Возникновение и
распространение новых форм занятости было спровоцировано переходом к
специализированному производству и системе глобального разделения труда.
Предприятия нового типа используют гибкие и децентрализованные формы трудовых
отношений, а также частичную или удаленную систему занятости. Неуверенность в
завтрашнем дне, тревожность, нестабильность социального и экономического
положения стали экзистенциальной основой современного общества. Если мы начнем
проблематизировать эту "экзистенциальную основу", то постепенно
придем к пониманию того, что пределы нестабильности зависят от конкретных
политических установлений. Для описания такого типа трудовых отношений принято
использовать термин "precarious work" (нестабильная занятость), тогда
как совокупность изменений условий жизни и труда получила терминологическое
наименование "precarity" (прекаритет).
Эта статья задумана как
начало разговора о проблемах трансформации труда, культурного производства и
повседневной жизни творческих работников. Прежде чем начать такой разговор,
необходимо отметить, что его теоретические рамки, связанные с проблемами постфордизма
и нематериального труда, уже не первый год активно обсуждаются на локальном
уровне, при этом анализу новых форм труда и трудовых отношений практически не
уделяется внимания. Поэтому существует насущная необходимость как
теоретического обобщения этой проблемы, так и непосредственного обращения с
этой целью к постсоветскому контексту.
Возникновение и
распространение новых форм занятости было спровоцировано переходом к
специализированному производству и системе глобального разделения труда.
Предприятия нового типа используют гибкие и децентрализованные формы трудовых
отношений, а также частичную или удаленную систему занятости. Неуверенность в
завтрашнем дне, тревожность, нестабильность социального и экономического
положения стали экзистенциальной основой современного общества. Если мы начнем
проблематизировать эту "экзистенциальную основу", то постепенно
придем к пониманию того, что пределы нестабильности зависят от конкретных
политических установлений1. Для описания такого типа трудовых отношений принято
использовать термин "precarious work" (нестабильная занятость), тогда
как совокупность изменений условий жизни и труда получила терминологическое
наименование "precarity" (прекаритет) 2.
Понятие прекаритета –
предмет осмысления критической теории последнего десятилетия, где его изучение
основывается на поздних фукианских идеях правительственности и биополитики,
постопераистской теории множеств, концепции нематериального труда и, наконец,
обращено в сторону анализа культурного производства на фоне формирования
глобальной арт-системы. Таким образом, обсуждение прекаритета стало возможным в
обстоятельствах перехода от фордизма, обеспечивающего почти максимальную
занятость в обществе, к гибкой системе постфордизма, при котором массовая
уязвимость и безработица стали нормой. В широком смысле узловыми точками для
исследователей прекаритета являются политический макроуровень (или условия
неолиберализма), социальный микроуровень (условия жизни и труда), а также
философский и антропологический срез, где данные уровни смыкаются
(субъективность) 3.
Однако начать следует с
социологических исследований, основанных на точных характеристиках, и описания
проблемы4. Дебаты о проблемах нестандартной занятости и новых формах трудовых
отношений5 возникают в конце 90-х годов. Социология начала использовать термин
"прекаритет" для описания распространения нерегулярной и нестабильной
системы занятости без социальных гарантий. Пьер Бурдье и Робер Кастель были
одними из первых, кто рассмотрел проблемы прекаритета в связи с процессами
глобализации экономики в условиях перехода к неолиберализму6. Флексибильная,
скачкообразная, временная система занятости нормализуется и постепенно
вытесняет стабильность пятидневной недели. На новом витке капитализма
усиливается мобильность рабочей силы, что легитимирует снижение оплаты труда,
провоцирует конкуренцию между работниками. Эти процессы усиливают власть
работодателя: происходит постепенный переход на краткосрочный контракт,
узаконивающий право на увольнения без объяснения причин, понижается уровень
социального страхования.
В работе
"Метаморфозы социального вопроса. Хроника наемного труда" Робер
Кастель сосредоточился на генеалогическом анализе нестабильности как таковой.
