Городская сегрегация – это не замороженный статус-кво, но
непрерывная социальная война, в которую регулярно вмешивается государство во
имя «прогресса», «благоустройства» и даже «социальной справедливости для
бедных», перекраивая границы в пользу землевладельцев, иностранных инвесторов,
элитных домовладельцев, а также принадлежащих к среднему классу жителей пригородов... городская
перепланировка по-прежнему направлена на максимизацию как частной прибыли, так
и социального контроля. Городские бедняки в результате становятся
кочевниками, «находящимися в состоянии постоянного перемещения».
Коренная причина разрастания трущоб в городах, как
представляется, лежит не в городской нищете, но в городском богатстве.
Гита Верма[1]
Поляризованные модели землепользования и плотность населения
напоминают старую логику имперского контроля и расового господства. Повсюду в
третьем мире постколониальные элиты унаследовали и ревностно воспроизвели
физические признаки обособленного колониального города. Несмотря на риторику
национального освобождения и социальной справедливости, они активно
адаптировали расовое зонирование колониального периода для защиты своих
собственных классовых привилегий и пространственной обособленности.
В Индии независимость также мало изменила географию
обособления эпохи раджей. Кальпана Шарма в своей книге о «крупнейших трущобах Азии»,
«Rediscovering Dharavi»( Дхарави — пригород Мумбаи (бывш. Бомбея), крупнейший в
Азии район трущоб (прим. переводчика)), подчеркивает, что «неравенство,
определявшее Бомбей в качестве колониального портового города, сохранилось …
Инвестиции всегда найдутся, чтобы украсить уже хорошо обеспеченные части
города. Но никогда нет денег, чтобы обеспечить даже самые элементарные услуги в
бедных районах»[2]. Нандини Гупту показала, как «социалистическая» Партия
Конгресса, которая в 1930-х и 1940-х годах восхваляла «гариб джаната» (простых
людей), превратилась после обретения независимости в полного энтузиазма
хранителя колониальной городской обособленности и социального разделения.
«Прямо или косвенно, бедные были лишены места в гражданской жизни и городской
культуре, и рассматривались как препятствие на пути прогресса и улучшения жизни
общества»[3].
Городская сегрегация – это не замороженный статус-кво, но
непрерывная социальная война, в которую регулярно вмешивается государство во
имя «прогресса», «благоустройства» и даже «социальной справедливости для
бедных», перекраивая границы в пользу землевладельцев, иностранных инвесторов,
элитных домовладельцев, а также принадлежащих к среднему классу жителей пригородов.
Как и в Париже 1860-х годов под фанатической властью барона Османа, городская
перепланировка по-прежнему направлена на максимизацию как частной прибыли, так
и социального контроля. Масштаб переселений колоссален: каждый год в странах
третьего мира сотни тысяч бедняков - законных арендаторов, а также сквоттеров –
выселяются насильственно. Городские бедняки в результате становятся
кочевниками, «находящимися в состоянии постоянного перемещения»[4].
В крупных городах третьего мира принуждающую, паноптическую
роль «Османа», как правило, играют специальные учреждения, занимающиеся
вопросами развития. Финансируемые оффшорными кредиторами вроде Всемирного банка
и защищенные от местных вето, они призваны создавать и защищать острова
кибер-современности среди неудовлетворенных потребностей города и общей
экономической неразвитости.
Соломон Бенджамин изучил пример Бангалора, в котором группа
Agenda Task Force, контролирующая принятие городских стратегических решений,
находится в руках главы муниципалитета и крупных корпораций, при незначительной
подотчетности местным выборным представителям. «Стремление политической элиты
превратить Бангалор в Сингапур привело в итоге к массовым выселениям и сносу
кварталов, особенно мелких предприятий, сконцентрированных в производственных
районах города. Землю после сноса перераспределили в соответствии с генеральным
планом между группами, заинтересованными в увеличении своей прибыли, в числе
которых были корпорации»[5].
Аналогичным образом в Дели, как считает Банашри Чаттерджимитра,
правительство полностью «подрывает задачу предоставления земли для жилья
малоимущим», позволяя ей быть захваченной средним классом. Целью властей было
выселение или «добровольное переселение» почти полумиллиона сквоттеров[6]. Опыт
индийской столицы жестко подтверждает мнение Джереми Сибрука о том, что «термин
«инновационная инфраструктура» - это новое кодовое обозначение бесцеремонного
очищения города от хрупких убежищ бедняков»[7].
