ. В конце 70-х годов эти земли массово передавались американским ТНК. В этом отношении политика шаха внешне напоминала систему «огораживаний» в позднесредневековой Англии. Однако, в отличие от последней, городская промышленность Ирана не смогла впитать такое количество внезапно обездоленных масс. Они не становились пролетариями в полном смысле этого слова, а опускались на городское дно, существуя случайными заработками и подаянием. Базар и мечеть – были единственными социальными институтами, которые хоть как-то могли поддержать их жизнь, а шах и западные ТНК, лишившие их всего стали главными врагами.  Именно такие полупролетарские массы (лути на языке фарси) шли на штыки шахской армии и массово гибли под автоматными очередями в 1978-79 годах в дни священного для шиитов месяца мухаррама[vi]. Особой альтернативы у них, впрочем, не было. Либо, в конце концов, загнуться от голода в тегеранской подворотне, либо, погибнуть там, где «на миру и смерть красна».

Споры о характере иранской революции в Иране и о природе порожденного ей режима идут все последние 30 лет и пока далеки от завершения. На наш взгляд ее главной движущей силой была национальная мелкая и средняя буржуазия, как промышленная, так и торговая. В дореволюционном Иране формальный процент госсобственности был довольно высок, но, поскольку государство как бы «принадлежало» шаху, то и доходы от нефтяного партнерства с ТНК распределялись внутри придворной камарильи.  Национальной же буржуазии Ирана шахская «Белая революция» грозила неминуемым разорением. Поэтому, победивший шаха режим с аятоллами во главе никогда не подвергал сомнению частную инициативу. С 1979 года приватизация в Иране выросла в разы. Другое дело, что переход собственности в частные руки происходил под контролем исламских банков, а эти финансовые институты являются не столько кредитными организациями, получающими проценты от инвестиций, сколько партнерами по бизнесу, которые обязаны развивать социальную сферу и наравне с другими нести убытки в случае неудач. Все это с одной стороны дало толчок мелкому и среднему бизнесу, кооперации, частно-государственным проектам, с другой стороны, тормозило  сверхприбыли и социальное расслоение, по крайней мере, до последнего времени. Вместе с тем, масштабные беспорядки в Иране в 2009 и в 2011 году, забастовки и репрессии против профсоюзов, позволяют говорить, что социальное расслоение в стране все-таки, неуклонно прогрессирует.  Пока ситуацию удается держать под контролем, не в малой степени из-за распределения части доходов от нефти среди беднейшего населения страны, за которое ратует президент Ахмадинеджад. Это, помимо того, что в Иране стабильные низкие цены на коммунальные услуги, бесплатное образование и здравоохранение. Следует заметить, что нефтяную ренту для граждан вводил в Ливии и Муаммар Каддафи, в 90-е годы, когда его страна находилась в изоляции из-за режима международных санкций.

И, наконец, Ливия 2000-х годов.  Во второй части «Размышлений» Борис отдал должное исторической правде, «Каддафи инициировал реформы, приведшие к реальной демократизации принятия решений на низовом уровне - в этом была суть провозглашенной им «народной джамахирии». Резкий рост цен на нефть в 1973-74 годах привел к тому, что в распоряжении власти оказались значительные средства, направленные в сферу социальной политики. В стране со сравнительно небольшим населением появилась возможность существенно улучшить качество жизни большинства граждан. Медицина стала одним из приоритетов власти. Образование существенно отставало, что проявилось в той же сфере здравоохранения - построив первоклассные больницы, правительство за 42 года так и не смогло укомплектовать их местным медицинским персоналом соответствующего уровня - людей лечили русские, египтяне, болгары, …. Тем не менее нефтяные доходы реально изменили Ливию, которая из сообщества отсталых племен все больше превращалось в современное, урбанизированное общество, интегрированное на национальной основе - единая система образования, перемещение кадров между Востоком и Западом способствовало преодолению исторического разрыва между двумя частями страны - Триполитанией и Киренаикой, формированию общей ливийской идентичности»[vii]. Скажем более того, основоположником «политики открытых дверей» на Ближнем Востоке историки-ливиеведы называют свергнутого Муаммаром Каддафи короля Идриса I, который обеспечил не только экономическое, но и военно-политическое доминирование Запада в Ливии. С другой стороны, Каддафи не только ликвидировал военные базы НАТО в Ливии, но, даже  в 90-х годах, когда  ЕС создавал свою южную периферию, оформленную юридически т.н. «Барселонским соглашением», он отверг этот проект как противоречащий национальным интересам страны. Ливия, в отличие от Туниса, сохранила лишь статус наблюдателя в «Барселонском процессе». Некоторое время тому назад автор этих строк анализировал данный факт в статье «Левые на арабском востоке, ливийский опыт», опубликованной в частности, в журнале «Левая политика» №5, 2008 г.[viii] 

