Герберт Маркузе. 33 тезиса

Рукопись, названная "33 тезиса", была найдена в архиве Макса Хоркхаймера без названия и с рукописной пометкой «Г. Маркузе. Февр. 1947»  в правом верхнем углу. В центре страницы написано «Teil I»(Часть 1). Рукопись содержит 33 тезиса, посвященные современной ситуации в мире, которые предназначались для возможного возобновления журнала Института Zeitshrift fur Sozialforschung. Хотя в письме к Хоркхаймеру от 17 октября 1947 г. указывалось, что Маркузе работает над тезисами, эта рукопись не была найдена. Таким образом, мы публикуем черновик февраля 1947 года.

1.                     После военного поражения гитлеровского фашизма (который представлял собой раннюю, изолированную форму капиталистической реорганизации) мир претерпевает разделение на неофашистский и советский лагеря. То, что всё ещё остаётся от демократическо-либеральных форм, будет раздельно между двумя лагерями или поглощено ими. Государства, в которых старый правящий класс выжил в войне экономически и политически, будут всё более фашизироваться в предвидимом будущем, тогда как остальные войдут в советский лагерь.

2.                     Неофашистские и советские общества – экономические и классовые враги,  и война между ними вероятна. Но как те, так и другие, в присущих им основных формах господства, антиреволюционны и враждебны социальному развитию.  Война могла бы вынудить советское государство принять новую, более радикальную «линию». Этот сдвиг позиции носил бы поверхностный и обратимый характер; в случае успеха он был бы нейтрализован масштабным увеличением мощи советского государства.

3.                     При этих обстоятельствах для революционной теории есть только одна альтернатива: беспощадно и открыто критиковать обе системы и бескомпромиссно поддерживать ортодоксальную марксистскую теорию против обеих. Перед лицом политической реальности такая позиция была бы беспомощной, абстрактной и аполитичной; но когда политическая реальность как целое ложно, может оказаться, что только «неполитическая» позиция и является политической истиной.

4.                     Возможность её политической реализации сама по себе есть часть марксистской теории. Рабочий класс и политическая практика рабочего класса, меняющиеся классовые отношения (на национальном и интернациональном уровне) продолжают определять концептуальное развитие теории, так же как и они в свою очередь определяются ею – не теорией без практики, но теорией, которая «овладевает массами». Реализация не является ни критерием, ни сутью марксистской истины, но историческая невозможность реализации с марксистской истиной не совместима.

5.                     Тезис 3 подразумевает признание исторической невозможности её реализации. Вне советского лагеря нет никакого рабочего движения, которое было бы «способно на революцию».  Социал-демократы стали более, а не менее буржуазными. Троцкистские группы раздроблены и беспомощны. Коммунистические партии (сегодня) не хотят революции и тем самым также не способны на неё, но они представляют собой единственную антикапиталистическую классовую организацию пролетариата и потому – единственно возможную базу для революции (сегодня).  Но в то же время они служат инструментами советской политики и как таковые враждебны революции (сегодня). Проблема – в том, что коммунистические партии объединяют силы, потенциально способные на революцию, с силами, которые революции враждебны.

6.                     Полное подчинение коммунистических партий советской политике само по себе есть результат изменившихся классовых отношений и реорганизации капитализма. Фашизм, как современная форма классовой диктатуры капитала, полностью изменил условия для революционной стратегии. Капитал создал (не только в фашистских государствах) террористический аппарат настолько убийственный и всепроникающий, что традиционный средства классовой борьбы пролетариата представляются бессильными против него. Новые технологии войны, их жесткая монополизация и специализация превращают вооружение народа в бесперспективную затею. И открытая идентификация государства в качестве субъекта экономики, и интеграция профсоюзной бюрократии в государство препятствуют политическим забастовкам, в особенности всеобщей забастовке, которая, предположительно, была бы единственным действенным оружием против фашизированного капитала. Эти изменения привели к тому, что единственным возможным путём успешного противостояния огромному военно-политическому аппарату капитала стало создание и обеспечение функционирования по крайней мере столь же мощного военного и политического контр-аппарата, подчиняющего себе традиционную революционную стратегию. В качестве такого рода контр-аппарата будет восприниматься Советский Союз.