Симптоматика и социальные эффекты "непрочного положения" отдельных
групп или целого общества показаны им в широкой исторической перспективе. Сама
фигура наемного работника оказывается центром этой нестабильности: "Быть
или стать наемным работником значило попасть в зависимое положение, быть
обреченным жить одним днем, оказаться во власти нужды"7. И если в начале
ХХ века радикальные политические партии предлагали отменить наемный труд как
пережиток рабства8, то уже к середине века он стал доминирующей формой, изменив
общество и место рабочего в нем. Как социолог Кастель выводит на передний план
проблему дезаффиляции9, сопровождающей в разных исторических формах наемный
труд со времен распада феодализма, а сегодня, ввиду разрушения общества
наемного труда, имеющей характер массовой уязвимости.
Безусловно, прекаритет
как социальный феномен возник задолго до того, как начались дебаты вокруг
постфордистского общества. Нестабильность существования и уязвимость в
наибольшей степени затрагивали "бесполезных миру": бродяг и пролетариев,
которых сегодня, по мнению Кастеля, сменили "непригодные к найму" –
"лишние", "ненанимаемые", ненанятые или нанимаемые на
зыбких условиях индивиды10.
Генеалогия
нестабильности у Кастеля локализована топологически. Он рассматривает переход
индивида из одной зоны в другую, от интеграции к уязвимости, от уязвимости к
социальной смерти. Выводя доминанту зон уязвимости для большинства современных
наемных работников, он пытается прийти к моделированию новых способов
интеграции и преодоления дезаффиляции. Долгое время такими способами являлись
не механизмы государственного регулирования и социальной защиты, а сети
солидарности, взаимопомощи, поддержки ближнего окружения, что в
трансформированном виде уже существует сегодня как ответ на усугубление
неолиберальных реформ11.
Такой формалистичный
анализ и социальный конструктивизм выводит за скобки и в конечном итоге
нейтрализует смысл политических установлений, которые делали (в прошлом) и
делают (в настоящем) возможным тотальное распространение "непрочного положения".
В отличие от Кастеля, Анджела Метрополус высказывается радикальней, считая, что
прекаритет имманентен капитализму, и пока существует капитализм, существует
прекаритет. Во всей истории капитализма именно фордизм – как обеспечение
индивидов стабильной занятостью и максимумом социальных гарантий – является
исключением из правил. Она отмечает, что ажиотаж по поводу прекаритета стал
возможен только в условиях, когда он затронул привилегированное белое население
европейских стран, тогда как прекаритет всегда существовал в таких видах труда,
как розничная торговля, сельское хозяйство, домашняя работа, строительство12.
Однако сегодня
прекаритет больше не является маргинальной формой жизни и труда, поскольку он
не противостоит гегемониальным структурам общества, а, скорее, органично
вписывается в неолиберальный порядок с характерной для него мобильностью,
неукорененностью, флексибильностью и, как результат, самоэксплуатацией.
Постсоветский
прекаритет
Прекаритет как норма
трудовых отношений в России был связан с переходом к рынку в 90-е годы.
Реакцией на шоковую терапию и резкое сокращение производства стала массовая
безработица, которая никак не регулировалась государством. Местное
правительство реализовывало неолиберальные идеи более радикально, чем его западные
коллеги: новые политические установления должны были за короткий срок
трансформировать советского субъекта в частного предпринимателя. Тот, кто не
смог стать носителем такой предпринимательской субъективности или же не прошел
инициацию рынком, пополнил ряды "бесполезных миру".
Сокращение рабочих
мест, заработных плат, урезание до минимума социального страхования привели к
массовому обнищанию населения. Граждане начали творить новые рабочие места
самостоятельно. Важную роль в формировании нестандартной системы занятости
сыграли первые формы (само) предпринимательства: безработные объединялись в
группы, сети или действовали самостоятельно, нанимая "поденных"
рабочих. Так, статус нестандартной занятости долгое время не получал
официального признания, поскольку такого рода (само) предпринимательство было
теневой или полулегальной моделью частного бизнеса. Ситуация оставалась
невидимой, а проблемы, связанные с ней, долгое время не были артикулированы.
Прекаритет как система
трудовых отношений формировался стихийно и снизу. Самоорганизация граждан в
эпоху реформ приводит к возникновению альтернативной торговли (рынки, кустарное
предпринимательство), альтернативному культурному производству (частные
университеты, школы, имеющие неформальный статус). Через дружеские и семейные
связи, неформальные отношения между бывшими коллегами, а также широкую сеть
взаимопомощи и взаимозависимости организуется новая модель производства.