В отличие от Парижа эпохи Второй империи, современная
«османизация» часто захватывает центр – во имя неблагодарного высшего класса,
чьи чемоданы уже упакованы для переезда в пригород. Если бедные ожесточенно
сопротивляются выселению из городского центра, то хорошо обеспеченные жители
добровольно обменивают свои старые кварталы на окруженные стенами окраинные
районы. Конечно, старые «золотые берега» остались - Замалек в Каире, Ривьера в
Абиджане, остров Виктория в Лагосе, и так далее, - но новой глобальной
тенденцией с начала 1990-х был взрывной рост обособленных, закрытых пригородов
на окраине городов третьего мира. Даже (или особенно) в Китае, закрытые
сообщества были названы «наиболее значительной тенденцией развития в
современном городском планировании и дизайне»[8].
Эти «внешние миры» (off worlds) – если использовать терминологию
«Бегущего по лезвию»( «Бегущий по лезвию» — фильм Р.Скотта, снятый в 1982 году
по роману американского писателя-фантаста Филипа К. Дика «Мечтают ли андроиды
об электроовцах?» Внешними мирами в нем названы колонизируемые людьми планеты,
в то время как Земля представляет собой мрачное урбанизированное место. (прим.
переводчика)) - часто представлены в виде копий Южной Калифорнии. Так, «Беверли
Хиллз» - это не только почтовый индекс 92102, это еще и похожий на Утопию и
Страну Грез пригород Каира - богатый частный город, «жители которого могут
оставаться вдали от зрелища и остроты бедности, насилия и политического ислама,
которыми, по-видимому, пропитаны окрестности»[9]. Схожим образом, в северном
предместье Пекина есть «графство Оранж», представляющее собой закрытое поместье
из домов ценой в миллионы долларов в калифорнийском стиле, спроектированных
архитектором из Ньюпорт Бич и с интерьером от Марты Стюарт. Лаура Руджери
сравнивает роскошный образ жизни обитателей этой «импортированной» Калифорнии в
тамошних больших полуособняках с условиями жизни их филиппинских домработниц,
которые спят в похожих на курятники сараях на крышах домов[10].
Бангалор, конечно, прославился воссозданием в своих южных
пригородах образов жизни Пало-Альто и Саннивейла, в комплекте со Starbucks и
мультиплексами. Богатые экспатрианты (официально «временно проживающие
индийцы») живут, как и в Калифорнии, в «эксклюзивных «сельских домах» и
многоквартирных домах с собственными бассейнами, клубами здоровья, частной
охраной, 24-часовым резервным электроснабжением и эксклюзивными клубными
услугами»[11]. Липпо Каравачи в округе Тангеранг к западу от Джакарты не имеет
американского названия, но у него есть иной способ «имитации» пригорода
Западного побережья: он может похвастаться более или менее самодостаточной
инфраструктурой «с больницей, торговым центром, кинотеатром, спортивными и
гольф-клубами, ресторанами и университетом». Он тоже находится внутри закрытого
района, известного в округе как «абсолютно охраняемая зона»[12].
Поиски безопасности и социальной обособленности носят
навязчивый и универсальный характер. В центральных и пригородных районах Манилы
ассоциации богатых домовладельцев ограждают улицы общественного пользования и
выступают за снос трущоб. Бернер описывает обособленный район Лойола Хайтс
вблизи университета: «Тщательно разработанная система железных ворот,
блокпостов и контрольно-пропускных пунктов отмечает границы этого района и
отрезает его от остальной части города, по крайней мере, на ночь … Угрозы для
жизни, физической неприкосновенности и собственности составляют главный предмет
обеспокоенности состоятельных жителей. Дома превратились в настоящие крепости,
окруженные высокими стенами, увенчанными стеклянными осколками и колючей
проволокой, с тяжелыми железными прутьями на всех окнах»[13].
Эта «архитектура страха», как Тунде Агбола называет подобный
образ жизни в Лагосе, является обычным явлением в странах третьего мира и в
некоторых частях первого, но достигает крайней степени в крупных городских
сообществах с большим социально-экономическим неравенством: в Южной Африке,
Бразилии, Венесуэле и Соединенных Штатах[14].
В Бразилии самый известный обнесенный стенами
американизированный город-на-окраине (edge-city) - это Альфавилль, в
северо-западной части квадранта большого Сан-Паулу. Названный (в качестве
извращенной шутки), в честь мрачного нового мира из антиутопического фильма
Годара, Альфавилль является полностью частным городом с большим офисным
комплексом, эксклюзивным торговым центром и обнесенными стенами жилыми районами
– все это под защитой более чем 800 частных охранников.
Города на окраине Йоханнесбурга и Сан-Паулу (как и в
Бангалоре с Джакартой) являются самодостаточными «внешними мирами», так как они
включают большую базу занятости, а также большую часть розничной торговли и
культурной инфраструктуры традиционного городского центра. В случаях же чисто
жилых анклавов строительство высокоскоростных магистралей - как в Северной
Америке - было непременным условием субурбанизации изобилия.
