Терри Иглтон. Теория классов в марксизме

Класс в марксизме, подобно добродетели у Аристотеля, определяется не тем, как вы чувствуете, а тем, что вы делаете. Это прежде всего вопрос о месте, которое вы занимаете в рамках определенного способа производства, - являетесь ли вы рабом, свободным крестьянином, землевладельцем, собствен­ником капитала, финансистом, продавцом своей рабочей силы, мелким собственником и т. д. Марксизм не опровергается тем, что ...принцы королевского дома валяются на помойках возле ночных баров или некоторые более древние формы классовых различий теряют свою четкость под напором такого универсального рас­творителя, как деньги. Тот факт, что европейская аристократия считает за честь быть на короткой ноге с одним из основателей Rolling Stone Миком Джаггером, явно не свидетельствует о на­чале перехода к бесклассовому обществу

 "Нет в марксизме ничего более устаревшего, чем его навязчивая одержимость идеей классов. Марксисты, похоже, не замечают, что с тех пор, когда писал Маркс, образ общественных классов изменился почти до неузнаваемости. В особенности рабочий класс, который, как они наивно воображали, будет открывать дверь в социализм, исчез почти бесследно. Мы живем в обществе, где значение классов становится все меньше и меньше, где все бо­лее и более возрастает социальная мобильность, а разговоры о классовой борьбе стали столь же архаичными, как и сожжение на костре еретиков. Революционный рабочий, подобно злобному капиталисту в шляпе-цилиндре, уже давно существует только в воображении марксистов".

Мы уже видели, что у марксистов есть определенные проблемы с концепцией идеального общества (утопией). Это первая причина, почему они отвергают иллюзию, будто только из-за того, что нынешние главы корпораций могут носить кроссовки, слушать тяжелый рок и просят своих сотрудников называть их чуваками, общественные классы оказались одним махом сметены с лица земли. Марксизм не определяет класс в понятиях стиля, статуса, дохода, акцента, специальности или того, висят ли у вас на стенах вырезки из комиксов или картины Дега. Приверженцы социализ­ма не вступали в битву и не вымерли в одночасье через столетие всего лишь для того, чтобы покончить с зажравшимся снобизмом(i).

Забавная американская концепция классовости хотела бы представить дело так, что класс по большей части личностное позиционирование. Мол, средний класс должен расстаться с чув­ством презрения к рабочему классу примерно так же, как белые должны прекратить чувствовать превосходство над афроамери­канцами. Но для марксизма вопрос лежит отнюдь не в плоскости личных отношений. Класс в марксизме, подобно добродетели у Аристотеля, определяется не тем, как вы чувствуете, а тем, что вы делаете. Это прежде всего вопрос о месте, которое вы занимаете в рамках определенного способа производства, - являетесь ли вы рабом, свободным крестьянином, землевладельцем, собствен­ником капитала, финансистом, продавцом своей рабочей силы, мелким собственником и т. д. Марксизм не опровергается тем, что в Итонском колледже начали пропускать звук h в начале слов, принцы королевского дома валяются на помойках возле ночных баров или некоторые более древние формы классовых различий теряют свою четкость под напором такого универсального рас­творителя, как деньги. Тот факт, что европейская аристократия считает за честь быть на короткой ноге с одним из основателей Rolling Stone Миком Джаггером, явно не свидетельствует о на­чале перехода к бесклассовому обществу.

Мы много слышали о предполагаемом исчезновении ра­бочего класса. Однако прежде чем вплотную заняться этой темой, посмотрим, что говорят о менее разрекламированном уходе со сцены традиционной высокопробной буржуазии. Как считает Перри Андерсон, своеобразный тип людей, незабывае­мые изображения представителей которого мы находим в ро­манах таких авторов, как Марсель Пруст или Томас Манн, в на­стоящее время практически исчез. «В общем и целом, - пишет Андерсон - та буржуазия, которую знали Бодлер или Маркс, Ибсен или Рембо, Гроц или Брехт, Сартр или О’Хара, отошла в прошлое». Тем не менее социалистам не следует чрезмерно ли­ковать в связи с этой поминальной заметкой, ибо, продолжает Андерсон, «место компактного однородного амфитеатра занял аквариум текучих, изменчивых форм - прогнозисты и менед­жеры, аудиторы и налоговые оптимизаторы, администраторы и управляющие фондов: функции монетарного универсума, ко­торые не знают социальной устойчивости или стабильных от­личительных черт» [1]. Классы постоянно меняют свою струк­туру, но это не означает, что они бесследно пропадают.