Прекаритет – форма творчества постсоветских безработных, вынужденных
переизобретать собственную жизнь: инженеров, становящихся промоутерами фирмы
Herbalife; челноков – жителей периферий, не имеющих высокой квалификации;
учителей, создающих сети репетиторства; пенсионеров, гонимых милицией за создание
стихийных продуктовых рынков; студентов, пишущих за деньги курсовые работы.
"Бесполезные
миру" составили основу штата прекаритетных работников. Даже в тех случаях,
когда изобретение новых рабочих мест было собственной инициативой работника,
подобная инициатива заканчивалась чаще всего разорением, банкротством или
рэкетом. В других случаях уличные палатки, рынки распродаж личных вещей или
первые кустарные издательства превращались со временем в локальные магазины,
секонд-хенды и издательские дома.
Основой нестандартной
занятости, таким образом, являются неформальные отношения. Их зачатки были
найдены Карин Клеман еще в позднесоветском промышленном производстве13.
Практики неофициального сотрудничества между рабочими и начальством расшатывали
дисциплинарное советское общество, создавая альтернативные системы
промышленного и культурного производства. С одной стороны, так возник феномен
"цеховиков" и "альтернативных заказов налево", а с другой –
сформировалась уникальная система взаимоотношений между начальством и
работниками: личные отношения становились базой для создания более гибкой
системы труда и укрепляли теневые и нелегальные формы производства как бы в
обход бюрократии. Позитивное преодоление дисциплинарных форм контроля переросло
в раскол рабочих коллективов и аннулировало силу официальных и юридических
установлений. Каждый сам за себя – таков принцип решения трудовых конфликтов14.
Неформальные отношения органично ложились на новые лекала постсоветского
прекаритета, сделав легитимным устный трудовой договор, гибкий график и
неограниченный по времени рабочий день.
Широкоформатное
творчество как способ выживания в новых условиях распространяется также на
сферу культурного производства, которое требовало обновления и перехода к новым
институциональным формам. Для работников в сфере искусства такой специфической
формой самоорганизации является строительство новых институций современного
искусства. Возникают формы культурной политики, где сообщество соорганизовывает
и согласовывает между собой новую выкройку будущей арт-системы. Отсутствие
государственного протекционизма в области культуры также превращает модель
культурного производства в (само) предпринимательство, базирующееся на системе
неформальных отношений.
Чтобы осмыслить
неформальные отношения между акторами культурного производства и процессы
институализации, нужно обратиться к понятию "тусовка", которое в
конце 90-х ввел Виктор Мизиано. Тусовка – особый тип сообщества, который
возникает в результате распада официальной культуры и дисциплинарного советского
общества. Такое сообщество функционирует не по принципу "общего дела"
или "идеологического единомыслия", а консолидируется ради перспектив
рыночного заказа и признания со стороны власти. В ситуации разрушения иерархий
и статусов в такое дисперсное и крайне индивидуализированное сообщество с
одинаковым успехом интегрируются "кандидаты искусствоведения, спекулянты
компьютерами, герои андеграунда и бывшие функционеры"15.
Крайним формам
индивидуализма соответствуют квазиинституциональные формы:
"человек-музей", "человек-галерея",
"человек-редакция"16. В учреждении издательства или галереи модель
само (предпринимательства) выражается в стремлении реализовать себя не просто
как предпринимателя, но как предприятие, когда галерист одновременно куратор,
пиарщик, журналист, администратор, а иногда даже и художник. В таких условиях
тот, кто работает на этого человека-галерею, никогда не понимает, на какую
должность он был принят. Индивидуальное предпринимательское творчество
исключает конкретную цель и общую стратегию, художественную программу, а также
разделение обязанностей и профессиональную этику. Исходя из этого, экономика
всех новых учреждений основана на этике отношений и неписаных законах. Таким
образом, в новых институциях всегда можно найти непрозрачную систему
юридических предписаний или столкнуться с ее полным отсутствием.
В этом смысле в Москве
возникает уникальная художественная ситуация, когда все отношения выстраиваются
в горизонтальной перспективе: координатор проектов и арт-менеджер всегда еще
немного куратор и журналист, тогда как сам куратор и художник всегда еще и
менеджер по совместительству. Подобного рода взаимозаменяемость ролей плохо
стыкуется с профессиональными амбициями представителей конкретных профессий,
так что большинство кураторов, художников, критиков уходили и создавали
собственные квазиинституции.
