Ален Бадью. Разрушение, отрицание, вычитание

Маркс настаивает на том, что разрушение буржуазного Государства это само по себе не достижение. Цель – коммунизм, то есть конец государства как такового, и конец классового разделения, ради чисто эгалитарной организации гражданского общества. Но, чтобы добиться этого, мы должны сначала заменить буржуазное Государство новым Государством, что не является непосредственным результатом разрушения первого. Ведь новое государство – которое Маркс называет «диктатурой пролетариата» - это государство, которое организовывает своё собственное исчезновение, Государство, существо которого - процесс отмирания государства.

Абстрактное содержание моей лекции просто. Его можно суммировать в пяти пунктах:

1. Все творения, все новации есть в каком-то смысле утвердительная часть отрицания. «Отрицания»  потому что, если нечто происходящее заключает в себе новизну, оно не может быть сведено к объективности ситуации, в которой происходит. Таким образом, оно, безусловно, является своего рода негативным исключением из регулярных законов этой объективности. Но это именно «утверждение», утвердительная часть отрицания, потому что, если создание может быть сведено к отрицанию простых законов объективности, то оно полностью зависит от них в том, что касается его идентичности. Так что сама сущность новации, хоть и подразумевает отрицание, но должна утверждать свою идентичность вне негативности отрицания. Вот почему я говорю, что создание или новация должны парадоксальным образом определяться как утвердительная часть отрицания.

2. Я называю «разрушение» негативной частью отрицания. Например, если мы возьмем сотворение Шенбергом, в начале прошлого века, додекафонической музыкальной системы, мы можем сказать, что оно достигает разрушения тональной системы, которая доминировала в музыкальном творчестве западного мира на протяжении трех столетий. Развивающаяся в том же направлении марксистская идея революции должна достигнуть процесса имманентного отрицания капитализма путем полного разрушения машинерии буржуазного Государства. В обоих случаях отрицание есть событийная концентрация процесса, посредством которого достигается полная дезинтеграция старого мира. Это событийная концентрация, которая реализует негативную власть отрицания, негативность отрицания. И это я называю разрушением.

3. Я называю вычитанием утвердительную часть отрицания. Например, новые музыкальные аксиомы, которые структурируют для Шенберга приемлемый порядок нот в музыкальном произведении, за пределами тональной системы, ни в коем случае не выводятся из разрушения системы. Это утвердительные законы новой структуры музыкальной деятельности. Они показывают возможность новой последовательности музыкального дискурса. Мы должны понять, что эта новая последовательность нова не потому что она достигает процесса дезинтеграции системы. Новая последовательность нова (в структуре, созданной Шенбергом) в той степени, в которой музыкальный дискурс избегает законов тональности, или, точнее, становится безразличным к этим законам. Вот почему мы можем сказать, что музыкальный дискурс вычитается из его тонального законодательства. Ясно, что это вычитание находится в горизонте отрицания; но оно существует вне чисто негативной части отрицания. Оно существует вне разрушения.

 

 То же самое касается Маркса в политическом контексте. Маркс настаивает на том, что разрушение буржуазного Государства это само по себе не достижение. Цель – коммунизм, то есть конец государства как такового, и конец классового разделения, ради чисто эгалитарной организации гражданского общества. Но, чтобы добиться этого, мы должны сначала заменить буржуазное Государство новым Государством, что не является непосредственным результатом разрушения первого. На самом деле, это государство настолько же отличное от буржуазного государства, как экспериментальная музыка сегодняшнего дня может быть отличной от академической тональной композиции 19 века, или как современный перформанс отличен от академической репрезентации олимпийских богов. Ведь новое государство – которое Маркс называет «диктатурой пролетариата» - это государство, которое организовывает своё собственное исчезновение, Государство, существо которого - процесс отмирания государства. Возможно, для Адорно «неформальная музыка» есть также  процесс дезинтеграции всех форм. То есть, мы можем сказать, что, по оригинальной мысли Маркса, «диктатурой пролетариата» именуется государство, которое вычитается из классических законов «нормального» государства. Ибо классическое государство есть форма власти, государство же, именуемое «диктатурой пролетариата», есть власть безвластия, власть исчезновения вопроса о власти. В любом случае, мы называем вычитанием ту часть отрицания, которая способна существовать совершенно вне существующего по законам того, что отрицает отрицание.

