Эрнест Мандель. Марксистская теория империализма и ее критики

Для марксистов понятие «империализм» никогда не исчерпывалось просто «стремлением к экспансии» или «завоеванием новых территорий» — как его понимает большинство политологов и социологов. Это понятие используется марксистами в более глубоком смысле, чтобы описать характерные изменения, которые произошли в политической, экономической и социальной жизни крупной буржуазии передовых капиталистических стран в последней четверти 19 века. Эти изменения были напрямую связаны с коренной перестройкой базовой структуры буржуазии в целом.

Для марксистов понятие «империализм» никогда не исчерпывалось просто «стремлением к экспансии» или «завоеванием новых территорий» — как его понимает большинство политологов и социологов. Это понятие используется марксистами в более глубоком смысле, чтобы описать характерные изменения, которые произошли в политической, экономической и социальной жизни крупной буржуазии передовых капиталистических стран в последней четверти 19 века. Эти изменения были напрямую связаны с коренной перестройкой базовой структуры буржуазии в целом.

Маркс умер слишком рано, чтобы в полной мере проанализировать эти изменения. Все, что он застал, было не более чем неявными признаками грядущих перемен. И, тем не менее, в своих поздних работах он оставил важные замечания, которые затем были использованы марксистами в качестве основы для развития теории империализма. Обратив внимание на стремительное развитие компаний с ограниченной ответственностью, в третьем томе «Капитала» (глава 23) Маркс отмечал, что эти компании представляют собой новую форму экспроприации массы капиталистов горсткой крупных капиталистов. Такая экспроприация предполагает, что юридический собственник капитала теряет свою предпринимательскую функцию, и лишается своей роли в производственном процессе, как и своего контроля над производительными силами и рабочей силой.

Фактически, частная собственность оказывается вытесненной, говорит Маркс в другом месте, но не в пользу собственности коллективной, а в пользу частной собственности еще более ограниченного числа владельцев.

Концентрация капитала

Маркс предвидел современную структуру капитализма как его заключительную фазу, проистекающую из предельной концентрации капитала. Это было отправной точкой в анализе большинства марксистов, особенно Гильфердинга и Ленина.

В главе, посвященной противодействию тенденции нормы прибыли к понижению («Капитал», том III, глава 14), Маркс также подчеркнул важность экспорта капитала в страны, отсталые в экономическом отношении. Далее он обобщил эту идею, настаивая, что капиталистическое общество должно непрерывно расширять свою зону эксплуатации.

Энгельс дал более детальное разъяснение этой мысли Маркса. В своих поздних работах, особенно в своем знаменитом предисловии 1892 г. к «Положению рабочего класса в Англии», он отметил другой структурный феномен, которому позднейшая теория империализма придавала большое значение. Энгельс писал, что с начала промышленной революции до 1870–х гг., Англия практически играла роль промышленной монополии по отношению к мировому рынку. Благодаря этой монополии, во второй половине 19 века, в период подъема цеховых профсоюзов, английский капитализм мог делать значительные уступки для части рабочего класса. Но, ближе к концу 19 века, конкуренция со стороны Германии, Франции и США начала подрывать английскую монополию, и ознаменовала период острой классовой борьбы в Британии.

Правильность анализа Энгельса была подтверждена уже в первые годы 20 века. Профсоюзное движение усилилось среди пролетарских масс, в т.ч. неквалифицированных рабочих, и разорвало полувековой политический альянс с мелкобуржуазными радикалами (вигами), основав массовую Лейбористскую партию.

В двух комментариях к третьему тому «Капитала», вышедшему под его редакцией в 1894 г. (комментарии к 31–й и 32–й главам), Энгельс подчеркивал, как трудно будет капитализму найти новый базис для экспансии после окончательного завоевания мирового рынка (в другом месте — «после завоевания китайского рынка»). Конкурентная борьба ограничивалась картелями и трестами внутри стран, и протекционизмом во внешнеэкономической политике. Все это, по мысли Энгельса, свидетельствовало о «подготовке к всеобщей промышленной войне за доминирование на мировом рынке».



Ленин начал с этих замечаний Энгельса, развивая как свою теорию империалистической борьбы за раздел и передел мирового рынка, так и свою теорию рабочей аристократии.




Теория империализма Карла Каутского и Розы Люксембург



Самым «наглядным» феноменом нового периода истории капитализма, который начался в последней четверти 19 века, была, безусловно, серия войн и военных экспедиций, создание или расширение колониальных империй: французская экспедиция в Тонкин (современный Вьетнам), Тунис и Марокко, завоевание Конго бельгийским королем Леопольдом II, расширение границ британских владений в Индии, Египте, Судане, Восточной и Южной Африке, германская и итальянская экспансия на африканском континенте и т.д.



Колониальная экспансия стимулировала первые попытки марксистов дать объяснение этого периода капитализма. Карл Каутский подчеркивал коммерческие причины империалистических захватов. Согласно Каутскому, промышленный капитал не может продать всю продукцию в пределах индустриально развитой страны. Чтобы реализовать прибавочную стоимость, он должен обеспечить себя рынками неиндустриализованных, преимущественно аграрных стран. Именно это было целью колониальных войн и причиной создания колониальных империй.