Стирать отличия, рушить иерархии и смешивать воедино множество отдельных форм жизни заложено в самой природе капитализма. Нет другой столь же скомбинированной и плю­ралистичной формы жизни. Когда дело доходит до тех, кто точ­но подлежит эксплуатации, система оказывается замечательно уравнительной. Она выступает столь же антииерархичной, как самый благочестивый постмодернист, и столь же щедро обще­доступной, как самый ревностный англиканский викарий. Она беспокоится о том, чтобы не упустить абсолютно никого. Там, где создается прибыль, черные и белые, женщины и мужчи­ны, дети и пожилые люди, соседи по Уэйкфилду и крестьяне на Суматре - все они становятся зернами для ее мельницы и будут размолоты с полнейшей беспристрастностью. Именно товарная форма производства, а вовсе не социализм является величайшим уравнителем. Товар не проверяет, где его потенци­альный потребитель заканчивал школу и не произносит ли он «безен» вместо «бизон». Он внедряет тот самый вид удручаю­щего единообразия, который, как мы видели, Маркс не прини­мал категорически.

Нас не должно удивлять то, что высокоразвитый капита­лизм порождает иллюзию бесклассовости. Это не просто фа­сад, за которым система скрывает свою подлинную несправед­ливость; это заложено в самой природе зверя. Тем не менее дей­ствительно налицо разительный контраст между раскованной и демократичной атмосферой современного офиса и глобальной системой, в которой различия в богатстве и власти достигли невиданных размеров. При былых иерархиях в некоторых сек­торах экономики могли складываться децентрализованные, основанные на сотрудничестве, командно-ориентированные, широко информированные, доверительные и неформальные типы организаций. Однако капитал продолжает концентриро­ваться в меньшем числе рук, чем когда-либо раньше, а уровень нужды и обездоленности все более и более растет. В то время как главы корпораций надевают джинсы и кроссовки, демон­стрируя демократичность, более одного миллиарда человек ежедневно ложатся спать голодными. Большинство крупных городов в Южном полушарии представляют собой зловонные трущобы, где царят скученность и болезни, а обитатели трущоб составляют одну треть всего городского населения. Городские же бедняки в целом составляют не менее половины населения планеты [2]. А тем временем кое-кто на Западе, преисполнен­ный евангелического рвения, пытается распространить либе­ральную демократию на весь остальной мир, и это происходит как раз тогда, когда судьбы мира определяются кучкой западных корпораций, не отчитывающихся ни перед кем, кроме своих ак­ционеров.

Но и при всем том марксисты не выступают просто против класса капиталистов, как кто-то может выступать против охо­ты или курения. Мы уже видели, что никто так не восхищался его величественными достижениями, как это делал сам Маркс. В числе этих достижений решительное противодействие поли­тической тирании, мощная концентрация богатства, несущая в себе перспективу всеобщего процветания, уважение к лично­сти, гражданские свободы, демократические права, подлинно интернациональное сообщество и т. д., то есть многое из того, что и социализму потребуется создать и поддерживать. Плоды классового этапа истории должны обращаться на пользу, а не бездумно отбрасываться. Капитализм, как мы отмечали ранее, несет в себе и освободительные, и катастрофические силы; и именно марксизм, больше чем какая-либо другая политическая теория, пытается определить разумный баланс между ними, чтобы избежать некритичного прославления, с одной сторо­ны, и огульного осуждения - с другой. Среди прочих щедрых подношений, которыми капитал (пусть даже не всегда предна­меренно) одарил мир, был рабочий класс - общественная сила, которую он исключительно ради своих собственных интере­сов вырастил до состояния, когда та обрела потенциальную способность занять его место. Во многом по этой причине видение истории Марксом оказывается глубоко пропитано иронией. Свой мрачный юмор присутствует и во взгляде на капиталистический порядок, порождающий собственного мо­гильщика.