7.                     В контексте этой аргументации вопрос о  том, заинтересован ли ещё правящие круги Советского Союза в революции или нет, вторичен. Данная аргументация остались в силе даже при допущении. Что никакой субъективной связи между советской державой и революцией больше нет. Советская держава, как было сказано, неизбежно была бы вынуждена вступить во все сильнее разгорающийся конфликт с капиталистическими государствами, даже если бы они представляли и отстаивали только свои национальные интересы. Советский Союз оказался бы самым опасным и самым соблазнительным объектом для империалистической политики капитала и в этом качестве – предопределённым врагом, которому рано или поздно пришлось бы взять оружие. Общее противостояние капиталу стало бы основной для воссоединения революции и «советизма», - так же, как нынешний альянс капитализма и «советизма» является основной для разделения революции и «советизма».

8.                     Это оправдание коммунистической политической линии, уязвимо для возражения, согласно которому воспитание в духе антиреволюционной, национальной политики делает рабочий класс безнадёжно неспособным к революции, - даже если это всего лишь «тактика». Оно формирует «заинтересованные группы» со своей собственной динамикой, которые и начинают определять тактику. Оно подрывает классовое сознание и закрепляет подчинение национальному капиталу. Оно нарушает принцип единства экономики и политики и подчиняет классовые отношения политическому диктату.

9.                     Отказ от политического оправдания подчинения революционной стратегии «советизму» - лишь первый шаг в развороте проблематики к её подлинной области – сфере реальных классовых отношений. Коммунистическая политическая линия указывает -  за пределами своего политического самооправдания – на эти отношения: она является выражением и результатом структурных изменений внутри рабочего класса и в его отношении к другим классам. Изменение формы господства капитала (на которой основано политическое оправдание коммунистической политической линии) также следует понимать с точки зрения структурных изменений.

  

10.                Это наиболее очевидно выразилось в том, что социал-демократия триумфально пережила фашизм (приходу к власти которого она способствовала) и снова монополизировала всё организованное рабочее движение вне коммунистических партий, что коммунистические партии сами социал-демократизируются и что крах гитлеровского фашизма до сих пор не привёл к возникновению какого-либо революционного рабочего движения. Таким образом, социал-демократия, по-видимому, является адекватным выражением некоммунистического рабочего движения. Она не стала радикальнее, но, напротив, по существу продолжает политику классового сотрудничества, проводившуюся ею в дофашистское время. Некоммунистическое рабочее движение есть обуржуазившееся (в объективном смысле) рабочее движение, и голоса рабочих против коммунистической партий – это голоса против революции, а не только против «советизма».

11.                Обуржуазивание или примирение большой части рабочего класса с капитализмом не может быть объяснено ссылкой на (растущую) «рабочую аристократию». Рабочая аристократия и факторы, сделавшие её существование возможным, конечно, сыграли решающую роль в развитии социал-демократии, но глубина и широта обуржуазивания далеко превосходят уровень рабочей аристократии. В Германии и Франции носители обуржуазивания в постфашистский период в основном никоим образом не являются представителями рабочей аристократии. Глубина и широта обуржуазивания также не могут быть объяснены господством бюрократии над организационным аппаратом (партии и профсоюзом). Организационный аппарат был ликвидирован фашизмом, но вакуум, оставшийся после разгрома фашизма, не был заполнен каким-либо движением противоположной направленности, к власти по большей части опять вернулась та же самая бюрократия.

12.                Одна из наиболее насущных теоретических задач – исследовать обуржуазивание во всех его проявлениях. Повторим ещё раз: обуржуазивание должно рассматриваться как объективное классовое явление, не как  недостаточная воля социал-демократов к революции или их буржуазное сознание, но как экономическая и политическая интеграция значительной части рабочего класса в систему капитала, как изменение в структуре эксплуатации. Базу для такого исследования можно найти в указаниях Маркса на факты добавочной прибыли и монопольной позиции определённых производителей и сфер производства. Развитие ситуации ведёт, с одной стороны, к прямому слиянию государства с капталом, с другой – к государственно-административному регулированию эксплуатации, которое приводит к замене свободного трудового контракта  публичными коллективными договорами, имеющими обязательную силу. Эти факторы определяют рамки, внутри которых происходит экономическая интеграция рабочего класса. В ходе этого процесса достающаяся рабочему классу часть общественного продукта (в количественном и качественном смысле) вырастает до такой степени, что противодействие капиталу превращается в широкое сотрудничество.