Правда при дальнейшем прочтении «Размышлений», как в первой, так и во второй части, нельзя не пройти мимо пассажей БЮ, прямо противоположных сказанному выше. Эти пассажи, не чужды некоторой литературности, но, к сожалению, лишены доказательной базы. Например: «Режим полковника Каддафи, правивший страной на протяжении 42 лет, проделал такую же эволюцию, какую мы наблюдаем и других арабских странах, но эти перемены и шараханья слева направо принимали совершенно гротескный вид из-за особенностей личности экстравагантного диктатора» или «После 1991 года Каддафи, уловив общую тенденцию, со свойственным ему радикализмом и экстравагантностью переметнулся с крайне левого фланга на правый» или «проекты и производственные мощности были разделены между западными компаниями уже в 1990-е годы».

По поводу всех этих сентенций, вероятно, принимаемых автором «Размышлений» за аксиомы, можно сказать, что в нашем архиве хранится январский 2005 года номер либеральной газеты «Tripoli Post», столь любимой ныне БЮ, в котором опубликован закон, в соответствии с которым в Ливии разрешено частное предпринимательство. Иными словами, до конца 2004 года в данной стране имелись две формы собственности, позволявшие извлекать прибыль  - государственная национализированная и кооперативная. На этом фоне, рассуждения о «гротескных шараханиях экстравагантного полковника слева направо» можно отнести к жанру политической беллетристики, но не более того. Еще более странно смотрятся попытки Бориса сдвинуть процессы приватизации нефтедобычи в Ливии аж в 90-е годы (т.е., во время режима санкций ООН), говоря о них как о решенном вопросе. На наш взгляд такие утверждения, по меньшей мере, нуждаются в ссылках на источники. Имеющие в нашем распоряжении данные экспертных оценок свидетельствуют, что нефтяные ТНК типа «BP», «Оксидэнтл Петролеум» и др. были допущены к ливийской нефтедобыче в 2005 -2007 годах. Реальная разработка нефти началась не раньше 2006 года, когда «Народный комитет (министерство) по энергетике был упразднен, а его функции переданы «Ливийской национальной нефтяной корпорации» и ее филиалам. При этом эксплуатация нефтегазовых месторождений осуществлялась в рамках совместных предприятий, а контроль за финансовыми потоками проводили ливийские банки[ix].

Совсем недавно в газете «Tripoli Post» опубликованы соображения некоего Dr. Salem Ehtawsh, предложившего реформу банковской системы «демократической» Ливии. Под огнем критики автора оказались госконтроль над финансовой системой страны при Каддафи, которая направляла кредиты на развитие мелких хозяйств, строительство жилья для малообеспеченных граждан, что было обусловлено «господствующей идеологией режима, которая ныне не актуальна». Рецепт же оздоровления, предложенный публикатором предсказуем - продажа более 50% акций ливийского центробанка частным владельцам[x]. Комментарии излишни.

Сущность «неолиберальных законов», принятых в Ливии после  2006 года сводилась вкратце к следующему: поднятие допустимой доли иностранного партнера в совместных предприятиях с 49 до 65%. снятие таможенных платежи на более чем 3500 видов товаров и услуг, отмена требования «Третьей мировой теории» включать наемный персонал в бизнес-проект в качестве его совладельцев[xi]. Если сравнить подобный 5-ти – 6-ти летний неолиберализм например с китайским, то, на наш взгляд, ливийская либерализация во многом представляла собой тенденции, нежели то, о чем безапелляционно пишет Борис.. Кстати, было бы неплохо, если автор «Размышлений», прежде, чем ставить знак равенства между природой ливийского тунисского и египетского режимов, конкретно указал, когда в Ливии была отменена монополия внешней торговли. С учетом вышеизложенных поправок картина «размышлений» о Ливии могла бы быть кардинально иной. И, соответственно, иными были бы и размышления о характере февральских 2011 года событий в этой стране. 