Марксизм сосредотачивается на рабочем классе не из-за того, что усматривает в труде некую лучезарную добродетель. Грабители и банкиры тоже тратят немалые усилия в своих заня­тиях, однако Маркс не был замечен в особом преклонении пе­ред ними. (Правда, в прекрасной пародии на собственную эко­номическую теорию он упомянул в том числе и о грабителях.) Марксизм, как мы видели, настроен ограничить труд, насколько это вообще возможно. Равным образом признаваемое за рабо­чим классом политическое значение не связано с предположени­ем, будто он является самой угнетаемой общественной группой. Есть много других групп - бродяги, студенты, беженцы, старики, безработные и хронически нетрудоспособные, - чье положение зачастую оказывается более тяжелым, чем у среднестатистиче­ского рабочего. Рабочий класс не перестает интересовать марк­систов с того момента, когда его представители приобретают ду­шевые кабины или цветные телевизоры. Определяющим в этом интересе всегда было и остается место, занимаемое пролетария­ми внутри капиталистического способа производства. Только те, кто находится внутри этой системы, знают, как она работает, организуются ею в опытную, политически сознательную коллек­тивную силу, наконец, те, кто необходим для ее успешного функ­ционирования, но в то же время материально заинтересован в ее низвержении, обладают реальными возможностями взять ее в свои руки и развернуть для общего блага. Никакие благонаме ренные покровители или кучка внешних агитаторов не смогут сделать это для них - и это, кстати, лишний раз подтверждает, что внимание Маркса к рабочему классу (составлявшему в его время огромное большинство населения) неотделимо от его глубокого уважения к демократии.

Если Маркс придавал рабочему классу столь большое зна­чение, то это, помимо всего прочего, объясняется тем, что он рассматривал его как носителя всеобщего освобождения. Так, говоря о предпосылках немецкого освобождения, важнейшую из них он усматривал:

«...в образовании класса, скованного радикальными цепями, такого класса гражданского общества, который не является классом гражданского общества; такого сословия, которое представляет собой разложение всех сословий; такой сфе­ры, которая имеет универсальный характер вследствие ее универсальных страданий и не притязает ни на какое особое право, ибо над ней тяготеет не особое бесправие, а беспра­вие вообще, которая уже не может ссылаться на историче­ское право, а только лишь на человеческое право... которая представляет собой полную утрату человека и, следователь­но, может возродить себя лишь путем полного возрождения человека. Этот результат разложения общества, его особое сословие, и есть пролетариат» [3].

Иными словами, рабочий класс для Маркса является в некото­ром смысле особой общественной группой. Именно потому, что этот класс означает для него бесправие, которое содержит в себе, помимо собственно работы, массу других бесправий во всех сферах жизни (империалистические войны, колониальная экспансия, голод, геноцид, разрушение природы, отчасти также расизм и патриархат), его значение далеко выходит за пределы собственной сферы. В этом смысле он напоминает козла отпу­щения в античных обществах, который изгоняется из города как символический носитель всеобщего греха, но который по этой же причине способен стать краеугольным камнем ново­го общественного порядка. Поскольку последний держится на его молчаливом упорном труде, возводящем все это величественное здание - и тем не ме­нее не может обрести ни достойного места внутри этого поряд­ка, ни полноценного признания своего человеческого статуса. Он является одновременно нужным и обездоленным, особым и всеобщим, составной частью гражданского общества, но, не­смотря на это, формой небытия.

Поскольку в этом отношении подлинные основы общества являются внутренне противоречивыми, рабочий класс олице­творяет собой тот пункт, в котором вся логика данного порядка начинает давать сбои и разрушаться. Он становится для циви­лизации этаким котом в мешке, фактором, который не имеет прочного места ни внутри, ни вне ее, полем, на котором данная форма жизни волей-неволей сталкивается с теми глубинными противоречиями, из которых она состоит. Поскольку рабочий класс не имеет реальной доли в существующем порядке, он ока­зывается во многом незаметным внутри его; но как раз поэтому он может служить прообразом альтернативного будущего. Он представляется «отторжением» общества в смысле своего от­рицания - мусором или отходами, для которых общественный порядок не может найти достойного места. И в этом качестве он выступает как знак того, что для включения его в общество не обойтись без радикального слома и перестройки последне­го. Впрочем, он отторгается существующим обществом и в бо­лее позитивном смысле, как класс, который, придя к власти, в конце концов упразднит классовое общество в целом. И тогда люди окончательно освободятся от тесной робы обществен­ного класса и смогут развиваться просто как личности. В этом смысле рабочий класс является также «всеобщим», поскольку, пытаясь преобразовать условия собственного существования, он может опустить занавес за всем тягостным повествованием о классовом обществе.