Парвус, в начале 20 века описывая эти процессы, подчеркивал роль тяжелой промышленности (прежде всего металлургии) в изменении политики мирового капиталистического класса. Он отмечал, что железо играет все более определяющую роль в капиталистической индустрии, и доказывал, что государственные заказы, прямые (гонка вооружений) и косвенные (соревнование в строительстве флота, железных дорог и портовых сооружений в колониях), предоставляли для этой индустрии основную возможность сбыта продукции.

Именно Роза Люксембург соединила в целостную теорию все предшествующие концепции империализма, который стремится к экспансии, чтобы компенсировать неадекватность рынков для продукции ведущих отраслей капиталистической промышленности. Ее теория — это теория кризиса, или, если быть более точными, теория условий реализации прибавочной стоимости и накопления капитала. Подход Люксембург согласуется с теориями кризиса потребления, разработанными позднее противниками капитализма, доказавшими неизбежность экономических кризисов.

Согласно Розе Люксембург, продолжение экспансии капиталистического способа производства невозможно в пределах только капиталистического общества. Расширение производства внутри капиталистического общества возможно лишь, если оно неразрывно связано с расширением спроса на потребительские товары. Без этого расширения капиталисты не будут покупать новое оборудование и т.п. Не расширение покупательной способности рабочего класса приводит к соответствующему расширению спроса на потребительские товары. Наоборот, чем больше развивается капиталистическая система, тем меньшую долю в национальном доходе составляет покупательная способность рабочих.



Для того чтобы капиталистическая экспансия продолжалась, необходимо наличие некапиталистических классов, которые, обладая доходом, полученным вне капиталистической системы, будут усиливать платежеспособный спрос, покупая промышленные товары. Изначально такими некапиталистическими классами были землевладельцы и фермеры. В странах, первыми вступившими на путь промышленной революции, капиталистический способ производства утверждался в некапиталистическом окружении, захватывая рынок, образованный в основном крестьянской массой.

Роза Люксембург заключает, что после завоевания национальных некапиталистических рынков и полностью неиндустриализированных рынков Европы и Северной Америки, капитал не мог не броситься на завоевание новой некапиталистической сферы, прежде всего, в аграрных странах Азии и Африки.

Люксембург связывала эту теорию империализма с важностью для капиталистической системы «компенсирующих выходов», представленных, прежде всего, государственными закупками вооружений. Таким образом она выявила механизм, который в полной мере не проявлялся до кануна Второй мировой войны. Сегодня, без этого «компенсирующего выхода», который формируется закупками вооружений и военной промышленностью, капиталистическая система находилась бы под угрозой периодических экономических кризисов, равных по масштабу кризису 1929–33 гг.

Уязвимые места в теории Розы Люксембург

Бесспорно, исторически развитие капиталистической индустрии проходило в некапиталистическом окружении, и существование обширных сельскохозяйственных рынков, национальных и международных, представляло собой важнейший предохранительный клапан для капиталистической системы в течение всего 19 века и в начале 20 века.

Однако, с точки зрения экономической теории, люксембургианская концепция империализма имеет некоторые недостатки. Важно указать их, поскольку они мешают увидеть определенные долгосрочные тенденции в развитии капитализма в целом.

Например, Люксембург утверждала, что капиталистический класс не может обогащаться, перекладывая деньги из одного кармана в другой. Однако этим игнорируется отмеченный Марксом факт, что капиталистический класс, взятый в целом, является не более чем абстракцией, полезной для того, чтобы раскрыть общие законы движения капитала, но понять сущность периодических кризисов можно только в контексте конкуренции антагонистических капиталов и вытекающей из нее концентрации капитала.

С этой точки зрения весьма логично, что «капиталистический класс» обогащает «сам себя», то есть, что определенные слои капиталистического класса обогащают себя через обнищание других капиталистических слоев. Именно это происходило последние сорок лет в Соединенных Штатах, вначале в отношении американских капиталистов, затем — зарубежных капиталистов (прежде всего европейских). Эта тенденция будет усиливаться, поскольку исключительно сельскохозяйственные рынки исчезают.

В современном капиталистическом мире экспорт направлен в основном в другие промышленно развитые страны, и только в малой степени на рынки «некапиталистических» стран.

Фундаментальная слабость теории Розы Люксембург состоит в том, что она основывается только на потребности капиталистического класса в рынках для реализации прибавочной стоимости, и игнорирует важные изменения в капиталистической собственности и производстве. Именно над объяснением этих структурных изменений работали Владимир Ленин и Рудольф Гильфердинг.

Теория империализма Гильфердинга и Ленина

Отталкиваясь от замечаний, сделанных в поздних работах Маркса и Энгельса, Гильфердинг изучил структурные изменения капитализма последней четверти 19 века. Он начал с вопросов концентрации капитала, а точнее — концентрации банков и возросшей роли, которую стали играть банки в учреждении акционерных компаний и слиянии предприятий.

Гильфердинг выводит дефиницию финансового капитала. Согласно Гильфердингу, финансовый капитал — это банковский капитал, инвестированный в промышленность, и контролирующий ее либо непосредственно (через приобретение акций, присутствие представителей банка в советах директоров и т.д.), либо косвенно (через учреждение холдинговых компаний, концернов и «групп влияния»).