Кстати, Борис нигде не настаивает, что в Ливии был «кризис верхов» и «обнищание народных масс» по примеру Египта и Туниса. Но, этот факт и не выпячивается автором, а «теряется в песках Ливийской пустыни». Иначе магрибский «революционный континуум» утратил бы свою целостность и ценность. Мы же в данном тексте постараемся сформулировать свое понимание подоплеки восстания сначала на востоке, а затем – в центре Джамахирии. Движущими силами волнений на наш взгляд были не те, кто потерял, а те, кто приобрел за годы либерализации и стремился приобрести больше, не будучи связанным постулатами «натурального социализма». И, доказать это, кстати не трудно. Достаточно много фактов в пользу этого собрали российские журналисты «Комсомолки» и др, побывавшие в Бенгази в апреле-мае прошлого года. Их информаторы подчеркивали, что в Ливии выросло много молодых людей, знающих цену углеводородам и желающих открыть свое дело[xii]. Автор этих строк также, будучи в Ливии неоднократно слышал брюзжание типа «У нас есть деньги, но этот старый …. (Каддафи МВ) не дает вкладывать их в недвижимость, запретив это в  «Зеленой книге». Вот и приходится искать подставных лиц, а лучше, покупать недвижимость за границей – типа Сицилии». Кстати, на наш взгляд, именно поэтому Мисурата – заповедник экономического либерализма при Каддафи стала наиболее упорным пунктом восстания и дала ему наиболее боеспособные части.  Впрочем, и аналитики-либералы делают разницу между ливийскими, тунисскими и египетскими событиями, называя первые «началом борьбы за демократию», т.к., формальным поводом для волнений в Бенгази был арест некоего правозащитника, а не голод и нищета. 

Поэтому, Борис зря сетует на досадное непонимание его идей о Ливии в российской левой среде и зря приводит психоаналитические истолкования через «травму 1991 года», за которой вероятно стоят «загадочные свойства русской души». В нашем распоряжении имеются свидетельства очевидцев, посетивших послекаддафиевскую Ливию осенью прошлого года[xiii]. Они позволяют именно провести параллель между настроениями сегодняшнего ливийского «среднего класса» и «перестроечной» московской интеллигенции, особенно в той части, когда вслед за «демократией и гласностью» должна придти эра всеобщего процветания, созданного на основе приватизации сырьевых ресурсов. Прошлые государственные «подачки» на фоне таких перспектив вызывают только презрительные усмешки. Как все это знакомо. 

Нет, мы не собираемся воспевать «джамахирийскую идиллию». Нет сомнения, что режим, который сумел поймать ветер перемен и мобилизовать в рамках революционной идеологии молодежь в 70-е – 80-е годы в значительной степени стагнировал и утратил необходимую мобильность (как и любая революция, замкнувшаяся в национальных границах). Но, в то же время пассажи БЮ о том, что Каддафи был «поочередно Насером, Садатом и Мубараком»,  не вызывают никаких других эмоций кроме веселого недоумения. Но при этом грустно сознавать, что сравнивая Ливию и Египет, уважаемый политолог не заметил такой существенный нюанс, как почти двенадцатилетний режим изоляции, в который была поставлена Ливия в 90-е годы. Эксперты, между тем, аргументировано утверждают, что нарастающая либерализация была итогом действия экономических санкций, выключивших Ливию из мирового рынка, лишивших ее доступа к новейшим западным технологиям практически во всех сферах, особенно пострадала наука и медицина[xiv]. Именно в этом можно усмотреть корень преимущественно сырьевой экономики, роста безработицы,  проблем в здравоохранении и т.д. Не менее очевидно, что отмена санкций в 2003 году не была бескорыстным и безусловным актом. Платой за нее были упомянутые выше законы, составлявшие вектор либерализма. Они, в свою очередь вызвали новый виток социальных проблем.