Еще один иронический аспект или противоречие нашей ситуации состоит в том, что классы могут быть устранены только благодаря какому-то классу. Если марксизм столь увле­чен концепцией классов, то исключительно потому, что он хочет отделаться от нее. Сам Маркс, насколько можно судить, рассматривал общественные классы как форму отчуждения. Называть людей просто рабочими или капиталистами - это зна­чит хоронить их неповторимую индивидуальность под плитами безличных категорий. Вместе с тем важно понимать, что дан­ное отчуждение может быть устранено только изнутри. Только пройдя с помощью класса весь путь от начала и до конца, принимая это как неизбежную социальную действительность, а не пытаясь в праведном возмущении отстраниться от нее, можно демонтировать то, что мы имеем. Это как с расой или полом; не­достаточно провозгласить всех нас уникальными личностями, как это делают американские либералы, для которых каждый является особенным, включая, по-видимому, Дональда Трампа* и «Бостонского душителя»**.

Тот факт, что люди собираются в обезличенные мас­сы, с одной стороны, может рассматриваться как отчужде­ние, но, с другой стороны, это есть условие их освобождения. История, напомню, движется по своей «худшей» стороне. Благонамеренные либералы, рассматривающие любого участ­ника Возвышенного либерального движения как уникаль­ную личность, лишают себя средств для достижения цели Возвышенного либерального движения.

Говоря о рабочем классе, можно указать еще один аспект, при рассмотрении которого марксизм обращается к более ши­роким сферам. Ни один уважающий себя социалист не считал и не считает, будто рабочий класс способен покончить с капита­лизмом за счет лишь собственных сил. Только при наличии на­дежных политических союзников столь грандиозная цель может стать реальной. Сам Маркс считал, что для достижения успеха рабочему классу необходимо заручиться поддержкой мелкобур­жуазного крестьянства, по крайней мере в таких странах, как Франция, Россия и Германия, где промышленные рабочие в то время еще оставались в меньшинстве. Большевики старались создать единый фронт из рабочих, беднейшего крестьянства, солдат, матросов, городской интеллигенции и т. д.

С этой точки зрения следует отметить, что изначально пролетариат вовсе не был сине-воротничковым мужским рабо­чим классом. В античном обществе это была женщина низшего класса. Само слово «пролетариат» происходит от латинского proles, что означает «потомство»; соответственно, им назы­вали тех, кто был настолько беден, что не мог служить госу­дарству ничем, кроме своего чрева. Слишком обездоленные, чтобы участвовать в экономической жизни каким-либо иным способом, женщины-пролетарии производили рабочую силу в виде сыновей, служить государству было делом мужчин. Они не могли пожертвовать ничем, кроме плодов своего тела. То, что требовалось от них обществу, было не производством, но воспроизводством. Так что пролетариат шагнул в жизнь из сре­ды тех, кто находился за пределами трудового процесса, а не внутри его. Однако труд, который они должны были выносить, был гораздо более тягостным, чем работа в каменоломнях.

Сегодня, в эпоху доминирования потогонных мастерских и сельскохозяйственного труда третьего мира, типичным про­летарием все еще остается женщина. Бело-воротничковая рабо­та, которая в викторианские времена выполнялась в основном мужчинами из низшего и среднего класса, в наше время являет­ся уделом прежде всего рабочих-женщин, которым, как правило, платят меньше, чем мужчинам, занятым неквалифицированным ручным трудом. Также преимущественно за счет женщин со­вершалось то гигантское расширение числа занятых в магази­нах и на канцелярской работе, которое последовало за спадом в тяжелой индустрии после Первой мировой войны. Во времена Маркса самой многочисленной группой среди работающих по найму был не промышленный рабочий класс, а домашняя при­слуга, большинство которой составляли женщины.