Частные автомагистрали в Буэнос-Айресе в настоящее время
позволяют богатым жить в их загородных элитных домах в далеком Пилар и ездить
на работу в офисы в центр города. (У Гран-Буэнос-Айреса также есть амбициозный
город-на-окраине или megaempredimiento, названный Нордельта, чья финансовая
жизнеспособность является сомнительной.)[15] В Лагосе, аналогичным образом, был
проложен широкий коридор через густонаселенные трущобы с целью создания
скоростной автомагистрали для менеджеров и государственных чиновников, живущих
в богатом пригороде Аджа.
Важно осознавать, что мы имеем дело с реорганизацией
пространства крупных городов, приводящей к резкому уменьшению возможности
пересечения между жизнью богатых и бедных, что выходит за рамки традиционной
социальной сегрегации и фрагментации городской среды. Некоторые бразильские
авторы в последнее время говорят о «возвращении в средневековый город», но
последствия выхода среднего класса из общественного пространства более
радикальны[16]. Роджерс, вслед за Гидденсом, обозначает суть этого процесса,
как «открепление» (disembedding) деятельности элиты от местных территориальных
условий, квазиутопическую попытку уйти от удушающей матрицы нищеты и
социального насилия[17].
Превращенные в подобие крепостей, анклавы и города-на-окраине,
отделенные от собственных социальных ландшафтов, но включенные в парящую в
цифровом эфире кибер-Калифорнию глобализации, возвращают нас к Филипу К. Дику.
В этой «позолоченной клетке», добавляет Джереми Сибрук, буржуа городов третьего
мира «перестают быть гражданами своей страны и становятся кочевниками,
принадлежащими внетерриториальной топографии денег; они становятся патриотами
богатства, националистами иллюзорного и золотого Нигде»[18].
Перевод Дмитрия Райдера
Впервые опубликовано на сайте журнала "Скепсис"
Оригинал опубликован на сайте world-information.org
Примечания:
1. Gita
Verma, Slumming India: A Chronicle of Slums and Their Saviours, London 2003, p.
XIX
2. Kalpana
Sharma, Rediscovering Dharavi, Delhi 2000, p. 8
3. Nandini
Gooptu, The Politics of the Urban Poor in Early Twentieth-Century India,
Cambridge 2001, p. 421
4. Tunde
Agbola, Architecture of Fear, IFRA, Ibadan 1997, p. 51
5. Solomon
Benjamin, «Globalization’s Impact on Local Government», UN Habitat Debate 7:4
(December 2001), p. 25
6.
Banashree Chatterjimitra, «Land supply for low-income housing in Delhi, in
Baken and van der Linden, pp. 218-29; and Neelima Risbud, «Policies for Tenure
Security in Delhi», in Durand-Lasserve and Royston (eds.), Holding Their
Ground: Secure Land Tenure for the Urban Poor in Developing Countries, London
2002, p. 61.
7. Jeremy
Seabrock, In the Cities of the South: Scenes from a Developing World, London
1996, p. 267
8. Pu Miao,
«Deserted Streets in a Jammed Town: The Gated Community in Chinese Cities and
Its Solution», Journal of Urban Design 8:1 (2003), p. 199
9. Asef
Bayat and Eric Denis, «Who is afraid of ashiwaiyat?», Environment and
Urbanization 17:2 (October 2000), p.
10. Laura
Ruggeri, «Palm Springs. Imagineering California in Hong Kong», 1991/94, author
website (www.spacing.org).
11. Solomon
Benjamin, «Governance, economic settings and poverty in Bangalore», Environment
and Urbanization 12:1 (April 2000), p. 39
12. Harald
Leisch, «Gated Communities in Indonesia», Cities 19:5 (2002), pp. 341 &
344-45
13. Berner,
Defending a Place, p. 163
14. For a
description of Lagos’ fortress homes, see Agbola, pp. 68-69
15. Guy
Thuillier, «Gated Communities in the Metropolitan Area of Buenos Aires»,
Housing Studies 20:2 (March 2005), pp. 258-59
16. Amalia
Geraiges De Lemos, Francisco Scarlato and Reinaldo Machado, «O retorno a cidade
medieval: os condominios fechados da metropole paulistana», in Luis Cabrales
(ed.), Latinoamerica: paises abiertos, ciudades cerradas, Guadalajara 2000, pp.
217-36
17. Dennis
Rodgers, «“Disembedding” the city: crime, insecurity and spatial organization
in Managua», Environment and Urbanization 16:2 (October 2004), p. 123
18. Seabrock, p. 211
Комментариев нет:
Отправить комментарий