Т.о., ливийские события, можно истолковать не как мост (версия БЮ), а как клин между революционными Египтом и Тунисом. И в подтверждение последней версии приведем мнение человека, разумеется, не столь левого, как Борис, но, достаточно знающего арабский восток и информированного в геополитике – Е. М. Примакова.  Он, в частности, говорил» «Недовольство позицией Каддафи - не по вопросам государственного строительства или его антидемократических методов, а в отношении ливийских природных ресурсов и внешнеполитической линии - накапливалось. Думаю, что неслучайно это недовольство переросло в атаки НАТО против Ливии именно во время революционного подъема во многих арабских странах. Ливия, очевидно, стала "демонстрационной мишенью", чтобы приструнить тех, кто осмеливается думать, будто "арабская весна" может привести к ослаблению позиций США и их союзников в арабском мире. В Египте и Тунисе сложилась ситуация, при которой вооруженное вмешательство США и их союзников в защиту вполне устраивавших их ранее президентов полностью исключалось. В Ливии ситуация была принципиально иной преимущественно по двум причинам. Во-первых, у власти в этой стране находился человек, который периодически вызывал своим поведением, мягко говоря, осуждение мирового общественного мнения. Да и не только на Западе, но и среди большинства арабских государств. Во-вторых, открытое вмешательство извне во время "арабской весны" ни в Египте, ни в Тунисе не могло быть осуществлено под демократическими лозунгами, а в Ливии как раз такая возможность возникла, чем и воспользовались[xv].

5. Сладкий плен революционных аналогий.

«Шальные пули злы, слепы и бестолковы,

А мы летели вскачь - они за нами влет.

Расковывались кони, и горячие подковы

Летели в пыль на счастье тем, кто их потом найдет.

Увертливы поводья, словно угри,

И спутаны и волосы и мысли на бегу,

А ветер дул - и расправлял нам кудри,

И расплетал извилины в мозгу».

В.Высоцкий

Л.Д. Троцкий, размышляя семь десятилетий назад о методе исторических аналогий и сопоставлений, обронил фразу: «Борющиеся армии всегда более или менее симметричны, и если б в их методах борьбы не было ничего общего, они не могли бы наносить друг другу ударов». Добавим, переходя из метафор к буквалистике, тем паче, если  бойцы не носят знаков различия и говорят на одном языке со своими противниками, и, особенно, если мы наблюдаем их издалека, предположим, из северной Москвы. Вблизи различия видны рельефнее. Еще в начале апреля прошлого года «отважный Орхан Джемаль, который прошел с повстанцами изрядную часть ливийской войны» сообщал с места событий, что более или менее боеспособной силой инсургентов Бенгази являются ветераны-исламисты, имевшие за плечами не один джихад[xvi]. Иными словами – те, кто повоевал в Ираке, Афганистане и Сомали. Борис, судя по всему, знаком с этими репортажами, но, революционные ассоциации с 1793 или 1917 годом настолько захлестнули автора «Размышлений», что воинов джихада заменили ливийские «Чапаевы» и «Махно» несущиеся по страницам «Взгляда» и rabkor.ru, на тойотах-тачанках, прочерчивая «огненные версты ливийской революции». Кстати говоря, столь впечатлившие Бориса открытые пикапы с крупнокалиберными пулеметами отнюдь не новшество 2011 года. Они применялись и во время войны фронта Полисарио с марокканцами и при восстании туарегов в Мали в 90-е годы. Но это, разумеется, не главное. Кардинальным фактором ливийских событий и российских споров на эту тему было проведенное под флагом ООН вмешательство военно-воздушных сил НАТО, регулярно бомбивших системы ПВО, военную технику и гарнизоны режима Каддафи. В этой связи при прочтении статей Бориса («Размышлений, но, »особенно «Ливийского зеркала»[xvii]) остается странное впечатление. Типа – победоносные и революционные повстанцы сами по себе, а НАТО, погрязшее в противоречиях и чуть бы то не готовое поднять руки вверх  ну разве что – путается у «революционеров» под ногами. Не проясняет обстановку и пространно развернутое Борисом во второй части «Размышлений»  «дело генерала Юниса» - убийство в июле 2011 года бывшего верховного главнокомандующего повстанческими силами на востоке Ливии, которое осуществили то ли исламисты, то ли агенты Каддафи, то ли агенты иностранных держав. Приводя множество разноплановых цитат, БЮ хочет создать впечатление, что данный инцидент был результатом противоречий между «несгибаемыми ливийскими революционерами» и тайными махинаторами из НАТО, готовыми вот-вот договориться с Каддафи (и поэтому-то убившими Юниса). На наш взгляд все это могло произойти и без подключения «большой политики», а просто в результате коллизий в рядах инсургентов, противоречий между исламистами и ренегатами режима (к каковым принадлежал и Юнис, занимавший высокие посты в ливийской армии). Как тут не вспомнить фильм «бандитский Петербург»: «Что, мусорок, забыл, как ты меня закрывал? А я не забыл»…. Важно другое. Вопреки БЮ, Каддафи с сыновьями (не иначе как в силу  экстравагантности, сумасбродства и пр. «диктаторских качеств») почему-то предпочел сражаться до конца вместо того, чтобы спокойно и безбедно договориться с «западными друзьями» о передаче власти и дожить до конца дней своих где-нибудь подальше от Ливии. По замыслу БЮ, НАТОвское убийство Юниса, также придало «революционерам» такой неимоверный драйв, что они тут же перешли в наступление на Востоке и на Западе Ливии и, дескать, ворвались в столицу, не встречая сопротивления. 