Однако этап
первоначального накопления уже закончился, и те институции, которые удержались
на плаву с помощью разнообразных механизмов теневой экономики и неформальных
отношений, трансформировались в микрокорпорации, очень скоро оставив за бортом
современности всех, кто не соответствовал их корпоративному стилю.
Первоначальное накопление как символического, так и реального капитала
отдельными персонажами тусовки стало возможным также благодаря архаизации
трудовых отношений: например, частные коллекции можно было легко, быстро и
дешево собирать, практикуя бартер (картина на мастерскую). Квазиинституции
стали доминирующей моделью для музеев, центров и издательств. Так, мафиозное
засилье деятелей 90-х годов делает затруднительным альтернативные формы
институциональной политики. В период путинской стабилизации и долгожданного
признания искусства со стороны бизнес-элиты часть квазиинституций вместе с их
выжившими харизматичными лидерами продолжили собственное развитие по старой
схеме "сам-себе-режиссер" и сохранили модель общения face-to-face с
наемными работниками, художниками, кураторами и критиками.
Так из тусовки
формировалась новая буржуазия от искусства, среди которой выросло огромное
количество галеристов, арт-дилеров, менеджеров, художников и функционеров.
Именно благодаря этой новой буржуазии сегодня мы имеем Московскую биеннале,
Винзавод, Гараж и Пермский музей. Сохранив хваткость умелых коммуникаторов
90-х, хозяева нового положения продолжают использовать риторику дружбы и
неформальных отношений в любых производственных ситуациях: от найма до
заключения сделок с художниками.
Если всплеск неформальных
отношений в 90-е годы – это средство ухода от нормализации закостенелых
институтов науки, образования и музейного дела, то в нулевые такая система
связей является также компенсаторным механизмом социальной защиты. При жесткой
системе иерархии, которая сложилась на сегодняшний день, существует гибкая
система трудовых отношений.
Долгое время способами
защиты от социальных рисков были не механизмы государственного регулирования и
социальной защиты, а сети солидарности, взаимопомощи, поддержки ближнего
окружения, что в трансформированном виде уже существует сегодня как ответ на
усугубление прекаризации. Новое арт-сообщество выживает и поддерживает
собственное воспроизводство за счет формирования ближнего круга, готового
оказать поддержку и помощь. При высокоразвитой системе неформальных связей и
практик в арт-сообществе сегодня действуют именно такие средневековые способы
социальной защиты. Бездомный художник живет у заваленного срочными заказами
арт-критика, арт-критик ищет новую работу для себя и художника, тогда как
заказчик статьи интересуется кандидатурой на должность редактора у арт-критика.
Этот круг множится до бесконечности: редактор, которого нашел арт-критик, ищет
помощников для работы над новоиспеченным заказом и привлекает бездомного художника,
последний теперь интересуется, как снять новое жилье. К цепочке поиска
"работа-жилье" подключаются и другие нуждающиеся. Работа без
контракта, задержка и невыплата гонораров – стандартный финал этих авантюр.
Отношения, где все связаны между собой обязательствами и ответственностью,
иногда приводят к тому, что фигура реального работодателя большинству
участников цепочки остается неизвестной. Такой механизм работает безотказно и
не дает никаких сбоев. Более того, диалектика "то густо, то пусто"
позволяет соглашаться участникам цепочки на любые условия оплаты труда.
Защита ближнего круга –
средневековый механизм преодоления нестабильности повседневного существования,
так, на территориальном и региональном уровне существовали аналогичные формы
кооперации между крестьянами17. Арт-сообщество заменяет семью для оторванных от
места рождения культурных работников, положение которых вполне сравнимо с
иммигрантами18. Пока работники культуры осознают себя частью этой
"семьи" – по модели средневековых деревенских общин, приходится
говорить не о классовом сознании, но, скорее, об "общинной
идентификации".