4. Итак, отрицание всегда, в своём конкретном действии – политическом или художественном – зависает между разрушением и вычитанием. Представление о том, что сущностью отрицания является разрушение, являлось фундаментальным в прошлом веке. Фундаментальным представлением начинающегося века должно стать представление о том, что сущностью отрицания является вычитание.

5. Но вычитание это не отрицание разрушения, не более, чем разрушение было отрицанием вычитания, как мы показали на примере Шенберга или Маркса. Самый сложный вопрос – как выстроить полноценное понятие отрицания с точки зрения вычитания, как Ленин, Шенберг, Марсель Дюшан или Кейдж, Мао Дзе Дун или Джексон Полок выстроили полноценное понятие отрицания с точки зрения разрушения.

 Чтобы прояснить сложное взаимодействие между разрушением, отрицанием и вычитанием, я предлагаю прочитать вместе фрагмент великолепной поэмы Пьера Паоло Пазолини.

Пазолини хорошо известен как режиссёр: на протяжении 60-х и 70-х он создал глубокие современные кинопрочтения двух великих интеллектуальных традиций Запада: древнегреческой (в таких фильмах, как «Медея и Эдип»), и иудеохристианство («Евангелие от Матфея» и очень сложный сценарий о жизни Святого Павла). В этих работах запечатлены сложные размышления о связях между историей, мифами и религией. Пазолини был революционным марксистом и при этом всю жизнь находился под впечатлением от своего религиозного детства. И вопрос для него стоял так: является ли революционное становление Истории, политической негативности, разрушением трагической красоты греческих мифов и обета христианского миролюбия? Или же нужно говорить о вычитании, в котором утвердительное примирение Красоты и Мира становится возможным в новом эгалитарном мире?

Пазолини также хорошо известен из-за взаимосвязи между его личной жизнью и общественными убеждениями. Он был не просто геем, это было частью его политического видения, задолго до зарождения движений геев и лесбиянок. Он прекрасно знал, что желание – а в его случае это быловлечение к молодым бедным рабочим из римских пригородов – тесно связано с нашими идеологическими предпочтениями. И вопрос в том, чтобы вписать сексуальное желание в политическую негативность не только как чисто подрывное и разрушительное свойство, но как творческое снятие той границы, которая отделяет индивидуальную субъективность от коллективной.

Пазолини был убит в ноябре 1975 года. Обстоятельства его чудовищного убийства до сих пор не выяснены. Очевидно одно – это была точка пересечения политических устремлений и сексуальных контекстов. Именно в этом Пазолини находил постоянный источник новой правды, а также экзистенциальную трагедию.

 Великолепные фильмы, политическая вовлеченность, критические статьи, блестящие романы, новый экзистенциальный стиль… Помимо всего этого, Пазолини – величайший поэт своего поколения. Можно выделить три основных периода его поэзии:

1. Стихи, написанные Пазолини когда ему был двадцать один год, на фриульском - особом диалекте итальянского. Эта была попытка «вычесть» поэзию из-под власти официального итальянского языка, используя народный язык в противовес государственному. Характерный пример того, что Делез называл «миноритарной политикой» в поэзии.

2. Великолепный сборник, вышедший в 1957, ядро которого - изумительная поэма «Прах Грамши», сложная медитация на тему истории, марксистской идеологии, итальянского пейзажа и личных чувств… Само название представляет собой метафору меланхолического отрицания. Грамши, Учитель, отец итальянского марксизма показан в поэме растворенным в прахе Истории.

3. Два сборника начала шестидесятых: «Религия моего времени» (1961) и «Поэзия в форме розы» (1964). Здесь перед нами обстоятельства написания того текста, который я и хотел сегодня истолковать. В первую очередь, речь идёт о горчайшем разочаровании Пазолини, связанным с деятельностью итальянских левых. А именно, о двух крайне серьезных ошибках Компартии – во-первых, её неверности вооруженной борьбе тысяч молодых людей против фашизма и нацизма во время войны, во-вторых, ее неспособности организовать восстание тысяч молодых рабочих из предместий итальянских городов.