Гильфердинг обратил внимание на исключительную роль, которую сыграл банковский капитал в развитии тяжелой промышленности, особенно в Германии, Франции, Соединенных Штатах, Бельгии, Италии и России. Он показал также, что банки представляли наиболее «агрессивную» силу в политических делах, отчасти в силу рисков, связанных с судьбой инвестиций, зачастую составлявших миллиарды долларов.

В блестящем заключении «Финансового капитала» Гильфердинг фактически предсказал подъем фашизма как беспощадной политической диктатуры, защищающей интересы крупного капитала, и связанной с новой стадией развития капитализма, так же как политический либерализм соответствовал в предшествующую эпоху капитализму свободной конкуренции. Перед угрозой подобной диктатуры, заключает Гильфердинг, пролетариат должен вести борьбу за установление своей, пролетарской диктатуры.

Ленин многое почерпнул из работы Гильфердинга, так же как из работ некоторых либеральных экономистов, например Гобсона, при написании в начале Первой мировой войны своей работы по империализму. Как и Гильфердинг, он начинает с вопроса концентрации капитала — учреждения трестов, картелей, холдинговых компаний, т.е. банковской концентрации, и появления финансового капитала, для того чтобы охарактеризовать структурно новое на этой стадии капитализма.

Ленин расширяет и обобщает структурный анализ, выделяя монополистический капитализм, в противоположность капитализму свободной конкуренции. Он анализирует монополии и их прибыль, развивая мысль Гильфердинга о том, что экспансия монополистического капитализма осуществляется прежде всего через экспорт капитала.

В отличие от капитализма, основанного на свободной конкуренции, который концентрировался на экспорте предметов потребления и не интересовался их потребителями, монополистический капитализм, основанный на экспорте капитала, не может быть безразличен к собственным должникам. Он должен гарантировать «нормальные» условия платежеспособности, без которых его ссуды обернулись бы потерями, — в том числе и через формы экономико–политического контроля над странами, в которые инвестирован капитал.

Ленинский анализ империализма дополняется глубоким исследованием противоречивой, диалектической природы монополистического капитализма, который на определенном этапе сдерживает конкуренцию, чтобы снова возобновить ее на более высоком уровне. Обращаясь при анализе отношений между империалистическими странами к закону неравномерного развития, Ленин показывает, что империалистический раздел мира может носить лишь временный характер, и за ним неизбежно последует обострение борьбы в виде империалистических войн для утверждения нового баланса сил.

Ленин также интегрирует в свою теорию империализма концепцию рабочей аристократии Энгельса. Колониальные сверхприбыли, получаемые через экспорт капитала в экономически отсталые страны, создают возможность для коррупции в части рабочего класса метрополий, и, прежде всего, в среде реформистской бюрократии, которая поддерживает буржуазно–демократические режимы и извлекает из этого огромную выгоду.

Теория империализма в современной ситуации





Дополненная теорией перманентной революции Троцкого — и особенно его анализом комбинированного экономического и социального развития колониальных и полуколониальных стран под воздействием экспорта капитала и империалистического господства — ленинская теория, бесспорно, выдержала проверку временем.

Тогда как ни один социально–экономический анализ буржуазного или реформистского происхождения, рожденный до Первой мировой войны, не сохранил сегодня какой–либо ценности, ленинская теория монополистического капитализма в сочетании с теорией перманентной революции остается важнейшим ключом к пониманию современности — череды мировых войн, появления фашизма, триумфа пролетарской революции в России, Югославии и Китае, растущей роли вооружений и военной промышленности в капиталистическом мире, природы колониальных революций, — если перечислить только самое главное.



Это, разумеется, не значит, что каждая часть ленинской теории и сегодня верна на сто процентов, и марксистские теоретики и революционеры, в сталинистском стиле, могут удовлетвориться лишь извлечением тех или иных цитат из работ Ленина для объяснения современной ситуации.



Исторический опыт последних пятидесяти лет показал, что:






1.                  На смену капитализму свободной конкуренции пришла эпоха монополистического капитализма. Монополистический капитализм проистекает из технической революции (двигатель внутреннего сгорания и электричество, заменившие пар в качестве источника энергии) и из структурных изменений в капиталистической системе (концентрация капитала, имеющая следствием создание огромных предприятий, прежде всего, в тяжелой промышленности, и образование картелей, трестов, холдинговых компаний и т.п.).






2.                  Монополистический капитализм не снимает фундаментальных противоречий капитализма как такового. Он не преодолевает конкуренцию, а переводит ее на более высокий уровень, вводя новых и более крупных игроков. Он не преодолевает собственную кризисную природу, но придает каждому кризису более конвульсивный характер. Два вида нормы прибыли заменяют среднюю норму прибыли предыдущего периода капитализма: средняя норма монополистической прибыли и средняя норма прибыли немонополизированных секторов.






3.                  Подавление свободной конкуренции в определенных границах явилось своего рода реакцией на угрозы норме прибыли монополистов. Следствием этих процессов явилось не только искусственное ограничение производства в определенных секторах, но и одержимый поиск новых объектов инвестиций — новых отраслей промышленности и новых стран, что напрямую вело к империалистическим войнам.