Противоположной трактовки августовских событий в Ливии придерживается, например, издание www.expert.ru., согласно которому в НАТО поняли, что относительно слабые и разрозненные отряды оппозиции не являются серьезными союзниками, не способны своими силами проводить наступательные операции. При этом цена проигрыша для Европы была крайне велика – это был бы второй Суэц. И проигрыш тогда почти наступил – ряд племен выступили против Бенгази и «крестоносцев», готов был открыто перейти на сторону «Брата-Лидера». Ситуацию спас лишь срочный штурм Триполи, на который были отряжены французский Иностранный легион и британский SAS, после чего вождям уже не было смысла поддерживать проигравшего Каддафи[xviii].

Конечно, легко критиковать по прошествии времени. Однако, любой, кто внимательно следил за ливийской войной по горячим следам, не мог не столкнуться с любопытной дилеммой. С одной стороны, было ясно, что против регулярных сил Каддафи кто-то эффективно и профессионально воюет, создавая очаги сопротивления то здесь, то там. С другой стороны, проникшие в Бенгази русские журналисты (в частности, корреспонденты «Комсомольской правды») давали чрезвычайно низкую оценку боеспособности бенгазийских инсургентов, которые даже после НАТОвского вмешательства так и не смогли выйти за пределы Киренаики. Кстати, эти же репортажи пролили свет на индустрию бутафорских инсценировок повстанцами пожаров и разрушений, якобы причиненных мирным жителям Ливии со стороны авиации Каддафи[xix]. Указанная дилемма получила внятное разъяснение вскоре после падения Триполи. Видный военный чиновник из Катара признал факт участия сотен катарских военнослужащих в боевых действиях на стороне повстанцев[xx]. Позже о нелегальном иностранном вмешательстве заговорили и европейские СМИ[xxi], указывая на британский спецназ и французский иностранный легион. В качестве уточнения необходимо сказать, что решающую роль в штурме ливийской столицы 21-22 августа 2011 года сыграли не только и не столько «революционеры Западных гор», на которых ссылается Борис, сколько высаженный прямо на набережной Триполи морской десант, укомплектованный боевиками из Мисураты во главе с алькайдовцем Абдель Хакимом Бельхаджем. Так что БЮ, решивший напомнить российским читателям азы суворовской «Науки побеждать» в той части, что пехота решает исход сражения, не совсем неправ. Вот только, остается уточнить – чьими плавательными и навигационными средствами пользовалась доблестная пехота. Кстати, именно во время данного штурма авиация НАТО нанесла самый мощный за всю кампанию авиаудар по Триполи, который фактически стер с лица земли командные пункты ливийской армии в казармах Баб-эль-Азизия. Еще одна, мягко говоря, странность в «Размышлениях» - то, что автор ни словом ни в полслова не упоминает о беспрецедентной по масштабам информационной войне, которую вели против Ливии западные и арабские СМИ. Вместе с тем, об этом не писал только ленивый. 

