Дэниел Херц. Урбанизм яппи против эгалитарного урбанизма

Урбанистическая модернизация Москвы и других мегаполисов — все более важная тема в том числе для оппозиционной политики. Дискуссия о том, в интересах каких социальных сред она должна проводиться и как может большинство горожан на нее влиять, надеемся, еще впереди. «Открытая левая» предлагает статью молодого американского исследователя и активиста о перипетиях урбанистической политики в США. Несмотря на некоторую местную специфику и определенный пессимизм в отношении политических перспектив эгалитарного урбанизма в Штатах, в его тексте много узнаваемых деталей, а также выводов, полезных для российских левых, которым все больше приходится задумываться о собственной повестке городской модернизации.

Вет Мозер, автор блога Urbanophile, задается вопросом: «Не является ли урбанизм новой Экономикой просачивающегося богатства?»(1)

Ответ зависит, на мой взгляд, от того, как мы понимаем сам вопрос. Если мы хотим спросить: «Используют ли властные элиты урбанистическую политику в первую очередь для выгоды других элит?», — тогда ответ, мне кажется, будет положительным. Как подчеркивает Аарон Ренн, политики чаще всего ни на что другое и не претендуют; вложения в транспорт, велосипедные дорожки, пешеходный дизайн — все это открыто подается как приманка для молодежи с университетскими степенями и культурной и экономической властью.

Но вряд ли это сюрприз. Мы можем убрать из вопроса слово «урбанист» и получить тот же ответ. Данность здесь и почти везде такова, что правительства находятся под колоссальным давлением богатых и власть имущих, и даже эгалитарная или перераспределительная с виду политика редко бывает эффективна без частичного или полного встраивания во власть. Это касается здравоохранения, касается налогов, касается городской политики. В нашу последнюю великую эпоху переосмысления того, какими должны быть города, — эпоху, с которой часто напрямую сравнивают современный период, — элитистский уклон был еще более вопиющим (причем элита в середине века имела более очевидный расовый компонент). Давайте посмотрим на Chicago Housing Authority — то, что начиналось как социалистическая перераспределительная программа, вылилось в переселение и сегрегацию чернокожих при поддержке правительства — история, повторявшаяся в десятках городов по всей стране; или на правление Роберта Мозеса в Нью-Йорке с его политикой, исключающей многие социальные группы.

На мой взгляд, лучше поставить вопрос так: является ли нынешнее урбанистическое поветрие по определению элитистским — то есть не реакционна ли урбанистическая политика, пропагандируемая The Atlantic Cities или Streetsblog, в корне, сама по себе, еще до того, как она извращается политическим процессом? Это вопрос посложнее, но мой ответ таков: нет, не является.

Конечно, аспекты урбанизма с наибольшим перераспределительным потенциалом — радикальная либерализация правил районирования, обеспечение муниципальных услуг и т.п. — не вызывают массового энтузиазма. А многие нашумевшие проекты урбанизма, например, велосипедные дорожки и городское фермерство, не имеют прямого отношения к социальной справедливости.

Но, мне кажется, сложно говорить, что стандартная урбанистическая повестка как таковая не имеет сильного перераспределительного уклона. Из основных ее пунктов два безусловно прогрессивны — сокращение вредных выбросов и снижение цен на транспорт, в первую очередь для малоимущих. Другой интересный вопрос: если урбанисты в основном оказываются выходцами из университетской культурной элиты, значит ли это, что пункты программы, в наибольшей степени связанные с перераспределением, так и останутся на бумаге? Мозер совершенно верно замечает: «За редкими значимыми исключениями, мы не видим, чтобы вопросы социальной справедливости и равенства были ключевыми в дискуссиях об урбанизме за пределами старых активистских сред, групп, которые почти никак не связаны с урбанизмом в городах на атлантическом побережье». Так что никакого политического движения, борющегося за экономическую справедливость в городе, у нас нет.

Но насколько этот факт губителен для эгалитарного урбанизма, на мой взгляд, в огромной степени зависит от того, насколько успешен яппи-урбанизм. Если, с одной стороны, новая городская идеология имеет ограниченное, точечное применение — если инвестиции на общественный транспорт идут в основном на симпатичные, но функционально бессмысленные трамваи в джентрифицированных(2) районах центра, а не на улучшение региональных автобусных (а где-то и железнодорожных) маршрутов; если политики, приверженные урбанистическому дизайну, лишь возбужденно занимаются широкомасштабным проектированием в одних и тех же центральных районах, которые они хотят джентрифицировать, а не полной ревизией районирования и стандартов дизайна по всему региону; если введение нескольких автобусных маршрутов в центре не сопряжено с более серьезными изменениями в путевой карте городского строительства с целью улучшить и обезопасить жизнь как пешеходам, так и пассажирам, тогда урбанизм начала XXI века окажется таким же антиэгалитарным наследием, как и урбанизм середины XX века.

Если же урбанисты — ну хотя бы из чистого самодовольства и эгоизма — одержат тотальную идеологическую победу и умудрятся изменить парадигму городского планирования так же фундаментально (или хотя бы вполовину), как она была изменена после Второй мировой, и мы получим эти самые улучшенные региональные автобусные маршруты, либерализованное районирование, снижение зависимости от машин и высоких тарифов, тогда это наследие будет совсем другим. Настоящее напряжение, конечно, будет возникать в тех местах, где яппи-урбанизм и урбанизм эгалитарный будут не сосуществовать, а сталкиваться между собой. Региональные автобусные системы или улучшенное проектирование в неджентрифицированных и неджентрифицируемых пригородах, может, и не вызовут бурного восторга у большинства урбанистов, но ведь они завязаны на своих идеологических интересах и не представляют никакой угрозы.

Что действительно представляет угрозу для яппи, это политика, более явно направленная на экономическую интеграцию районов: отмена исключающих зональных кодов, разгерметизация районов исторической застройки, строительство социального жилья в небедных районах и т.п. Это политика, шансы которой вызывают у меня наибольшее сомнение, — и, к несчастью, она же кажется мне наиболее важной: конечно, важно облегчить бремя транспортных расходов в бедных районах, но корень самых трудноразрешимых проблем города, включая преступность и образование, — это экономическая сегрегация.

И наконец, я, признаться, совсем не убежден в том, что широкое политическое движение, которое открыто выдвинет повестку эгалитарного урбанизма, добьется особого успеха, по крайней мере на фронте экономической интеграции. Вопросы личной выгоды отделят непривилегированные слои от привилегированных, и исход этой битвы предсказать не сложно.

Примечания: 

1.Trickle down economics — представление о том, что низкие налоги и другие льготы для крупного бизнеса позитивно сказываются на благосостоянии всего общества.

2.Джентрификация — освоение прежде непрестижных городских районов новыми социальными группами и превращение их в престижные, часто сопровождающееся ростом цен на недвижимость и сложностями для прежних жителей района.

 

Дэниел Херц — исследователь, городской активист.

Перевод Кирилла Медведева.

Перевод впервые опубликован на сайте OpenLeft