13.                По мере развития того же самого процесса вся тяжесть эксплуатации ложится на группы, занимающие положение маргиналов или чужаков в обществе, на тех «аутсайдеров», которые исключены из интегрированной части рабочего класса и из её солидарности, и, в крайнем варианте, на «врагов». Это «неорганизованные», «неквалифицированные рабочие», сельскохозяйственные рабочие и рабочие-мигранты, меньшинства, представители народов колоний и полуколоний, заключённые и т.д. Здесь в качестве существенного элемента капиталистического процесса в целом должна рассматриваться война: безудержное хищническое воспроизводство монополистического капитала через ограбление порабощённых стран и их пролетариата, создание за рубежом зон, где концентрируются сверхэксплуатация и абсолютное обнищание. Тот факт, что ненасытно-хищническая грабительская политика использует наиболее передовые современные технологии и её объектом становятся высокоразвитые капиталистические страны, усиливает мощь монополистического капитала и связанного с ним государства-победителя до неслыханной прежде степени.

14.                Экономическая и политическая идентификация интегрированной части рабочих с капиталистическим государством сопровождается столь же определённой «культурной» интеграцией и идентификацией. Тезис о легитимности существующего общества, которое, хотя и плохо, в конце концов поддерживает и обеспечивает всех, должен применяться ко всем сферам социальной и индивидуальной жизни. Его справедливость убедительно подтверждена очевидным опровержением противоположного тезиса в развитии русской революции. Тот факт, что первая успешная социалистическая революция ещё не привела к более свободному и счастливому обществу, в огромной мере способствовал примирению с капитализмом и объективно дискредитировал революцию. Такое развитие событий позволило существующему обществу предстать в новом свете, и существующее общество поняло, как использовать это к своей выгоде.

15.                Феномен культурной идентификации требует, чтобы проблема «культурного цемента» (Kiff) обсуждалась в более широком плане. Здесь один из наиболее важных фактов – нивелирование культурным аппаратом монополистического капитализма прежде авангардно-оппозиционных сил  (трансформация и использование психоанализа, современного искусства, сексуальности и т.д. в процессе труда и развлечений). В первую очередь должны быть изучены эффекты «Kiff» внутри рабочего класса «научное управление», рационализация, заинтересованность рабочего в росте производительности (и, параллельно, в интенсификации эксплуатации), усиление националистических настроений.

16.                Коммунистическая стратегия партийной диктатуры является ответом на обуржуазивание рабочего класса. Если революция может быть осуществлена только рабочим классом, который, однако, отчуждается от этой своей задачи, интегрируясь в систему капитала, тогда революция предполагает в качестве предварительного условия диктатуру революционного «авангарда» над интегрировавшимся рабочим классом. Это превращает рабочий класс в объект революции, который может развиться в субъект только через партийную манипуляцию и организацию. Коммунистическая диктатура над пролетариатом становится первым шагом к диктатуре пролетариата.

17.                Единственной альтернативой было бы объективное обращение вспять процесса обуржуазивания, разрушение механизма интеграции, вызванное развёртывающимися противоречиями капитализма, которые также неизбежно подорвали бы экономическую основу поддержания интеграции капиталом. Но в предстоящих кризисах капитал проявится как фашизированный или (снова) фашистский капитал: в Америке рабочий класс в момент своего наивысшего роста уже в основном лишился влияния, его организация разбита, а военно-полицейский аппарат – вездесущ. Если какое-то независимое развитие будет происходить в Англии, то антиреволюционный тред-юнионистский социализм создаст там общество среднего класса, в результате чего обуржуазивание станет ещё более законченным. Перед Францией всё ещё открыта возможность развития в любом из трёх направлений: в фашистском, в направлении тред-юнионистского социализма или в советском. А Германия в ближайшем будущем останется подавляемой как объект воздействия этих трёх сил. Тенденция развивающихся противоречий капитализма направлена к фашизму или антиреволюционному государственному социализму – не к революции.