На самом деле, логика БЮ вполне понятна и объясняема им самим. Конструирование «ливийского революционного моста» для него не самоцель, а средство убедить «робких», «сектантских» или просто «тупоумных» отечественных леваков в необходимости «отбросить заскорузлые догмы» и обратить, наконец, внимание на «живое творчество революционных масс». Хочется надеяться, что он понимал, что грешит перед фактами, но «поэтическое преувеличение ливийской революции» обязано, в конце концов, послужить во имя общего блага. Увы, как говорил Михаил Жванецкий, плохо, когда интуиция заменяет информацию.  Сегодняшние ливийские реалии – бесконечные военные столкновения между военными группировками,  поделившими Ливию на сферы влияния,  многочисленные сообщения о пытках и бессудебных расправах, дезинтеграция региональной инфраструктуры, идейный вакуум заставляют думать о чем угодно, но только не о революционном творчестве. Спору нет, СМИ транслируют пафосные заявления некоторых ливийских боевиков о желании «продолжить революцию». На деле это сводится к борьбе за овладение новыми министерскими постами в «революционном правительстве», количество которых уже приближается к 30-ти. Это при том, что ранее 5-ти миллионной страной управляли от 5-ти до 7-и джамахирийских «народных комитетов» (аналогов министерств).

Особенно отвратительным в этом торге за министерские кресла является использование знаменательных фетишей старого режима. Описывая «завершение гражданской войны» и мимоходом упомянув о гибели Каддафи, БЮ упустил такой примечательный факт, что «революционеры Мисураты» несколько дней держали на всеобщем обозрении мертвое человеческое тело, признанное трупом бывшего лидера. Если бы художник Верещагин, искушенный по части жестокостей войн на Востоке был бы жив, то данный сюжет превзошел его самые смелые ожидания. Но, дело не только в эмоциях, Обладание столь ценным фетишем позволило «мисуратским революционерам» получить несколько ключевых постов в новом правительстве. Далее, как только было объявлено о «пленении сына Каддафи Сейф-аль-Ислама» боевиками Зинтанской группировки, на следующий день ее представитель Джувейли получил пост министра обороны[xxii]. На фоне всего этого романтические пассажи БЮ типа: «…Они смогли преодолеть племенные и клановые различия, впрочем, уже размытые процессами модернизации, объединив людей совместной борьбой, создали условия для революции, которая самым радикальным образом трансформирует снизу характер ливийского и африканского общества. Оружие теперь в руках народа, а политика – в руках полевых командиров, из этого народа вышедших. Мы ещё не знаем их имен, но это говорит лишь о нашем невежестве»[xxiii] приобретают совсем не романтический колорит. Кстати говоря, имена, которые мы знаем сейчас, упоминались в прессе и в момент написания Борисом его статей. Правда, большая часть этих имен связана не с народом, а с воинством политического ислама.  Поэтому, «полный демонтаж системы» приведенный БЮ в качестве аргумента глубины «ливийской революции», на данном этапе имеет результатом не революционное созидание пусть даже по египетскому или тунисскому сценарию, а скорее всего деградацию, подобную той, в которую погрузился Северный Китай в 20-е годы, находясь под властью милитаристских группировок. При этом, ливийский Сунь-Ятсен или ливийский Мао где-то задерживаются. Образы «полевых командиров из народа» имеющих власть на местах и противостоящих – Переходному совету – «ливийскому Временному правительству» на эти роли, мягко говоря, не тянут. 

Новым элементом в политическом калейдоскопе Ливии в этом году стали регулярные сведения о вылазках бывших сторонников Каддафи, которые подхватили и ведущие мировые СМИ. Сообщается об убийствах  в Триполи французских представителей иностранного легиона, взрыве бомбы около посольства Катара, зеленых флагах в мятежном Бени Валиде. В начале этого года включился телеканал «Джамахирия», вещающий на страну. Пока не ясно, насколько эти сведения являются фактами, а насколько жупелами, которым конкурирующие группировки запугивают друг друга. Как бы то ни было, но, нам трудно представить, аналогичные новости из Египта или Туниса, допустим, о «партии возвращения Хосни Мубарака», или сахарских партизанах, ратующих за Бен Али.  Так, или иначе, БЮ, предрекавший Каддафи роль политического призрака[xxiv], неожиданно попал в точку. Призрак бродит по Ливии. 

«Сирийский» эпилог 

Спустя год после начала ближневосточных восстаний арабский мир продолжает быть разделенным на «зоны возмущения». Где-то социально-политические катаклизмы проявляются взрывами, где-то ощущаются подземные толчки.  Отработанный год назад «ливийский сценарий» гуманитарной миссии НАТО, похоже, стоит на повестке дня Сирии. Другой вопрос, что Сирийский «принцип домино», способный развернуться вблизи границ «Шанхайской организации сотрудничества» уже всерьез пугает  Россию и Китай, наложивших в этот раз вето в СБ ООН при голосовании, по резолюции способной запустить «ливийскую дорожную карту» для Сирии.  