"Общинное
сознание" сужает границы мира до уровня почти телесной общности, за
пределами этого поселения культурной и прекаризованной элиты разворачиваются
еще более страшные сцены неопределенности и нестабильности. Однако община
оказывается к ним индифферентна: по большому счету, ограниченность ее
территории – как ментально, так и географически (центр Москвы, миграция от
вернисажа к вернисажу) – приводит к неузнаванию себя как прекаритетного
работника, а также к невозможности соотнесения собственного положения с
положением других социальных групп.
Практика: борьба против
прекаритета
Из периферии прекаритет
переместился в центр общества и охватил различные социальные группы, которые в
иных исторических обстоятельствах находились по разные стороны баррикад, а
сегодня образуют единое поле для резистентной политики. Таким образом, в
современной ситуации активисты видят рождение нового политического субъекта –
прекариат (пришедший на смену классическому пролетариату).
В начале 2000 годов
Европу захлестнули массовые движения против прекаризации. Однако что означает
сегодня борьба против прекаритета для художника, разъезжающего по музеям и
конференциям, программиста-диссидента, выпускника Силиконовой долины и
мигранта, кочующего по мегаполисам в поисках работы? Ответ на этот вопрос
осложняется тем фактом, что в локальных контекстах проблема прекаритета имеет
свои особенности, поэтому говорить о движении глобального характера пока
трудно. Эндрю Росс считает общим и для мигрантов, и для офисных работников
"глобальную потогонную систему", но такая идентификация больше
походит на офисный юмор, чем на действительность19. Хотя история знает примеры
ИРМ (Индустриальные рабочие мира) и Народного фронта: их мобилизационная сила
была спровоцирована реакцией на конкретные события. Движение прекаризованных
работников многие связывают с протестами против транснациональных корпораций20,
и в этом случае спад альтерглобализма опять обнажает все сложности
кросс-классовых объединений. Критика также обрушивается на консервативный курс
движений против прекаритета, которые в своих требованиях часто декларируют
восстановление классической системы занятости, кризис которой показывает
невозможность простого возвращения к прежним формам трудовых отношений21.
Однако позитивным аспектом в практике таких движений является попытка
переизобретения политического действия и осознание того, что действий отдельной
гетерогенной группы для проведения конкретных политических изменений на
глобальном уровне сегодня просто недостаточно.
Средством преодоления
прекаризации могут служить альтернативные принципы самоорганизации членов
различных сообществ – при условии их политической идентификации. Именно
способность к кооперации, перформативность, использование коммуникаций и
творчество становятся новым средством переизобретения политики. Таким образом,
неформальные отношения и сетевые структуры сообществ как ответ на усугубление
неолиберальных реформ могут способствовать выработке солидарных действий нового
типа. Политические действия и их формы могут быть наполнены артистическим
содержанием.
Показательна в этом
отношении практика проведение парада Euro Mayday в Италии и других странах
Европы. Активисты Euro Mayday при взаимодействии с художниками и дизайнерами
создали целую иконографию прекаритета. Задаваясь вопросом о том, как можно
представить прекаритет и найти общее у прекарного субъекта (precarity subject),
они пришли к необходимости политики образов и стали использовать символы
поп-культуры и образы католических святых22. При пикетировании супермаркета в
2004 году сложноорганизованная процессия людей двигалась в сторону магазина и
возносила сюрреалистические молитвы, возражая против использования воскресенья
как рабочего дня. На следующий год театральная группа сделала большую статую
коленопреклоненного в молитве рабочего, над головой которого светился неоновый
нимб. Монумент установили напротив супермаркета. Официозная пресса назвала
скульптуру San Precario – святой заступник всех прекарных. Так появился образ,
за короткий период времени ставший символом всего движения23. Активисты
используют перформансы, флешмобы, акционизм и медиаактивизм. Сайт Euro Mayday
поражает воображение дизайном в стиле синти-поп и флеш-анимацией24. Через сайт
можно выйти на целый блок видеоигр, отрабатывающих прекарную тематику25.
Подобный политический
артистизм стал основой для проведения "Первого майского
конгресса-общежития" в Москве26. И здесь специфика локального контекста
обнажила проблемы кросс-классового объединения в наиболее утрированном виде.
Вместо веселого и залихватского Euro Mayday в Москве мы столкнулись с
проблемами неузнавания себя в качестве единого политического субъекта. Эта
проблема существовала как среди самих участников конгресса, так и среди его
посетителей. Слово "прекаритет" было не просто чужим, оно оказалось
нефункциональным в качестве маркера коллективной идентичности.