      

  17а.   Тред-юнионистский социализм, доминирующий в Англии (и возникающий в Германии), - ещё не государственный социализм. Частичные социализации, предпринимаемые преимущественно по «экономическим» причинам (рост производительности, рационализация, конкурентоспособность, централизация управления) или в качестве политического наказания, позволили сохранить в неприкосновенности решающие позиции, занимаемые капиталом (черная металлургия, химическая промышленность в Англии).  Стадия государственного социализма не достигается до тех пор, пока правительство не приняло и не узаконило контроль над промышленностью как целыми и не взяло в свои руки собственность, принадлежавшую частному капталу. Правительство, государство – не объединённые производители, не рабочий класс.

18.                Общественная тенденция государственно социализма – антиреволюционная. Власть над средствами производства передана государству, которое осуществляет эту власть через использование наёмного труда.  Государство также приняло на себя роль управления капиталом как целым («Gesamtkapitalisten»). Непосредственные производители контролируют производство (и вместе с ним свою судьбу) нисколько не больше, чем в системе либерально-демократического капитализма. Они остаются подчинены средствам производства. Господство одних людей над другими, опосредованное средствами производства, продолжает существовать. «Всеобщий интерес», для реализации которого предназначена и приводится в действие плановая экономика, воплощён существующим аппаратом производства, существующей формой общественного разделения труда (национального и интернационального) и существующими общественными потребностями. Они не были изменены фундаментально; предполагается, что это изменение происходит постепенно, вследствие планирования. Но таким образом государственный социализм сохраняет фундамент классового общества. Ликвидация классов, переход к свободному обществу предполагает как предпосылку ту перемену, которую государственный социализм ставит своей целью. Различие во времени выражает качественное влияние.

19.                Производственный аппарат, развившийся при капитализме, приводимый в движение наёмным трудом в рамках существующей формы разделения труда, увековечивает существующие формы сознания и потребностей. Он увековечивает господство и эксплуатацию – даже тогда, когда контроль над этим аппаратом передаётся государству, то есть тому «всеобщему», которое само есть «всеобщее» господства и эксплуатации. До революции «всеобщее» не является не является фактом социализма: его господства не означает большей свободы и не обязательно более рационально, чем господство капитала. Социализм означает определённое «всеобщее»: всеобщее свободных личностей. До тех пор, пока развитое коммунистическое общество не станет реальным, всеобщее может принять лишь форму господства революционного рабочего класса, ибо только этот класс может отрицать все классы, он один реально способен упразднить существующие производственные отношения и весь связанный с ними аппарат. Первая цель коммунистической диктатуры над пролетариатом (см. тезис 16) должна заключаться в передаче производственного аппарата пролетариату: республике Советов.

20.                Этой цели и всей связанной с нею политики нет в программе ни одной коммунистической партии сегодня. С социал-демократией она непримирима. В данной ситуации она выдвигается как чистая теория. Это разделение между теорией и практикой диктуется самой практикой и остаётся ориентированным на неё. Иными словами – негативно, - теория не связывает себя ни с какими антикоммунистическими группами или направлениями. Коммунистические партии – единственная антифашистская сила и остаются таковой. Их разоблачение должно быть чисто теоретическим. Известно, что реализация теории возможна только через коммунистические партии и требует помощи Советского Союза. Сознание этого должно содержаться во всех концепциях теории. Далее: во всех концепциях теории разоблачение неофашизма и социал-демократии должно преобладать над осуждением коммунистической политики. Буржуазная демократическая свобода лучше тотального единообразия, но её цена – в буквальном смысле слова – дополнительные десятилетия эксплуатации и отложенная на десятилетия социалистическая свобода.

21.                Перед самой теорией стоят две основные задачи: анализ обуржуазивания (тезисы 12 – 15) и проблема строительства социализма. Причины, заставившие Маркса не упоминать о таком строительстве, должны быть пересмотрены в свете того, какой вред принесли фальшивые и полусоциалистические конструкции. Строительство социализма сталкивается с задачей переосмысления теории двух фраз (или различия между социализмом и коммунизмом), господствующей в сегодняшних дискуссиях. Сама эта теория уже принадлежит к эпохе обуржуазивания и социал-демократии, будучи попыткой истолковать это явление в рамках первоначальной концепции и спасти концепцию от него. Она предполагает, что социалистическое общество будет «возникать» из капиталистического и что последнее найдёт свой путь в социализм. Она допускает, что на первой фазе сохраняется подчинение труда разделению труда, наёмный труд и господство производственного аппарата. Она остаётся ориентированной на необходимость технологического процесса. Она может укрепить опасный взгляд, согласно которому в смысле развития средств производства и производительности социализм есть интенсифицированный капитализм, и социалистическое общество должно «превзойти» капитализм.