В этом отношении утверждение Ленина о тенденции монополистического капитализма к ограничению технического прогресса должно быть несколько пересмотрено. Действительно, монополии стремятся взять под полный контроль сферу научных разработок, и пресечь или замедлить внедрение многих технических открытий. Но верно и то, что монополистическому капитализму одновременно требуется рост технических открытий. Главная причина такого противоречия лежит в самой природе монополий, которые нуждаются в новых сферах эксплуатации, чтобы дать выход избыточному капиталу.



Научный прогресс, особенно в области химии, металлургии, электроники и атомной физики, показывает, что последние 50 лет были не менее впечатляющими, чем, по крайней мере, предшествовавшие им полстолетия.



Однако кроме фундаментальных характеристик капитализма, сохраняющих свое значение, существует ряд второстепенных характеристик, которые необходимо скорректировать.






1.                  Финансовый капитал. Контроль и преобладание финансового капитала над промышленным оказалось преходящим явлением в целом ряде стран (США, Великобритания, Япония, Бельгия, Нидерланды и др.). Благодаря накоплению огромных сверхприбылей, тресты расширяются все больше за счет самофинансирования, и освобождаются от опеки банков. Финансовый капитал остается доминирующим только в менее развитых капиталистических странах.

2.                  Экспорт капитала. Экспорт капитала продолжает играть роль предохранительного клапана для сверхкапитализированных трестов, но уже не главного, по крайней мере в США (за исключением нефтяной промышленности). Теперь главным предохранительным клапаном являются государственные заказы. Растущая роль государства как гаранта монополистической прибыли и усиливающееся сращивание монополий с государством — сегодня ключевая характеристика стареющего капитализма. Эти процессы имеют как социально–политические, так и экономические причины (колониальные революции, стремительная индустриализация экономически отсталых стран, резкое сокращение в мире сфер для вложения капитала и т.п.).

3.                  Размах ножниц, стригущих купоны для паразитического империализма, уменьшился вследствие описанных выше структурных изменений. Большие тресты все больше склонны к самофинансированию, чем к выпуску оборотных ценных бумаг. Монополистический капитализм стремительно бюрократизируется, и его структура все более основывается на иерархии крупных администраторов, которые, как правило, одновременно являются крупными или средними держателями акций. Паразитический характер стареющего капитализма выражается прежде всего в огромной доле непроизводственных расходов (в первую очередь, на вооружения, а также на содержание государственного аппарата), и в огромных затратах на дистрибуцию (составляющих в США более 30% национального дохода).

В настоящее время политические факторы, такие, как подъем колониальных революций, в сочетании с фундаментальными экономическими сдвигами, придают капитализму особые контуры и характер.

Критики

Буржуазные (и реформистские) теоретики, как правило, сильно запаздывают в своей критике марксизма, анализирующего новые явления в капиталистическом мире 20 века. Фактически, они просто не замечают этих явлений.

Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить основные темы, которые привлекали внимание буржуазных экономистов в годы, предшествовавшие Первой мировой войне. В то время как Каутский, Гильфердинг, Люксембург, Ленин, Троцкий, Парвус, голландские марксисты, сгруппированные вокруг ежемесячника «Новое время», и австромарксисты вокруг молодого Отто Бауэра сосредоточили свои экономические исследования на феномене монополистического империализма, буржуазные экономисты, за небольшим исключением, были в основном заняты дискуссиями, продолжающими полемику школы предельной полезности против теории трудовой стоимости, и сосредоточились на развитии теории рыночного равновесия в условиях совершенной конкуренции. Лишь двадцать лет спустя буржуазная политэкономия обратила внимание на «факт» монополизации, и начала разработку теории экономических кризисов и циклов.

Подобное запаздывание сохранялось и позднее: вплоть до 1935 г. буржуазные теории экономических кризисов развивались лишь благодаря крохам со стола марксистской политэкономии, а капиталистические теории советской экономики до сих пор опираются на разработки первых марксистов и их эпигонов. Все это еще раз подтверждает правильность замечания, сделанного Марксом около 80 лет назад: после Рикардо буржуазная мысль стала абсолютно бесплодной, и ей не осталось ничего, кроме апологетики.

Большинство буржуазных концепций империализма и монополистического капитализма носят откровенно апологетический характер. Они представляют собой идеологию в марксистском смысле этого слова, поскольку не разрабатывают теорию, объясняющую реальность, а пытаются ее оправдать или частично скрыть.

Теория ультраимпериализма

Этот апологетический характер наиболее четко проявился в реформистских концепциях монополистического капитализма, которые были разработаны незадолго до начала Первой мировой войны (в особенности Каутским), и распространились в двадцатые годы (усилиями Каутского, Гильфердинга и Вандервельде). Бесплодие этих концепций является наиболее ярким проявлением безусловного теоретического краха Каутского и Гильфердинга, последовавшего за их политическим предательством.

Исходя из неизбежности предельной концентрации капитала, реформистские теоретики одобряют такое развитие событий и открывают в нем удивительные добродетели экономической и социальной гармонии. Точно так же как картели и тресты в значительной степени сдерживают конкуренцию, так и анархия производства и вызываемые ею кризисы могут быть упразднены монополиями. Последние заинтересованы в полной реорганизации экономической и социальной жизни, чтобы избежать бесполезных расходов, которые несут дорогостоящие конфликты (банкротства, забастовки и т.д.)