Так что рабочий класс - это не всегда мужчина, могучий и ис­кусный молотобоец. Если вы представляете его себе таким, то вы будете разочарованы утверждением географа Дэвида Харви, что сейчас «всемирный пролетариат гораздо многочислен­нее, чем когда-либо раньше» [4]. Если понимать под рабочим классом сине-воротничковых фабричных рабочих, то тогда в высокоразвитых капиталистических странах он действитель­но резко сократился, хотя отчасти это объясняется переводом значительной части таких производств в более бедные регионы планеты. Тем не менее остается бесспорным, что во всемирном масштабе численность занятых в промышленности действи­тельно снижается. Ведь даже когда Британия была мастерской мира, производственные рабочие уступали в численности до­ машней прислуге и занятым в сельском хозяйстве[5]. А тен­денция к сокращению объемов ручного труда и расширению бело-воротничковой работы вовсе не является «постмодер­нистским» феноменом. Напротив, ее четкое проявление мож­но отнести к началу XX столетия.

Сам Маркс не считал, что нужно непременно заниматься фи­зическим трудом, чтобы быть причисленным к рабочему классу. В частности, в «Капитале» он рассматривает торговых рабочих наравне с промышленными и отказывается отождествлять про­летариат только лишь с так называемыми производственными ра­бочими, кто непосредственно участвует в выпуске той или иной продукции. Скорее, рабочий класс включает в себя всех тех, кто вынужден продавать свою рабочую силу капиталу, кто из-за этого находится под его жестким контролем и кто не может или лишь в малой степени способен регулировать условия своего труда. В отрицательном смысле мы можем определить эту категорию как тех, кто больше всего выиграет от падения капитализма. В этом смысле низшие слои бело-воротничковых работников, которые зачастую имеют невысокую квалификацию, низкую зарплату, не­гарантированную занятость и мало высказываются по ходу тру­дового процесса, также следует отнести к их числу.

Бело-воротничковый рабочий класс, точно так же как и промышленный, включает в себя очень много технических, канцелярских и административных работников, лишенных ка­кой бы то ни было самостоятельности или власти. Класс, следу­ет еще раз подчеркнуть, определяется не просто абстрактным правом собственности, но реальной возможностью извлекать личную выгоду из своей власти над другими.

Среди тех, кто рвется встать во главе похоронной про­цессии по рабочему классу, многие исходят из громадного роста в сфере услуг, информационном и коммуникационном секторах. Переход от промышленного к «позднему», «по­требительскому», «постиндустриальному» или «постмо­дернистскому» капитализму, как мы уже видели ранее, дей­ствительно сопровождался рядом значительных изменений. Но мы также убедились, что ни одно из них не изменило фундаментальной природы капиталистических отношений собственности. Напротив, эти изменения происходили глав­ным образом в интересах ее концентрации и консолидации. Стоит также напомнить, что работа в сфере услуг может быть ничуть не менее тяжелой, чем традиционный промышленный труд. Мы должны учитывать не только директоров бутиков и секретарей с Харли-стрит, но и докеров, транспортников, мусорщиков, почтовиков, рядовой медперсонал, мойщиков и работников предприятий питания. Действительно, различия между производящими и обслуживающими рабочими с точки зрения оплаты, организации и условий труда зачастую оказы­ваются почти незаметными. Работающие в колл-центрах, ис­пользуемых для получения и передачи больших объемов ин­формации, эксплуатируются ничуть не меньше, чем добываю­щие уголь в шахтах. Такие ярлыки, как «услуги» или «белый воротничок» служат для маскировки внушительных отличий между, скажем, авиапилотами и привратниками больниц или высокопоставленными госслужащими и горничными отелей. Как признает Жюль Тауншенд: «Классификация нижнего слоя бело-воротничковых работников, не управляющих своей деятельностью, чья занятость не гарантирована, а заработки низки, как не относящихся к рабочему классу интуитивно вы­зывает сомнения» [6].