Казалось бы, Николай
Олейников – главный организатор – изобрел подходящую форму для проведения
конгресса. Идея 48-часового беспрерывного обсуждения, с общим для всех сном,
питанием и последующим выходом на демонстрацию, пожалуй, соответствовала
традициям "общинного духа", которые я описывала выше.
"Общинность" могла бы разомкнуться в сторону нового социального и
политического опыта. Но при столкновении с местными реалиями идея совместного
проживания, способствующего солидаризации, начала трещать по швам. 48 часов
совместной жизни просто не состоялись. Поскольку сам конгресс проходил в здании
Фабрики, где разрушенные и грязные интерьеры добавили всему происходящему
особый маргинальный привкус, на бетонном полу согласились спать только самые
радикально настроенные участники. Однако маргинальная и бедная обстановка – не
самое главное, что помешало совместному сну, также как и его отсутствие нельзя
считать причиной несостоятельности конгресса.
Задача политической
мобилизации культурных работников сейчас уже представляется слишком
амбициозной. Конгресс выявил скорее классовые различия, чем сходства. Активисты
не признавали ни в художниках, ни в теоретиках угнетенный класс, воспринимая
собравшихся как кучку богемы. Художники игнорировали активистов, также как и
теоретиков: первые настаивали на своей артистической исключительности,
последние – на интеллектуальном превосходстве. Публика же в основном
воспринимала событие как очередную художественную акцию.
Политическое содержание
конгресса большинством посетителей, скорее всего, вытеснялось. Арт-деятели на
главной дискуссии первого дня засыпали друг друга кейсами о прекаритетных
тяготах, жалобы и примеры из личной жизни сыпались с разных сторон круглого
стола. Однако попытки артикулировать жалобу и поднять ее до уровня политической
проблемы были проигнорированы. Общину так и не удалось направить в сторону
политического общего, возможно, поэтому ее представители не пришли на второй
день семинаров, где профсоюзные деятели вынуждены были давать практические
советы самим себе.
Безусловно,
"общинные жалобы" были формой паррезии, замалчиваемая и вытесненная
проблема прекаритета нашла свой аффективный выход. Возможно, только таким
способом арт-сообщество постепенно придет к пониманию своего положения и найдет
новые политические инструменты для борьбы с ним.
Разделение участников
на группы – главный парадокс конгресса, ведь его концепция заключалась в
выстраивании единого открытого пространства. На территории большого зала, в
одном и том же месте, в одно и то же время происходит интеллектуальный диалог,
подготовка к демонстрации и параллельное употребление пищи. Традиционно в
центре большого зала проходили заседания, тогда как по углам группировались
кучки художников, которые готовили свои акции.
Группа художников
"Верхотура и друзья" готовила акцию "Пошива одежды для
повседневного сопротивления", организовав на конгрессе швейно-закроечную
мастерскую по созданию и переделке одежды для выхода на первомайскую
демонстрацию. Рубашки, платья, пиджаки пестрели лозунгами: "Много людей.
Субъект один", "Несогласие первично", "Сингулярность, а не
идентичность". Формулировки лозунгов носили явный дух шестидесятнической
поэтизации и романтизации сопротивления, но сами художники держались
изолированно от других участников. Все время конгресса они сосредоточенно
работали, не проронив ни слова. Создаваемый ими шум от машинки нервировал
участников круглого стола, которые призывали сделать перерыв и присоединиться к
дискуссии. Но круглые столы оставили без внимания также и активисты, которые
кучковались у столиков с едой и литературой, разговаривая между собой. Время от
времени ситуация напоминала сцены из фильмов Киры Муратовой: все три группы
начинали говорить одновременно. В течение первого дня конгресса также проходили
поэтические чтения и видеопрограмма с последующими обсуждениями и дискуссиями.
Перформативный характер выступлений поэтов перед зрителями имел, пожалуй, самую
сильную солидаризирующую функцию. Вечером второго дня премьера нового фильма
группы "Что делать?" также вызвала оживление и дебаты. Беспрерывный
конгресс-общежитие, где в одном пространстве происходит слишком много событий,
еще больше отдалял участников друг от друга, тогда как централизованные чтения
и совместный просмотр фильмов оказался более эффективным способом сплочения.