Как крупные капитаны индустрии учатся находить общий язык между собою, так они стремятся договориться с профсоюзами. Рабочее движение не должно выступать против картелизации промышленности, защищать мелкое производство от крупного. Наоборот, утверждали реформисты, рабочее движение должно поддерживать все тенденции к максимальной концентрации производства, к господству трестов, к организованной экономике. Таким образом, стадия монополистического капитализма может представлять собой переходный этап от капитализма к социализму, в ходе которого противоречия и конфликты могут постепенно смягчаться.

Развитие последних сорока лет полностью противоречит такому анализу и прогнозам. Империализм и ультраимпериализм Каутского (полное доминирование одной империалистической силы вследствие предельной концентрации капитала), далекие от установления всеобщего мира, привели к развязыванию двух кровавых мировых войн и подготовке третьей. Неспособные избежать кризисов, монополии только ускорили кризис 1929–1933 гг., наиболее тяжелый в истории капитализма. Далекие от смягчения социальных конфликтов, монополистические объединения открыли путь для непрерывной череды революций и контрреволюций в мировом масштабе.

Основной методологической ошибкой реформистских теорий является их слепота в отношении противоречивого, диалектического характера капиталистического развития и концентрации капитала. Они приходят к механистическим выводам.

Верно, что современная капиталистическая тенденция к созданию трестов, картелей и монополий не может быть обращена вспять. Было бы абсолютной утопией желать возвращения свободной конкуренции 19 века. Но существует два способа борьбы с трестами: замена их мелкой, разбросанной промышленностью прошлого, или замена их обобществленной промышленностью будущего.

Под предлогом того, что первый способ борьбы невозможен, реформисты легко забывают о существовании второго способа, и заключают, что необходимо защищать монополии. Когда был создан Европейский стальной картель, Вандервельде опубликовал статью, в которой праздновал это событие как гарантию мира в Европе! Под предлогом нежелания возврата в прошлое, реформисты принимают существующую реальность и замалчивают глубокие противоречия, которые периодически раздирают на части эту реальность, противоречия, которые возлагают на марксистов долг поддерживать только те силы, которые подготавливают будущее.

Неспособность реформистов осмыслить противоречивый характер монополистического капитализма обнаруживает их невежество в вопросе неравномерного развития. Упрощенная формула «чем больше монополий, тем меньше конкуренции и конфликтов между ними», не проходит проверки фактами. В действительности, чем больше монополий, тем сильнее новые формы конкуренции: конкуренция между монополиями, империалистические войны заменяют старые формы конкуренции.

Со времени Великой депрессии 1929–1933 гг. большинство реформистских партий молчаливо отказалось от идей механистического, реформистского марксизма. Но этот «прогресс» сопровождался еще большим теоретическим отступлением: отказом, преимущественно молчаливом, от марксизма как такового, и принятием кейнсианских экономических теорий. Сегодня в реформистских рядах редко встречаются открытые защитники монополий. Взамен реформисты защищают направляющую роль капиталистического государства.

Монополии, «дуополии» и «олигополии»

Апологетический характер буржуазных концепций современного капитализма вполне закономерен. Большинство экономистов и социологов, описывая структуру капитализма, ставят под сомнение само существование монополий. Однако, только наиболее предвзятые (или самые невежественные), полагаясь на второстепенные особенности, такие как периодическое увеличение числа розничных магазинов, станций технического обслуживания и ремонтных мастерских, отстаивают тезис о том, что не существует значительной концентрации капитала.

Впрочем, более разумные буржуазные идеологи не отрицают господствующего положения в современном капитализме трестов, картелей, холдинговых компаний и т.п. Но они отрицают, что речь идет о монополиях, поскольку, на их взгляд, в большинстве крупных отраслей промышленности (сталелитейной, химической, автомобильной, электротехнической, авиационной, алюминиевой, цветных металлов) не существует одной компании, которая доминировала бы в отдельной стране, но таких компаний, как правило, несколько («дуополии» — преобладание двух компаний, «олигополии» — преобладание небольшого числа компаний).

Прежде всего, это предположение верно лишь отчасти. В крупных капиталистических странах существуют важные отрасли, в которых две трети продукции, и даже больше, производится одной компанией, занимающей монопольное положение в буквальном смысле слова: химическая и нефтяная в Великобритании, алюминиевая в США, автомобильная в Италии, химическая и сталелитейная в Германии (до 1945 г.), медная в Конго, электротехническая в Голландии и т.д.

Более того, это предположение буржуазных идеологов — только терминологическая уловка. Называя структуру современного капитализма монополистической, марксисты никогда не утверждали, что существует только одна компания, производящая всю (или почти всю) продукцию в каждой отрасли. Они просто утверждали, что соотношение сил между небольшими компаниями и одной, двумя или тремя гигантскими компаниями таково, что последние навязывают свои правила в отрасли, таким образом устраняя ценовую конкуренцию.

Этот анализ точно соответствует реальности, и забавно наблюдать, как ярые оппоненты марксизма, наиболее восторженные сторонники «свободной конкуренции» всерьез заявляют, что в современной капиталистической экономике действуют законы конкуренции, несмотря на отсутствие конкуренции цен.