В любом случае индустрия услуг сама по себе предполага­ет значительные объемы производства. Если производственные рабочие уступают дорогу банковским клеркам и буфетчицам, то откуда берутся все эти стойки, столы, бары, компьютеры и бан­коматы? Официантка, водитель, помощник преподавателя или компьютерный оператор не могут быть причислены к средне­му классу просто на том основании, что она или он не выдает никакого осязаемого продукта. Поскольку они следуют своим материальным интересам, создание более справедливого обще­ственного порядка должно привлекать их в той же мере, как и наиболее тяжко эксплуатируемых наемных рабочих. Мы должны также помнить и об огромной армии уволенных, безработных и хронически нетрудоспособных, которые со своими случайными заработками не являются постоянной частью «официального» рабочего процесса, но которых определенно следует учитывать как рабочий класс.

При этом действительно имеет место огромный прирост технических, административных и менеджерских позиций, поскольку капитализм разворачивает свою техническую базу таким образом, чтобы выжимать как можно большие объемы товаров из как можно меньшего числа работников. И если это не становится опровержением марксизма, то отчасти потому, что сам Маркс обстоятельно исследовал данное явление. Еще в середине XIX века он обращал внимание на «постоянное уве­личение средних классов», упрекая ортодоксальную политическую экономию (прежде всего в лице Рикардо) в игнорирова­нии данного обстоятельства.

Это люди, «стоящие посередине между рабочими, с одной стороны, капиталистами и земельными собственниками, с дру­гой» [7], - одной этой фразы более чем достаточно для разру­шения мифа о том, будто Маркс сводил все многообразие совре­менного общества к двум резко противоположным классам. На самом деле, один из комментаторов даже доказывал, что Маркс предвидел возможность исчезновения того пролетариата, ко­торый был известен в его время. Капитализм, будучи далек от свержения голодными и обездоленными, может столкнуться с гораздо большей угрозой в случае внедрения в производствен­ный процесс последних научных достижений, поскольку такая ситуация подрывала бы его позиции и служила формированию общества свободных и равных людей. Но как бы ни относились мы к такому толкованию Маркса, остается бесспорным, что он был прекрасно осведомлен об уже тогда наметившемся стрем­лении процесса капиталистического производства все больше и больше включать в свою орбиту технический и научный труд. В Grundrisse он говорит о «всеобщем общественном знании, [ста­новящемся] прямой производительной силой»; фраза, которая предвосхищает то, что сегодня становится принято называть ин­формационным обществом.

Вместе с тем расширение технического и административ­ного секторов сопровождается прогрессирующим размывани­ем граней между рабочим классом и средним классом. Новые информационные технологии ведут к исчезновению многих традиционных профессий, а также к резкому снижению экономической стабильности, проседанию карьерных структур и самой идеи профессионального призвания. Одним из послед­ствий этого становится возрастающая пролетаризация дипло­мированных специалистов при одновременной репролетари­зации некоторых групп промышленного рабочего класса. Как указывает Джон Грей: «Средние классы заново открыли для себя ситуацию бесполезности и экономической необеспечен­ности, от которой страдал пролетариат XIX века» [8]. Многие из тех, кого традиционно относили к нижнему слою среднего класса - преподаватели, муниципальные работники, механики, журналисты, администраторы среднего звена и офисный пер­сонал, - поскольку они подпадают под пресс строгого руково­дящего контроля, становятся предметом неумолимого процес­са пролетаризации. Потому что в случае политических кризи­сов для них гораздо более вероятным становится сползание к показателям, характерным для рабочего класса.

Для социалистов, разумеется, было бы просто замечатель­но, если бы топ-менеджеры, администраторы и организато­ры бизнеса с их показателями также оказались на их стороне. Марксисты ничего не имеют против судей, рок-звезд, медиа- магнатов и высшего генералитета, с энтузиазмом заполняющих свои социальные ниши. Не будет никаких ограничений для са­мого влиятельного медиамагната, председателя совета правле­ния CNN Руперта Мердока или скандально известной и успеш­ной телеведущей Перис Хилтон, после того как они докажут свое искреннее раскаяние и пройдут длительный период ис­правления. Даже известному английскому писателю Мартину Эмису и популярнейшему американскому актеру Тому Крузу может быть предоставлен какой-то младший и строго времен­ный формат членства. Просто потому, что для таких людей, в силу их социального статуса и материального положения, более вероятно солидаризоваться со сложившейся системой. Тем не менее, если по какой-то загадочной причине в том, чтобы уви­деть конец этой системы, окажутся заинтересованными мод­ные дизайнеры, а не почтовые работники, то тогда марксисты переместят фокус своего политического внимания на модных дизайнеров и будут решительно противодействовать апологе­тическим движениям почтовых работников.