22.                Теория двух фаз получила своё историческое оправдание в борьбе Советского Союза против окружающего капиталистического мира и в необходимости «строительства социализма в одной стране». Она оправдывает тот факт, что социализма в этой ситуации нет. Вне этого оправдания она ошибочна. Принимая капиталистическую рациональность, она применяет ветшающее оружие, которое служит старому обществу против нового: капитализм имеет лучшую технологию и он более богат (технологически); опираясь на этот фундамент, капитализм может дать людям жить лучше. Социалистическое общество может воспроизвести и превзойти это достижение капитализма, только отказавшись от дорогостоящего эксперимента по уничтожению господства и воспроизведя и превзойдя капиталистическое развитие производства и производительность труда – т.е. подчинение наёмного труда произведённому аппарату. Переход к социализму становится rebus sic stantibus (при сохранении существующего положения вещей – лат.) бессмысленным.

23.                По контрасту с этим положением вещей, теория двух фаз может лишь предполагать изменения в будущем. Её ценность очень мала для европейских и американских рабочих, находящихся в области тред-юнионистской идеологии; здесь также восторжествовал позитивизм. И она становится тем менее ценной, чем дольше длится «первая фаза». Её затягивание питает в рабочих, находящихся под влиянием этой теории, дух покорности и приспособления, и эти рабочие сами поддерживают увековечивание «первой фазы», а революционные устремления у них гаснут. В этих обстоятельствах конец «первой фазы» и переход к коммунизму могут произойти только как чудо или как результат работы внешних, зарубежных сил (см. тезис 7).

24.                Строительство социализма требует, чтобы в центре дискуссии было его отличие от капитализма, а не его «возникновение» из капитализма. Социалистическое общество должно быть представлено как решительное отрицание капиталистического мира. Это отрицание – не национализация средств производства, не их лучшее развитие, не более высокий уровень жизни, но упразднение господства, эксплуатации труда.

25.                Социализация (обобществление) средств производства, управление ими «непосредственными производителями» остаётся предварительным условием социализма. Это его первая отличительная характеристика: где её нет, там нет никакого социалистического общества. Но обобществлённые средства производства – это всё ещё средства производства капитализма: они суть овеществлённые господство и эксплуатация – не только в чисто экономическом смысле. То, что было произведено при их посредстве, несёт на себе печать капитализма, в том числе потребительские товары. Конечно, машина – только машина; процесс наёмного труда превращает её в капитал. Но в качестве капитала имеющиеся средства производства формируют также потребности, мысли и чувства людей, определяют горизонт и содержание их свободы. Социализация как таковая не меняет ни этот горизонт, ни это содержание: если производство продолжается без перерыва, то, что было до момента социализации, будет воспроизведено и потом. Вошедшие в привычку потребности продолжают влиять на новые условия и на социализированные средства производства. Социализация средств производства становится отрицанием своего капиталистического аналога.

26.                Это включает, прежде всего, упразднение наёмного труда. Управление средствами производства, осуществляемое бюрократическим государством, не упраздняет наёмный труд. Этого не произойдёт, пока сами производители не будут управлять производством, т.е. определять, что, как много и в течение  какого времени производить. Этот шаг в современных экономических условиях, вероятно, равносилен переходу к анархии и дезинтеграции. И именно эта анархия и дезинтеграция является, вероятно, единственным путём сломать капиталистическое производство, чтобы на его месте возник социализм: создать «междуцарствие» или даже вакуум, в которого могут перемениться потребности и может родиться свобода. Анархия свидетельствовала бы об упразднении господства, а дезинтеграция уничтожила бы власть производственного аппарата над людьми или, по крайней мере, означала бы максимальный шанс для тотального отрицания классового общества.

27.                Когда рабочие возьмут производство в свои собственные руки (и при этом сразу опять не подчинят себя новой господствующей бюрократии), вероятно, они прежде всего  упразднят наёмный труд, то есть сократят рабочее время. Также они могли бы решать, что производить: в разных местностях – что угодно, что кажется им наиболее важным. Это автоматически привело бы к распаду национальной экономики в её интегрированной форме; производственный аппарат распался бы на отдельные части, во многих случаях техническое оборудование оставалось бы неиспользованным. Началось бы движение вспять, которое не только «выломало» бы национальную экономику из мировой, но и принесло бы нищету и страдания. Но эта катастрофа будет признаком того, что старое общество реально перестало функционировать: избежать её невозможно.