На самом деле, официальные статистические данные, публикуемые государственными службами (особенно Федеральной торговой комиссией США) подтверждают не только отсутствие ценовой конкуренции, но и подчинение большинства промышленных секторов во всех капиталистических странах одной, двум или трем компаниям, сосредоточившими в своих руках 66–90% производства.

«Демократизация капитала»

Любимый аргумент апологетов монополистического капитализма состоит в том, что концентрация капитала в гигантских предприятиях («естественный результат технического развития», как они утверждают) нейтрализуется диффузией собственности благодаря росту долевого участия.

Они приводят примеры крупных трестов, которые эмитируют сотни тысяч акций («Дженерал моторс», самый мощный трест в мире, выпустил более миллиона), только незначительное число которых находится в руках одной семьи. Следовательно, должны существовать сотни тысяч или, по крайней мере, тысячи «владельцев» этих трестов, «каждый из которых уже находится на пути к тому, чтобы стать капиталистом».

С недавних пор этот аргумент вновь используется в Соединенных Штатах, Швейцарии, Бельгии, Германии и других странах, где буржуазия ведет кампанию за распределение акций среди работников крупных предприятий.

Расставим все по своим местам. Во многих трестах фактически доминирует одна семья: в нефтяном тресте «Стэндард ойл» — семья Рокфеллеров, в  «Дженерал моторс» — семья Дюпон де Немур, в стальном тресте Лотарингии — семья Вендель и т.д. Верно, что в большинстве случаев эти семьи не владеют 50% акций компании. Но это лишь доказывает, что обращение большого количества акций позволяет контролировать гигантские компании меньшинством акционеров. Подобное распыление эффективно устраняет массы мелких акционеров от реализации их прав на общих собраниях и от повседневного управления компаниями.

Кроме того, неверным является утверждение, что акциями промышленных предприятий владеют широкие слои населения. Согласно исследованию, проведенному в Соединенных Штатах в 1951 г. Институтом Брукингса, только 0,1% населения владеет 55% всех акций. С учетом того, что монополистические тресты становятся все более и более могущественными и избегают контроля над собой со стороны одной семьи, они постепенно становятся коллективной собственностью крупных капиталистов.

Взаимопроникновение интересов нескольких десятков или сотен семей крупных капиталистов таково, что становится невозможным сказать, что такая–то семья «контролирует» такую–то компанию. Но вместе эти семьи контролируют всю крупную промышленность, которая управляется своего рода «административным советом капиталистического класса», в котором представители всех этих семей занимают ключевые должности и периодически заменяют друг друга на командных позициях.

Теория компенсации политического давления и государство как уравнитель



Наиболее серьезные буржуазные экономисты не могут игнорировать эти факты. Тем не менее, для оправдания капитализма, они предпочитают прикрываться государством, этим deus ex machina, которое якобы способно нейтрализовать отрицательные эффекты невиданной концентрации экономической власти. Среди наиболее значимых представителей этой теории — Джон Кеннет Гэлбрейт и Адольф Огастес Берль, и «кейнсианская» группа в Лондонской школе экономики. Существует множество вариантов этой теории, но нам будет достаточно подвергнуть критическому анализу лишь некоторые из них.



Гэлбрейт и исследователи из Лондонской школы экономики отстаивают тезис о том, что демократическое государство сегодня не является инструментом доминирования одного класса, но представляет собой более или менее независимый аппарат, способный нейтрализовать влияние различных «групп давления». Эти авторы, кстати, никогда не используют термин «класс», предпочитая «группы давления», «спектры мнений», «организованное влияние» и т.п.



Это правда, говорят они, что «олигопольные» тресты оказывают очень сильное воздействие на экономическую жизнь. Но это воздействие «нейтрализуется» (внимание!) не менее внушительной властью массовых профсоюзов, фермерских ассоциаций, малым и средним бизнесом, объединенном в торговые палаты и т.п. Взаимодействие этих сил порождает экономическое равновесие, благоприятное для общества в целом, и более или менее пропорциональное распределение «экономического пирога» между различными «группами давления».



Эти авторы могут сколько угодно теоретизировать практику «лоббирования», распространенную в Вашингтоне, но их выводы выглядят абсолютной фантастикой. Даже самого поверхностного взгляда на экономическую и социальную политику в США достаточно, чтобы понять, что влияние «шестидесяти семей» (даже без учета отдельных «лобби») несопоставимо с влиянием профсоюзов с их 16 млн. членов.

На протяжении почти двадцати последних лет американский капитализм переживает период роста доходов и благосостояния. И время от времени правящие слои буржуазии могут позволить себе роскошь небольшого перераспределения «пирога» в пользу различных социальных групп и различных слоев самой буржуазии. Ради поддержания экономической стабильности и «социального мира», крупные капиталисты идут на ограниченную поддержку слоев, в наибольшей степени страдающих от конкуренции и разрушительных последствий конъюнктурных колебаний экономических циклов (например, фермеров и торговцев).



Правительство, действующее в качестве «административного совета капиталистического класса» в целом, имеет в своем распоряжении действенные средства для удовлетворения в определенный момент особенно недовольных слоев общества. Но это происходит в рамках все более и более абсолютного и откровенного господства монополистических трестов в экономике и самом государстве.