Практики
"неформальных отношений" (общежитие и коммунальность) оказываются
наименее эффективными инструментами мобилизации, поскольку замыкают отдельных
представителей тех или иных групп на себе. Таким образом, мы упираемся в
необходимость отстранения, которого можно достичь путем конструирования
"публичной сферы", но не имитацией интимной коммунальной жизни.
Могут ли в конечном
итоге объединиться рабочие и художники для совместной борьбы? Способствует ли
"артистический активизм" сплочению этих групп общества? В российской
ситуации малочисленность левого движения, безусловно, побуждает к объединению
усилий. Опыт Первомайского конгресса подводит к продолжению дискуссий как
вокруг форм политического участия, так и вокруг проблем "общего" у
разобщенных субъектов творческих профессий.
Конгресс стремился
преодолеть узкоцеховую общинность, однако его форма сама сохраняла признаки
"общинной" идеологии, поэтому результаты показались его участникам
противоречивыми. Общежитие и коммунальность всегда были связаны с диссидентским
шептанием на кухне, это шептание носило форму сокровенных разговоров о
политике, но участвовать в таких разговорах могли только люди, доверявшие друг
другу. Арт-среда, которая доверила свои "жалобы" участникам
конгресса, не могла передать их в форме диалога активистам, тогда как последние
не могли соотнести себя и свой политический опыт с арт-контекстом. Проблема
ближнего круга и его размыкания в сторону политической идентификации –
долгосрочная перспектива развития движения в России. Эффективность общежития
можно представить только в контексте маленькой и сплоченной среды. Так и
произошло: несколько маленьких и сплоченных групп утром 1 мая вышли на
демонстрацию. Но достаточно ли одной попытки для того, чтобы сложить оружие?
Следующий Первомайский конгресс должен показать нам иные возможности.
Альтернативные способы
защиты от рисков широко распространяются в обществе, локализируя различные
социальные группы в топологических пределах "общности", поэтому
художественное сообщество в Москве далеко не единственный пример. Аналогичные
формы существуют там, где в наибольшей степени укрепляются механизмы
неолиберальной дерегуляции труда и жизни. Сегодня мы можем говорить о
сложившихся деполитизированных общностях по этническому, региональному или
профессиональному принципу. Не является ли в таком случае конструкция типа
"семьи" или "ближнего круга" триумфом неолиберальной
политики, которая может быть проиллюстрирована знаменитым тезисом Маргарет
Тэтчер – "общества не существует"? Таким образом, вопрос заключается
в том, как разомкнуть цеховые гильдии и как неформальные отношения могут
способствовать выработке солидарных действий нового типа. Очевидно, что
необходимо задуматься о возможностях формализации, понимаемой как процедура
отстранения и способность взгляда на себя со стороны как на субъекта такого сообщества.
И тогда, при определенной дистанции, проблемы художественного сообщества и
способы их разрешения могут обрести другие перспективы.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См. анализ
нестабильности, связанный с проблематизацией капитализма катастроф у Джудит
Батлер: Butler J. Precarious Life: The Power of Mourning and Violence. L.:
Verso, 2004.
2 Precarious –
нестабильный, шаткий, зависящий от непредвиденных обстоятельств. Термин
"precarious work" описывает условия жизни и труда в системе
частичной, временной, сезонной или скачкообразной занятости. До сих пор не
существует сложившейся традиции перевода понятия на русский язык, иногда его
переводят как "нестандартная занятость" или "нестабильная
работа". Однако такой перевод исключает экзистенциальную составляющую
термина, описывающую изменения условий жизни индивида. Поэтому в некоторых
случаях используется просто транслитерация – "прекаритетная работа".
Другой термин – precarity – обозначает совокупность условий существования
индивида в новой системе трудовых отношений, в экзистенциальном (тревожность,
нестабильность) или социологическом (система аренды жилья, кредита, отсутствие
социального страхования) смысле. В этом случае всегда используется
транслитерация – "прекаритет". Наконец, precarization – процесс ухудшения
условий труда при еще большем сокращении заработной платы или урезании
социальных гарантий. В русском языке также используется английская калька –
"прекаризация". (Например, закон об увеличение пенсионного возраста в
европейских странах, принятый в этом году, приведет к усилению прекаризации
населения.)