Отметим также, что ситуация вовсе не является столь ясной и однозначной, как это может показаться из увещеваний идео­логов исчезновения рабочего. В высших эшелонах общества мы находим тех, кто с полным основанием может быть назван правя­щим классом, что, впрочем, никоим образом не означает загово­ра злобных капиталистов. Эта категория включает в себя аристо­кратов, судей, высокопоставленных законоведов и церковников, медийных баронов, военную верхушку и медиакомментаторов, высокопоставленных политиков, полицейских руководителей и госслужащих, профессоров (некоторые из них политические перебежчики), крупных лендлордов, банкиров, биржевых бро­керов, промышленников, глав корпораций, директоров привиле­гированных школ и т. д. Большинство из них сами не являются капиталистами, но действуют, пусть и не напрямую, как агенты капитала. Живут ли они при этом на доходы от капитала, ренту или жалованье, в данном случае не имеет значения. Не все, кто получает зарплату или жалованье, являются рабочим классом. Вспомним Бритни Спирс. Под этим высшим социальным пластом простирается слой относящихся к среднему классу менеджеров, ученых, администраторов, бюрократов среднего звена и т. п.; а под ними, в свою очередь, лежит круг нижне-среднеклассовых специальностей, таких как преподаватели, муниципальные слу­жащие и младшие менеджеры. Рабочий же класс соответственно можно признать объединяющим как занятых физическим тру­дом, так и нижние слои бело-воротничковых работников: кан­целярских, технических, административных, обслуживающий персонал и т. д. И он составляет значительную долю населения мира. Крис Харман оценивает численность мирового рабочего класса примерно в два миллиарда, близкие цифры можно найти еще у ряда авторов, придерживающихся сходной экономической логики [9]. По другим оценкам, эта численность приближается к трем миллиардам [ 10]. Похоже, что рабочий класс исчезает не­сколько менее заметно, чем английский аристократ лорд Лукан, который был заподозрен в убийстве своей домработницы и бес­следно исчез несколько десятилетий назад [11].

Не следует также забывать и об огромном населении трущоб, которое во всем мире растет чрезвычайно быстры­ми темпами. Если обитатели трущоб уже не составляют боль­шинство всего городского населения, то скоро будут. Эти люди не являются частью рабочего класса в классическом смысле слова, но они и не находятся полностью за пределами производственного процесса. Они скорее склонны мигриро­вать, то заходя внутрь, то покидая эти пределы, поскольку вы­полняют обычно низкооплачиваемую, неквалифицированную, сезонную или просто случайную работу в сфере услуг, без кон­трактов, какого-либо правового регулирования или возможное ти ставить условия. В их число входят разъездные торговцы, мошенники, чистильщики обуви, продавцы еды и напитков, проститутки, работающие дети, рикши, домашняя прислуга и действующие лишь краткое время самозанятые предпринима­тели. Маркс в свое время указывал на наличие разных слоев сре­ди безработных, и то, что он говорил о «текучей» безработице или нерегулярно занятых, рассматривавшихся им как часть ра­бочего класса, звучит очень похоже на условия существования многих сегодняшних обитателей трущоб. Если они и не подвер­гаются обычной эксплуатации, то, несомненно, экономически угнетены; а взятые вместе, они составляют наиболее быстро ра­стущую общественную группу на планете. Если эти люди могут становиться легкой добычей религиозных движений правого толка, то они также могут собираться на впечатляющие акции политического протеста. В Латинской Америке в такой неофи­циальной экономике в настоящее время занято более половины рабочей силы. Она формирует неофициальный пролетариат, который показывает себя вполне способным к политической организации; и если он восстанет против страшных условий своей жизни, то мировая капиталистическая система, несо­мненно, будет потрясена до самого основания.