Изучение данных о концентрации капитала, которая развивается быстрее, чем когда–либо, о разнице между нормой прибыли в монополистическом секторе и немонополизированных секторах, а также о все большей доли монополистической прибыли в валовом национальном доходе, со всей ясностью подтверждают обоснованность анализа монополистического капитализма, сделанного Марксом и Лениным.

«Смешанная экономика»

Реформистской разновидностью теории компенсации политического давления является теория «смешанной экономики», разработанная социал–демократическими последователями кейнсианской школы, например Лернером. По их мнению, современная экономика потеряла свой сугубо капиталистический характер, поскольку государство, посредством высоких налогов и государственного сектора экономики, сконцентрировало в своих руках значительную часть национального дохода (от 20–30% в Великобритании и Соединенных Штатах). Они считают это «объективным» экономическим базисом для независимости и автономии государственного аппарата по отношению к монополистическим трестам. Американские профессора Самнер Слитчер и Пол Самуэльсон отстаивают аналогичную позицию (теория «трудовой» экономики).



Эти реформисты забыли ответить на вопрос о том, кто руководит государством, кто его контролирует. Кто направляет «общественный» сектор экономики? Конкретный анализ в каждом случае подтвердит, что национализация в ряде сегментов промышленности, проведенная в странах вроде Великобритании и Франции, была национализацией тяжелых отраслей промышленности, скатывающихся в платежный дефицит. Так что благодаря национализации промышленники только выиграли, несмотря на то, что многие из них по политическим причинам выступали против национализации.

То же самое верно в отношении государственных предприятий в Соединенных Штатах, например, предприятий электротехнической промышленности и компаний, занятых реконструкцией автомагистралей. Перераспределение национального дохода через действительно прогрессивные ставки прямого налогообложения в Западной Европе и Северной Америке, в значительной степени нейтрализуется не меньшим косвенным налогообложением, тяжесть которого несут на своих плечах прежде всего рабочие. Как уже отмечалось, государство, которое руководит «государственным сектором» экономики, является государством, полностью находящемся в руках монополистов, государством, функционеры которого напрямую определяются монополистами.

В этих условиях появление сильного «государственного сектора» в экономике не доказывает, что экономика потеряла свой капиталистический характер. Это лишь подтверждает тот факт, что в период ускоренного спада монополистический капитализм не может существовать на основе невмешательства государства в экономику. Наоборот, ему требуется все возрастающее вмешательство государства, чтобы гарантировать прибыль для монополий.

Наконец, более глубокий вариант этой теории изложил Адольф Огастес Берль в книге «Американская революция» (замечательном труде, посвященном распределению акций  крупных американских компаний), а также издатели журнала «Форчун» в работе под неожиданным названием «Перманентная революция».

Эти авторы признают, что одна сотня монополистических трестов напрямую контролирует почти половину промышленного производства в Соединенных Штатах, и косвенно определяют условия для большей части другой половины. Но, как они утверждают, эти тресты сродни крупным феодалам Средних веков. Их сила так велика, что они могут решать судьбы многих тысяч людей, при этом тресты не могут позволить себе руководствоваться в собственных решениях исключительно экономическими императивами, поисками прибыли.

Если они решат закрыть свои заводы в одном городе и, тем самым, обречь местных жителей численностью 300 тыс. человек на массовую безработицу, это будет иметь социальные и политические, а также экономические последствия. Таким образом, власть трестов настолько велика, что они нуждаются в ее самоограничении, некоем «противовесе», который создается в форме «социальной ответственности», «публичного права», «права на рассмотрение общественностью», «растущего вмешательства органов самоуправления» и т.п. Чтобы избежать прямой атаки на себя, тресты превратились в своего рода «добрых царей», «в просвещенных монархов». Берль сам использует эту формулировку!

Заслугой создателей этой теории является то, что они обратили внимание на появление более высоких жизненных стандартов у «нового американского среднего класса», насчитывающего десятки миллионов различных специалистов, продавцов, клерков и квалифицированных рабочих, чьи судьбы тесно связаны с трестами, на которые они работают.

Эта же теория в настоящее время получила распространение в Великобритании, где правые лейбористы объясняют, что, например, требование национализации Имперского химического треста вызовет сопротивление его работников. В Западной Германии тресты создали привилегированные условия работы для своих постоянных работников, отличающиеся от условий работы на малых и средних предприятиях.

Но в этом нет ничего удивительного. Это ничто иное, как повторение феномена рабочей аристократии, существование которой стало возможным благодаря временным сверхприбылям. Видеть в этом структурную перестройку капиталистического режима — все равно, что путать тень с вещью, которая ее отбрасывает.

Старение и загнивание капитализма

Именно среди сторонников и продолжателей Кейнса можно обнаружить некоторые более интересные концепции о природе современного капитализма. Так, главный американский последователь Кейнса профессор Элвин Хансен разработал концепцию «старения капитализма», чья зрелость характеризуется тем, что объемы основного капитала приобретают такие огромные масштабы, что создают все больше и больше препятствий для новых производительных инвестиций.

Это попросту марксистская теория о тенденции нормы прибыли к понижению, которая обусловлена ростом органического строения капитала. В Великобритании Джоан Робинсон, которая колеблется между Кейнсом и Марксом, пролила свет на то же явление, а также провела серьезные исследования того, что она назвала  «монополистической конкуренцией» (конкуренция между монополиями).