28.                Это означало бы, что скачок в социализм повлёк бы за собой резкий переход к более низкому уровню жизни по сравнению с достигнутым в капиталистических странах. Социалистическое общество начиналось бы на технологически «уже превзойдённом» уровне цивилизации. Исходных критерий социалистического общества не технологический – он состоит в прогрессе реализации работы производителей, что выражается в качественном изменении потребностей. Воля к уничтожению господства и эксплуатации проявляется как стремление к анархии.

29.                Начало социализма на «превзойдённом» уровне цивилизации – не «отсталость». Оно отличается от начального этапа развития советского общества тем фактом, что здесь спад – не экономическая необходимость (определяемая технологическим уровнем производства), а революционно-освободительный акт, сознательный разрыв непрерывности. Функционирование существующего производственного и распределительного аппарата приостанавливается рабочими, он используется не полностью, возможно, даже частично разрушается. Если пролетариат не может просто «вступить во владения» государственным аппаратом, тогда тоже самое верно и для современного производственного аппарата. Его структура требует специализированной и дифференцированной бюрократии, что с необходимостью увековечивает господство, и массового производства, неизбежно ведущего к стандартизации и манипуляции (регламентации).

30.                Проблема недопущения государственно-социалистической бюрократии должна рассматриваться как экономическая проблема. Социальные корни бюрократии – в (технологической) структуре производственного аппарата; устранение её специфической формы предполагает изменение этой структуры. Общее социалистическое просвещение, несомненно, сделало бы специализированные роли взаимозаменяемыми, таким образом, уничтожило бы специфическую форму бюрократию, но просвещение этого рода не может быть успешным при стабильной господствующей бюрократии. Оно должно иметь приоритет по отношению к функционирующей бюрократии, а не заменять её. Такое образование возможно лишь тогда, когда специфически структурированный производственный аппарат передан в руки производителей для «экспериментирования». Рациональная власть, которая должна руководить этими экспериментами, должна оставаться под непосредственным контролем производителей.

31.                Революционная дезинтеграция капиталистического производственного аппарата также приведёт к распаду рабочих организаций, ставших частью этого аппарата. Профсоюзы – не только органы статус-кво, но и средства сохранения статус-кво в новых формах государственного социализма и «советизма». Их интересы привязаны к функционированию производственного аппарата, чьим (второразрядным) партнёром они стали. Они могут менять одного хозяина на другого, но им необходим хозяин, который разделял бы их заинтересованность в «приручающем руководстве» организованными рабочими.

32.                В то время как профсоюзы при их традиционной структуре и организации представляют силу, враждебную революции, рабочие политические партии остаются субъектом революции. В первоначальной марксистской концепции партия не играет решающей роли. Маркс предполагал, что пролетариат стремиться к революционному действию самостоятельно, на основе знания своих интересов, как только есть революционные условия. Тем временем монополистический капитализм нашёл пути и средства экономически, политически и культурно унифицировать [gleichschalten – термин, применявшийся в гитлеровской Германии для обозначения вынужденного «подключения» к господствующей идеологии, - прим. перев.] (тезисы 12-15) большинство пролетариата. Отрицание этого выравнивания до революции нереализуемо. Историческое развитие подтвердило правильность ленинской концепции авангардной партии как субъекта революции. Верно, что коммунистические партии сегодня не являются таковым субъектом, но столь же верно и то, что лишь они смогут стать им. Только в теории коммунистических партий жива память революционной традиции, которая может стать снова памятью революционной цели; только они по своему положению настолько внешни капиталистическому обществу, что это положение снова может стать революционным.

33.                Политическая задача тогда состояла бы в строительстве революционной теории заново внутри коммунистических партий и работе над осуществлением соответствующей практики. Эта задача кажется сегодня нереальной. Но, может быть, для коммунистических партий Западной Европы и Западной Германии существует возможность относительной независимости от советского диктата, которой требует решения этой задачи.

Перевод М.Б. Конашев.

Впервые опубликовано в  журнале «Альтернативы» , №2, 2007.