Маркс придерживался мнения, что концентрация рабочих на крупных предприятиях была предпосылкой их политического освобождения. Капитализм, ради достижения собственных ин­тересов физически сводящий вместе массы рабочих, тем самым создает условия, в которых они могут организовываться полити­чески; а это уже не совсем то, что управляющие системой имели в виду. Капитализм не может выжить без рабочего класса, тогда как рабочий класс без капитализма мог бы развиваться гораздо более свободно и успешно. Те, кто ютится в трущобах мировых мегаполисов, не организуются на компактных производствах, что, впрочем, не дает оснований полагать, будто это и есть единствен­ное место, где бедняки планеты могут конспирировать ради из­менения своего положения. Подобно классическому пролетари­ату, они существуют как коллективы, самым непосредственным образом заинтересованы в преодолении теперешнего мирового порядка, и им нечего терять, кроме своих цепей [12].

Итак, известия о кончине рабочего класса оказались сильно преувеличенными. Кое-кто, правда, говорит о проис­шедшем в радикальных кругах сдвиге от классов к проблемам расы, пола и постколониализма. Подробнее эту точку зрения мы рассмотрим чуть позже, а пока необходимо заметить, что только те, для кого понятие класса ограничивается разряжен­ными во фраки владельцами заводов и одетыми в комбинезоны рабочими, могут воспринимать всерьез столь недалекие заяв­ления. Убежденные, что классы скончались вместе с «холодной войной», они вместо этого обращаются к культуре, личности, этнической и половой принадлежности. Однако в современном мире эти явления переплетаются с общественными классами столь же тесно, как и во все предшествующие времена.

Примечания

i. Данный текст является седьмой главой книги Терри Иглтона "Whay Marx was right" изданной в 2011 году в университете Йеля

* Возможный кандидат в президенты США от Республиканской пар­тии Трамп сделал немало скандальных заявлений. Настоящий фурор произвел его тезис о том, что США не должны бесплатно участво­вать в войнах. Мол, если ливийская оппозиция хочет нашей помощи, то она должна платить - не деньгами, так природными ресурсами и концессиями. То же самое касается Ирака и Афганистана, где США воюют уже долгие годы. Эти страны должны раскошелиться, чтобы оплатить действия американской армии. Иначе лучше просто уйти оттуда, не тратя свои ресурсы на бесполезные «войны во имя демо­кратии ». - Прим. пер.

** Бостонский душитель - персонаж одноименного фильма. Фильм рас­сказывает реальную история ужасного убийцы Альберта де Сальво. Несмотря на то что сам он был семьянином и отцом двоих детей, он стал маньяком, убив тринадцать женщин, происходило это в Бостоне с июня 1962 по январь 1964 года. - Прим. пер.

1.    Perry Anderson, The Origins of Postmodemity (London, 1998), p. 85.

2.    Cm.: Mike Davis, Planet of Slums (London, 2006), p. 25.

3.    Marx, Contribution to the Critique of Hegel's Philosophy of Right, в Marx and Engels: Selected Works (London, 1968), p. 219.

4.    Цит. no Leo Panitch and Colin Leys (eds.), The Socialist Register (New York, 1998), p. 68.

5.    Описанное положение отражено у многих авторов: Alex Callinicos and Chris Harman, The Changing Working Class (London and Melbourne, 1987); Lindsey German, A Question of Class (London, 1996); и Chris Harman, The Workers of the World, International Socialism, no. 96 (autumn, 2002).

6.    Jules Townshend, The Politics of Marxism (London and New York, 1996), p. 237.

7.    Цит. no Tom Bottomore (ed.), Interpretations of Marx (Oxford, 1968), p. 19.

8.    John Gray, False Dawn: The Delusions of Global Capitalism (London, 2002), p. 111.

9.    Chris Harman, The Workers of the World. Противоположная позиция изложена в: G. A. Cohen, If You're an Egalitarian, How Come You're So Rich? (London, 2000).

10. Cm.: Perry Anderson, New Left Review, no. 48 (November/December 2007), p. 29.

11. Для просвещения читателей, не знакомых с британскими преступлениями аристократов: несколько десятилетий назад лорд Лукан убил супругу и без следа исчез.

12. См.: Slavoj tizek, In Defense of Lost Causes (London, 2008), p. 425. Превосходное описание современного состояния жителей трущоб см. в работе: Mike Davis, Planet of Slums (London, 2006).

Читайте также 

Терри Иглтон. Что является отличительной чертой марксизма?