Илья Будрайтскис. Осень контрреволюции

Лишаясь каких-либо социальных оснований, вырождаясь в чистый произвол аппарата подавления, контрреволюция становится опасной и непредсказуемой, но также становятся видимыми и ее исторические пределы. Осень контрреволюции — это время завершения цикла, когда смысл неожиданно обретают все проигранные битвы и обманутые ожидания. Так же как государственная борьба с революцией, вероятно, обретет в итоге силу самоисполняющегося пророчества.

Бурные московские события последней недели уже заставили многих снова обсуждать контрреволюционный характер российской власти. Действительно, мотив сопротивления призраку революции проходит сквозь каждое истеричное заявление Собянина, пронизывает уже вторые выходные подряд атмосферу чрезвычайного положения в центре города и определяет контуры масштабного уголовного дела, над которым в эти минуты работают десятки следователей. Этот мотив собирает вместе рассогласованные части государственной машины, возвращая ей ясное видение общего врага и общей цели.

Противодействие революции в каждой своей активной фазе — от «Болотного дела» 2012-го до нынешних неудавшихся выборов в Мосгордуму — как бы воссоздает картину мира, объединяющую все элементы системы — от главы Росгвардии до каждого ее рядового бойца: единство народа и правительства стремятся подорвать внешние силы, вслепую использующие всякий протест, при помощи особых «технологий». Сила этих технологий всегда основана на манипуляциях эмоциями и/или циничной жажде наживы, а сопротивляться ей можно, лишь опираясь на пессимистический здравый смысл и осознанный государственный интерес (пропорции верного сочетания того и другого представлены в хорошо разработанном тележанре «анатомий протеста»). Важно, что революционный заговор непременно должен изображаться как уже провалившийся и фальшивый: это комедия, в которой самомнение персонажей («раздутый капюшон собственной значимости», по известному выражению генерала Золотова) способно вызвать лишь усмешку народа, верного стране и президенту. Предполагается, что этот образ революции — одновременно страшной (как возможное будущее) и жалкой (как нереализованное настоящее) — должен объединять полицию, орудующую дубинками на московских улицах, и наблюдающие за ней с одобрением консервативные массы.

Во всей этой конструкции, конечно, нет ничего нового — она старательно воспроизводится, по крайней мере, последние семь лет, с начала третьего срока Путина. За все это время ее неизменной составляющей — наравне с постоянно растущим корпусом репрессивных законов и специальных контрреволюционных учреждений — была декорация «народа», авангардом которого выступали бесконечные гражданские инициативы по борьбе с «оранжевой угрозой». Перманентная битва с революцией и страх перед силами хаоса, едва сдерживаемыми государством, стали практически главным элементом общественного согласия, основой идеологической гегемонии существующего режима.

Значение событий последнего месяца состоит в том, что они ясно указывают на кризис этой модели. И дело не только в тысячах, готовых участвовать в протестах в Москве, Екатеринбурге или Шиесе. За полицейскими цепями, опоясавшими в минувшие выходные Бульварное кольцо, уже не видно ничего, кроме зияющей пустоты. Если аресты участников майской демонстрации 2012-го дополнял работающий для всех остальных механизм «подчинения без принуждения», сегодня мы видим только силу полицейского принуждения и большинство, зависшее в состоянии молчаливого нейтралитета. Брутальные картины избиений в центре столицы, ночные обыски и массовые допросы демонстрируют слабость власти, ее явную неспособность «управлять по-старому» — то есть сочетая точечные репрессии, управляемые выборы и контрреволюционную массовую пропаганду. Конечно, включенный сейчас на полную маховик «дела 27 июля» внушает страх — прежде всего, за друзей и товарищей, рискующих оказаться за решеткой. Однако этот страх уже не способен создать атмосферу леденящего пессимизма и ожидания долгой «эпохи реакции», знакомых каждому свидетелю событий семилетней давности.

Лишаясь каких-либо социальных оснований, вырождаясь в чистый произвол аппарата подавления, контрреволюция становится опасной и непредсказуемой, но также становятся видимыми и ее исторические пределы. Осень контрреволюции — это время завершения цикла, когда смысл неожиданно обретают все проигранные битвы и обманутые ожидания. Так же как государственная борьба с революцией, вероятно, обретет в итоге силу самоисполняющегося пророчества, новейшая история протеста от декабря 2011-го к июлю 2019-го получает шанс связаться наконец в нечто целое.

Впервые опубликовано здесь