 При просмотре «лефтистских» материалов по Сирии, мы отметили, что апологетические тексты склоняются именно к геополитическому аспекту, защищая режим Б. Асада как противника Запада. Критические статьи (большинство которых находится на западных «левых сайтах») довольно абстрактно осуждают «сирийский капитализм» и более конкретно - нарушения прав человека в этой стране. Что явно не хватает левым экспертам, так это точного анализа политической и экономической системы Сирии.  Вместе с тем, экспертные материалы Института Ближнего Востока позволяют очертить следующее: еще в конце 90-х годов сирийский режим, тесно связанный ранее с СССР, а потом – с постсоветскими странами, по-видимому, строил весьма далеко идущие планы либерализации с опорой на страны ЕС. По крайней мере, Сирия вступила в Евро-Средиземноморское партнерство, которое Каддафи назвал «колониальным проектом»[xxv]. Сама либерализация должна была начаться с реформы банковской системы, в которой должны были появиться частные банки. При Башире Асаде такие банки действительно появились. Вместе с тем, по многим, прежде всего политическим причинам, сирийская либерализация стала последние годы буксовать[xxvi].

 Во-первых, страны ЕС, готовые создать в Сирии частный сектор, не спешили увязывать экономические реформы с давлением на Израиль и возвращением Дамаску Голанских высот. Во-вторых, реформа политической системы, которую Евросоюз предлагал для Сирии параллельно с экономической либерализацией, могла нарушить сложившийся этноконфессиональный статус-кво, и, по меньшей мере, угрожала господству алавитского меньшинства, сохранявшего в своих руках основные рычаги власти. Тем не менее, несмотря на жесткую позицию США в отношении Сирии, страны ЕС не допустили ее международной изоляции, как это было реализовано с Ливией в начале 90-х[xxvii]. 

К 2011 году Сирийское государство все еще сохраняло контроль над большинством отраслей экономики и социальной системы Сирии. Поборникам критики «сирийского капитализма» стоит это учитывать. Поэтому, на наш взгляд, восстание против правящего режима стало там развиваться не по египетскому, а по ливийскому сценарию.  Что же касается «репрессивной природы сирийского режима», то, опять-таки, все познается в сравнении. Несомненно, что режим старшего и младшего Асадов не был столь кровожадным, как режим некогда «братской партии» БААС в соседнем Ираке во главе с Саддамом Хусейном. Тем не менее, противостояние власти и оппозиции в Сирии имеет свою многолетнюю историю, включает в себя названия партий и групп (в том числе левых и коммунистов), подвергавшихся репрессиям, имена лидеров, сидевших в тюрьмах и пр. В этом отношении источники много более обстоятельны, чем в отношении Ливии, где ранее правозащитники называли в качестве узников некоторое количество исламистов.

 Это, правда, не помешало год назад ряду западных «социалистических», «антикапиталистических» и «интернационалистских течений» (среди которых  британские “Socialist workers party” “Committee for workers international” французская “Nouveau parti anticapitaliste”) включиться в информационную войну, развязанную мировыми Масс-медиа против режима Каддафи. Главным аргументом вышеупомянутых «интернационалистов» явилось запрещение при Каддафи политических партий (что, видимо по определению невозможно без «узников совести»).  Вместе с тем, возвращаясь к Сирии, отметим, что формальное существование партийной системы не только не решило вопрос демократизации общества в Сирии, но, скорее напротив, партийная система в Сирии быстро вписалась к этноконфессиональные реалии страны, резко обострив их.  Официальному «Патриотическому национальному фронту», контролируемому партией БААС противостояли нелегальные курдские и исламистские группировки, в том числе -  «Братья-мусульмане». С другой стороны, партийно-армейская «вертикаль власти» оказалась прозрачной для борьбы религиозных групп, в которой победили алавиты, занявшие ключевые посты в армии и спецслужбах. Суннитское большинство Сирии, считавшее алавитов еретиками, стало источником антиправительственных восстаний, включая нынешние кровавые столкновения.  Поэтому, чем обернется массовая одномоментная легализация политических группировок в Сирии сейчас, когда вооруженное противостояние зашло так далеко, предсказать трудно. С другой стороны, ужесточение «вертикали власти» БААС с алавитским кланом во главе также не сулит ничего хорошего. Воистину – узок путь между Сциллой и Харибдой. 