  Таким образом, мы имеем здесь двойное отрицание молодых бедняков. Их борьба в прошлом забыта; их бунт в настоящем отвергнут. Причем у Пазолини есть две важных причины быть страстно заинтересованным в существовании и борьбе этих молодых людей. Во-первых, его младший брат Гвидо был убит во время войны, будучи партизаном, бойцом сопротивления. И беда в том, что он был убит не фашистами, а коммунистами другой страны, Югославии, в результате стычки между итальянцами и югославами по поводу контроля над приграничными районами. Во-вторых, будучи геем, Пазолини всегда состоял в серьезных и постоянных связях с молодыми рабочими или безработными из пригородов. Вот почему во многих его стихах говорится о противоречиях между Историей, политикой и повседневным существованием рабочей молодежи.

 Рассмотрим сперва одно из этих стихотворений. Вот фрагмент большой поэмы «Победа».

… потому что «политика бывает только реальной!» -

душа-воительница с её злобой нежной!

Ты не узнаешь здесь иной души, кроме

души революционера (всегда приверженной

простому честному человеку), прозы

его ума (и стали защитой для классицизма

пролитые в горькие годы потоки крови,

и этот стиль почетен для коммуниста)

ты не узнаешь сердце, как раб, готовое

неприятелю вослед устремиться,

ведомое с ним одной на двоих историей,

в едином извращенно-братском порыве;             

ты не узнаешь опасений, которые

тревожат сознание, борющееся с миром

по законам борьбы всех веков ушедших -

так надежда, истерзанная пессимизмом,

в итоге оказывается повзрослевшей…

Они веселы, ни один секрет не гнетет их -

эта необычная армия давно ослепших

и ещё ослепленных солнцем юношей мертвых –

стоит и ждёт. Когда их отец и лидер,

уйдет с белоснежных гор, из полей безмолвных, -

и покинет их, он уже не сумеет выйти

из дебатов с Властью, из пут её диалектики,

которую история всегда показывает в новом виде,

и тогда живущая в этих варварах ненависть

постепенно станет самовлюбленной,

пылающей в них одних, избранниках нескольких…

О, Отчаяние, не знающее закона!

О, Анархия, и свободная любовь

Святости, о песни героев!

Чтобы осмыслить этот отрывок, мы должны проговорить примерно вот что: все говорят, что политика должна быть реалистичной, что все идеологические иллюзии оказались опасными и кровопролитными.

Но что означает реальное в политике? Реальное это История. Реальное это конкретное становление борьбы и отрицания. Но насколько возможно понимать или знать Историю? Это возможно, если мы знаем её законы, великие законы становления. Это урок марксизма.

 Но не являются ли законы истории одинаковыми для нас и наших противников? А если так, то как отличить отрицание от одобрения?

Мы находимся в ситуации, где разрушительность подавлена, и само вычитание, если хотите, оппозиция, становится проблематичной. Как пишет Пазолини: мы видим, что идем ровно туда, куда идет враг – «участвовать с ним в одной на двоих истории». И политическая надежда невозможна.

 И если бы парни, погибшие на войне, увидели нынешнюю политическую ситуацию, они не приняли бы эту сложность. Они не приняли бы своих политических отцов, лидеров Компартии. И вынуждены были бы превратиться в варваров и нигилистов, так же как молодые безработные с окраин.

Поэма Пазолини – манифест подлинного отрицания.

Если вычитание отделено от разрушения, мы приходим к Ненависти и Отчаянию. Такой итог символизируется в поэме  образом мертвых героев прошедшей войны, представляющих, вместе с отверженными рабочими из пригородов, в каком-то смысле фигуры терроризма. Но если разрушение отделено от вычитания, то мы приходим к невозможности политики, потому что молодые люди вовлекаются в некое коллективное нигилистическое самоубийство, лишенное мысли и цели. В первом случае отцы, ответственные за освободительный политический курс, бросают своих детей ради реального. Во втором случае сыновья, то есть коллективная сила возможного восстания, бросают своих отцов ради Отчаяния.

Но политика освобождения возможна только если отцы, матери, сыновья и дочери соединяются в действенном отрицании этого мира как он есть.