Тем не менее, буржуазные авторы даже на этом пути приходят к реформистским и апологетическим выводам: «стареющий» капитализм — это капитализм, который растет «мудро», который располагает все большими и большими ресурсами (и нуждается во все больших ресурсах), и который характеризуется более равномерным распределением национального дохода для удовлетворительного функционирования экономики.

Некоторые последователи Кейнса считают, что благодаря этим тенденциям можно устранить (или значительно ограничить) капиталистические кризисы путем увеличения государственных расходов, которые могут быть как продуктивными, так и непродуктивными. В конечном счете, все это представляет собой ничто иное, как обоснование поведения американского капиталистического класса в эпоху Рузвельта, и оправдание гонки вооружений и роста военной промышленности в современной капиталистической экономике. В конце концов, только государственные расходы в сфере вооружений могут поглотить излишки производства, которые создают угрозу экономике. Подобные «продуктивные» расходы неизбежно поглощают покупательную способность, которая иначе использовалась бы для приобретения продукции других производственных секторов, и не создавала бы компенсирующий выход.

Британский экономист Колин Кларк развивал идею «стареющего» общества в особом смысле. Согласно нему, чем более зрелым является капиталистическое общество, тем больше трудовых и экономических ресурсов перенаправляется из производственных отраслей, в прямом смысле слова, в сферу «услуг» (особенно в сектор дистрибуции). В этой идее есть крупица истины. Резкий рост расходов на дистрибуцию — характерная черта упадка капитализма. Это не меняет того факта, что «закон» Колина Кларка не имеет того абсолютного значения, которое он хочет ему придать. Рост так называемой «третичной» сферы во многом отражает историческую задержку в механизации и автоматизации розничной и оптовой торговли, банковских и страховых услуг, задержку, которая может быть быстро преодолена, с поразительными последствиями для структуры занятости.

Индустриализация экономически отсталых стран



Остается последний аспект марксистско–ленинской теории империализма, неоднократно подвергавшийся критике буржуазных, и в особенности реформистских экономистов: речь идет о концепции невозможности серьезной индустриализации колониальных и полуколониальных стран под эгидой империализма и «национального» капиталистического класса.



В отношении «национальных» капиталистов, ни один серьезный автор не решится взять под сомнение правильность этой концепции, когда факты столь убедительны. С другой стороны, после 1945 г., и особенно после победы китайской революции, капиталисты, в первую очередь американские, начали задумываться всерьез. Они определенно сделали вывод, что нищета слаборазвитых стран способствует «росту коммунизма».



Сегодня Запад готов оказывать значительную помощь этим странам, чтобы создать «барьер на пути красных». Империализм заинтересован и с другой точки зрения, ведь экспорт капитала и новые рынки сбыта обеспечивают его отличными «компенсирующими выходами», которых ему так не хватает. Некоторые готовы пойти так далеко, что говорят о «десятилетиях» мирного развития на основе индустриализации экономически отсталых стран благодаря иностранным инвестициям.



К несчастью для авторов таких утверждений, факты рисуют совсем другую картину. С конца Второй мировой войны частные вложения, для большинства этих стран, оказались ниже, чем они были на протяжении всего периода между мировыми войнами. Отдельные исключения (примечательные, поскольку речь идет об американской нефтяной промышленности) сразу показывают ограниченность этого явления.

Уважаемые ассоциации капиталистов, в особенности международная конференция торговых палат, довольно откровенно объясняют причину такого положения: нестабильность, которая преобладает в колониальных и полуколониальных странах, и угроза революций, конфискаций, национализаций без компенсации и т.п. Таким образом, для реализации заманчивых перспектив, необходимо полностью изменить политический и социальный климат в экономически отсталых странах, а это не так просто.

Даже там, где существуют весьма благоприятные для империализма политические условия, капиталовложения сосредоточиваются на добыче сырья, торговле, транспорте и банках, а не на создании местной обрабатывающей промышленности. В этой связи экономическое развитие стран, находящихся под контролем Вашингтона, таких как Филиппины, Южная Корея, Тайвань, Таиланд, Турция и центральноамериканские республики, должно стать предметом серьезного анализа.

Для того чтобы продемонстрировать утопичность этих «гармоничных» концепций, стоит привести две цифры. В разгар Второй мировой войны Колин Кларк написал книгу под названием «Экономика 1960 года», в которой предсказывал, что индустриализация Индии потребует, в период с конца войны до 1960 г., 60 млрд. долларов американских и британских инвестиций. Подобная оценка исходила из потребностей этой огромной страны для ее становления как индустриально развитого общества. За прошедшие десять лет, с 1945 по 1954 гг., Индия получила лишь 1,5 млрд. долларов. Даже если все пойдет «нормально» для капитализма, эта страна не получит и 10% капитала, обещанного Кларком к 1960 г.

Этот пример наглядно демонстрирует импотенцию буржуазной экономической и социологической мысли, неспособной противопоставить марксизму ничего, кроме мифов, иллюзий и лжи.



1955



Перевод Ильи Будрайтскиса, Виталия Атанасова
Научный редактор – Александр Устенко


Читайте также:

Эрнест Мандель. Социализм и будущее

 

Эрнест Мандель. Почему я марксист

 

Эрнест Мандель. О материальных, социальных и идеологических предпосылках нацистского геноцида