3 Помимо классических
работ А. Негри, П. Вирно (постопераизм), А. Горца (нематериальный труд) и Дж.
Батлер (фукианская критика биополитики) на сайте "Transversal" есть
большая подборка статей на данную тему – под рубрикой Pricariat
4 В этом тексте мы не
можем подробно осветить теоретические дебаты вокруг прекаритета, поэтому
вынужденно ограничиваемся их схематичной презентацией, изложенной выше.
5 См. анализ этого
понятия политическими активистами
6 См.
Bourdieu P. Counterfire: Against the Tyranny of the Market. New
York: Verso 2003; Кастель Р. Метаморфозы социального вопроса. Хроника наемного
труда. СПб.: Алетейя, 2009.
7 Кастель Р. Указ.
соч., с. 7.
8 См. конституцию ИРМ
(Индустриальные рабочие мира)
9 Дезаффиляция – термин
Робера Кастеля, который описывает процессы дезинтеграции индивида в обществе,
его выпадение из какой-либо социальной группы. На системном уровне дезаффиляция
объясняет и раскрывает причины распада социальных связей, утрату чувства принадлежности.
По мнению Кастеля, дезаффиляция – наиболее адекватная альтернатива популярному
в либеральной литературе термину "исключение", обозначающему
статичное состояние изоляции, лишения. Для этого понятия характерно
дуалистическое понимание общества, где общественные отношения выстраиваются
через оппозиции. В отличие от исключения, дезаффиляция рассматривает общество в
его динамике, улавливая процессы, порождающие подобные состояния. См. о понятии: Кастель Р. Указ. соч., С. 11-13; Castel R. The Roads to Disaffiliation:
Insecure Work and Vulnerable Relationships // International Journal of Urban
and Regional Research. Vol. 24, Issue 3. P. 519-535, September
2000.
10 "Бесполезные
миру" – термин Робера Кастеля, описывает феномен дезинтеграции индивидов из
общественного порядка. "Бесполезных миру" – в прошлом бродяг и
пролетариев – характеризует невписанность в структуры общества: мобильность,
неукорененность, дезинтеграция, маргинальность. "Бесполезные миру"
представляют собой пример индивидов, выпадающих из дисциплинарного порядка,
выстраивающих альтернативный и нелегитимный в обществе образ жизни. Такой
индивид не включается ни в социальный, ни в трудовой порядок. См. Кастель Р.
Указ. соч., с. 96-103, 462-483.
11 Можно добавить, что
для постсоветской ситуации такой техникой являлась организация сетей
неформальных отношений (подробнее об этом далее).
12 Mitropoulos A.
Precari-Us?
a
name="name13" href="#link13">13 Клеман К.
Флексибильность по-русски: сгибаемые и несгибаемые работники
14 Там же.
15 Мизиано В.
Культурные противоречия тусовки // Другой и разные. М.: НЛО, 2004. С. 15-23.
16 Там же, с. 19.
17 Кастель Р. Указ.
соч., с. 96-103, 49-59.
18 Для проживания на
территории Москвы от всех приезжих требуется официальная регистрация, не имея
которую, невозможно получить бесплатную медицинскую помощь. Однако
"прописка" действует скорее как механизм биополитического контроля,
сея среди приезжих страх и чувство неукорененности.
19 Andrew Ross. The New Geography of Work. Power to the Precarious? //
Theory, Culture & Society, December 2008, vol. 25 no. 7-8. P. 43.
20 Rosalind Gill and Andy Pratt. In the Social Factory? Immaterial
Labour, Precariousness and Cultural Work // Theory, Culture & Society,
December 2008, vol. 25 no. 7-8. P. 13.
21 Mitropoulos. A. Указ. соч.
22 Mattoni A., Doerr N. Images within the precarity movement in Italy
23 Foti A. MAYDAY MAYDAY: euro flex workers, time to get a move on! (http://eipcp.net/transversal/0704/foti/en)
24 См.:
http://www.euromayday.org/
25 См.: http://www.molleindustria.org/en/home
26 См.:
http://may-congress.ru/material01.html
Впервые опубликовано здесь
Комментариев нет:
Отправить комментарий