Некоторые ремарки.

1. Под идеей «Реальной политики» подразумевается нечто вроде отрицания без разрушения. Я бы назвал это оппозицией, в обычном демократическом смысле. Например – демократы против Буша.  В поэме мы находим два блестящих определения такого рода отрицания: «проза ума» и «защита для классицизма». Как видите, в обоих случаях происходит сравнение с художественным консервативным стилем.

2. «Горькие годы» - годы войны, которая в Италии была также в огромной степени гражданской войной.

3. Суть «оппозиции» - заменить некоторыми правилами насилие реального. На своем жаргоне я бы сказал так: заменить разрыв События законами истории, законами экономики. И когда ты это делаешь, ты разделяешь «законы борьбы» со своим врагом. И в итоге становишься «рабом своего врага», сливаешься с ним «в извращенном братском порыве».

4. В этом контексте и существует завораживающее и меланхолическое видение Пазолини. Армия молодых людей, погибших на прошлой войне, среди которых, естественно, и брат Пазолини Гвидо, приходит к их отцу, лидеру. Здесь проводится параллель с сегодняшними революционными лидерами.

И они видят своего отца, своего лидера, увлеченного неким очень слабым отрицанием, диалектическим отрицанием, которое не отделено от власти. Это отрицание есть лишь прикрытые отношения с властью. То есть, отец в результате не свободен, он «в путах» диалектики власти.

5. Вывод состоит в том, что отец оставляет их. Перед нами проблема, которая очевидным образом существует сегодня. Армия юных мертвецов была на стороне разрушения, ненависти. Это самая грубая форма отрицания. Но им необходима ориентация - отрицание, которое, по некоему отеческому закону, примирит разрушение и вычитание.

Но современные лидеры бросают их. И им остается лишь разрушительная сторона отрицания. Им остается лишь «Отчаяние, не знающее закона!»

6. Описание их субъективности также крайне выразительно. Да, они на стороне ненависти, разрушения. Это «сердитые молодые люди». И тут поражает формула «ненависть станет самовлюбленной». Эта любовь к ненависти – чисто разрушительное отрицание; без доступа к вычитанию, без отцов или лидеров, мы получаем лишь «живущую в этих варварах ненависть».

7. Великая поэзия это всегда предвидение коллективного будущего. Мы видим, что Пазолини описывает субъективность терроризма. Он предельно четко фиксирует, что такого рода субъективность возникает среди молодых людей из-за дефицита рациональной надежды изменить мир. Вот почему он поэтически уравнивает Отчаяние (нигилистическое следствие ложного отрицания), Анархию (чисто разрушительная версия политики) и «свободную любовь святости», представляющую религиозный контекст терроризма, фигуру мученика. Сегодня, через сорок лет после написания поэмы «Победа» такое уравнивание, конечно, гораздо более понятно.

Можно сделать вывод – политические проблемы современного мира не могут быть решены ни в вялом контексте демократической оппозиции, которая, на самом деле, обрекает миллионы людей на отчаяние нигилизма, ни в мистическом контексте деструктивного отрицания, которое есть другая форма власти, власть смерти. Ни вычитание без разрушения, ни разрушение без вычитания. В этом и заключена проблема насилия сегодня. Насилие не является, как считалось в двадцатом веке, творческой и революционной стороной отрицания. Путь свободы это путь вычитания, но для защиты самого вычитания, для защиты новой территории политики освобождения, мы не можем радикально исключить все формы насилия. Будущее не на стороне молодых дикарей из пригородов, мы не можем предоставить их самим себе. Но будущее и не на стороне демократической мудрости закона отцов и матерей. Мы должны усвоить некоторую нигилистическую субъективность.

Мир стоит не на законе и порядке, а на законе и желании. Давайте научимся у Пазолини не быть«увлеченными таинственным спором с властью», а также не бросать миллионы молодых людей и девушек ни в «белоснежных горах», ни в «полях безмолвных».

6 февраля 2007

Оригинал

http://www.lacan.com/badpas.htm

Видеозапись лекции

http://www.youtube.com/watch?v=zefBDXmoQaE

Перевод Кирилла Медведева