Таким образом, вряд ли кто-то рискнет дать точный прогноз, каким будет арабский мир даже в ближней перспективе. Слишком много неизвестных в этом «квадратном уравнении». Слишком силен внешний фактор в лице империалистических держав, пытающихся эксплуатировать ближневосточные возмущения в своих интересах.  Очевидно, что революционные реакции на неоколониализм будут сочетаться с не менее драматичными контрреволюционными тенденциями как в неприкрытом, так и в мимикрирующем под революцию вариантах. Хотя, любая аналогия хромает, но, на наш взгляд, современный арабский мир в чем-то напоминает Китай после Синхайской революции.  В различных районах этой, дезинтегрированной в те годы страны были элементы и революционного творчества, и кланово-милитаристской реакции, и откат к средневековой теократии, имевший место в Тибете.  Думается, параллель с революционным Китаем уместна и в отношении прогноза. Если революционные тенденции (сейчас, или, через десятилетия) возобладают, то они откроют путь к объединению арабского мира, намеченному еще в годы падения мировой колониальной системы. 

ПРИМЕЧАНИЯ

---

[i] Здесь и далее. Кагарлицкий Б.Ю. Размышления об арабских революциях. Часть 1 www.rabkor.ru/analysis/12761.html Его же Размышления об арабских революциях. Часть 2 www.rabkor.ru/analysis/12807.html

[ii] Подробнее об этом см. О.В. Плешов Ислам в Пакистане, М. 2000. Мухаммед Икбал Поэмы, М. 1966, Краткая литературная энциклопедия, т. 3, 1966 (ст. Мухаммед Икбал)

[iii] См. Е.А. Дорошенко. Шиитское духовенство в современном Иране. М. 1985 (1 изд.) М.2008, (2-е изд.)

[iv] См. А.З. Егорин, Г.В. Миронова. Сенуситы в истории Ливии. М. 2006

[v] См. Марк Васильев scepsis.ru/library/id_538.html его же trotsky.ru/about_ld/mv_sultangaliev.html

[vi] Агаев С.Л. Иран между прошлым и будущим, М. 1987 г.

[vii]  Б.Ю. Кагарлицкий. Размышления ….

[viii] Марк Васильев leftpolicy.ru/article_short.php?article_id=62

[ix] Libya. Energy & industry overview http://www.menas.co.uk/localcontent/home.aspx?country=73&tab=industry

[x] http://www.tripolipost.com/articledetail.asp?c=2&i=7904

[xi] Олег Туров. «Конец вечной революции» http://expert.ru/printissues/expert/2007/31/konec_vechnoy_revolucii/

[xii] Александр Коц, Вадим Шерстеникин http://hab.kp.ru/daily/25648/812111

[xiii] Белонучкин Г. http://scilla.ru/content/view/4069/2/

[xiv] Олег Туров. «Конец вечной революции» http://expert.ru/printissues/expert/2007/31/konec_vechnoy_revolucii/

[xv] Примаков Е.М. http://www.lenta.ru/conf/primakov/

[xvi] Джемаль Орхан  http://www.kommersant.ru/Doc/1610044

[xvii] Кагарлицкий Б.Ю. http://www.vz.ru/opinions/2011/8/24/517096.html

[xviii] Геворг Мирзоян http://expert.ru/2011/09/7/shansyi-bashara/?n=171

[xix] Александр Коц, Вадим Шерстеникин http://hab.kp.ru/daily/25648/812111/ 

[xx] http://news.egypt.com/english/permalink/59797.html http://news.mail.ru/politics/7174749/?state=90

[xxi] http://www.bbc.co.uk/russian/international/2012/01/120118_libya_uk_intervention.shtml

[xxii] http://www.ria.ru/arab_ly/20111122/495353205.html

[xxiii] Кагарлицкий Б.Ю.  http://www.vz.ru/opinions/2011/8/24/517096.html

[xxiv] Кагарлицкий Б.Ю. http://www.rabkor.ru/authored/12733.html

[xxv] В.Н. Билан. http://journal-neo.com/?q=ru/node/3018

[xxvi] Ю.В. Зинькина  http://www.iimes.ru/rus/stat/2007/12-10-07a.htm

[xxvii] В.М. Ахмедов http://www.iimes.ru/rus/stat/2004/17-02-04.htm