Илья Будрайтскис. Две очереди

 Очередь теряет любые признаки коллективности — как, впрочем и все пост-советское общество, распавшееся на атомы отдельных и настороженных по отношению друг к другу существований. Среди выстроившихся в ряд потребителей непредставимо пространство коммуникации, общность языка.  И если для советской очереди социальный опыт был отправной точкой для строительства сложных и развивавшихся дискурсивных конструкций, то сегодняшний опыт напряженного и неразговорчивого потребления начинается и заканчивается в самом себе.

 Можно уверенно сказать — очередь в СССР в полной мере состоялась как интеллектуальный и литературный факт. Советским очередям посвящены десятки исследований и фельетонов, произведений искусства и публицистических зарисовок. Изобретательная западная советология также не обошла очередь своим вниманием, превратив ее в мишень для иронических замечаний и яркий иллюстративный материал к общему сочному и непознаваемому абсурду советской действительности. В низком и высоком жанрах, в диссидентских рефлексиях и  народном фольклере, в строгой социологии и филологических штудиях, очередь опознавалась как часть особого, специфически советского опыта. 

 Вне связи с этим опытом, за пределами советского, очередь мгновенно лишается качеств объекта, достойного внимания. Постсоветская очередь никому не интересна — пожалуй, кроме своих участников.  Ведь по умолчанию считается, что экономический, социальный и культурный контекст современной пост-советской очереди формируется рынком — который, при всей своей локальной специфике, несовершенстве механизмов и недостаточной эффективности( что принято к тому же списывать на пережитки советского) — подчинен некой универсальной логике, «невидимой руке», умелая и бесшумная работа которой направлена в том числе на устранение любых очередей. В отличие от старой очереди, этого мощного оружия, направленного на критику советского общества, современную русскую очередь принято считать не более чем недоразумением. И поэтому внимательный взгляд исследователя и художника Антонио Мунтадаса на очередь эпохи нового русского капитализма — неизбежно содержит в себе и критику не утратившего свою силу антисоветского дискурса о советской очереди.

   Феномен очереди представлял исключительную важность для критиков «реального социализма», так как становился в их глазах своего рода живым воплощением социалистической идеи. Советская очередь оказывалась определяющим элементом повседневности, неразрывно связанной с утопическим, иррациональным и неестественным социальным проектом. Согласно антисоветскому канону, социализм — это внеисторическая, темная и противостоящая любому живому проявлению сила, направленная на воплощение в своих самых предельных формах казарменного равенства. Так, Игорь Шафаревич в своей программной статье о социализме из знаменитого сборника «Из-под глыб»( под редакцией Солженицына) оценивал его как существовавший на протяжении всего исторического развития «инстинкт смерти человечества»(1). Подавляя индивидуальность, насаждая равенство, противное самой натуре человека, социализм соотвествующим образом стремится переустроить жизнь общества. При социализме нет места случайности или ошибке — любой элемент этой системы подчинен одной задаче: умножать мучения, делать жизнь каждого отдельного человека невыносимой. Скучная и бессмысленная работа, тесная квартира, неудобный транспорт, наконец, бесконечные, невыносимые очереди — все это лишь составляющие зловещего ритуала. Эмигрант-автор фельетона в Washington Post, например, утверждал, что «очередь есть весьма  хитроумное и удачное нововведение в области рассеяния человеческой энергии ...жизнь без очередей... очень  опасна для государства.  Чем люди заполнят день, если не придется стоять в очередях? "(2).

 Очередь оказывалась в этой родственной теориям заговора схеме не следствием недостатков в распределении, не «пережитком прошлого»( в чем состояла официальная интерпретация этого явления), не сбоем в работе системы, но важной частью ее неписаных правил и ритуалов. Так, используя подобный подход,  очередь можно было легко связать с пропагандистской фигурой  ожидания коммунистического будущего или официальными догмами последовательного преодоления общественных формаций на пути к социализму(3). Экономическая причина очередей — дефицит — также оказывался в этой модели чертой, имманентной социалистическому планированию. «Очередь была неизбежным атрибутом советской жизни, видимым образом товарного дефицита, который, ...был не результатом случайных ошибок или отдельных просчетов плановой экономики, но ее … родимым пятном»(4). Если идеологи советского социализма определяли его как общество максимального удовлетворения потребностей, то антисоветский канон наоборот, превращал перманентное недопотребление в чуть ли не основной признак социалистического общества.(5)

 Согласно такому подходу, вдохновленная марксизмом социальная инженерия, осуществляя насилие над любым проявлением природы — будь то «человеческая натура» или «законы экономики» - могла создавать, подобно уэллсовскому доктору Моро, только монстров. Очередь, как общественное явление, несла на себе печать этого врожденного уродства. Присущие самой структуре очереди элементы самоорганизации, коллективности, рождавшиеся в очередях модели общения  - опознавались только как вынужденное и вторичное.

Однако советские очереди во всем своем многообразии — живые и «по записи» , «видимые» и «невидимые», хозяйственные и административные — отражали реальные противоречия советской общественной системы, ее сложную и непрозрачную структуру. В очереди, в концентрированном виде, находили себе место парадоксальные сочетания советской реальности — стремление к равенству и утверждение иерархий, стихийной солидарности и ожесточенной конкуренции за скудные блага.

  Так, эгалитаризм этого вынужденного сообщества носил специфический характер — ведь именно через неучастие в очереди опознавалось номенклатурное меньшинство. Его особые права по отношению к большинству были основаны не только в самом доступе к недоступным для остальных товарам, но и — что было не менее важно — в исключительном, связанным с колоссальной экономией времени и сил, способе приобретения этих товаров. Именно поэтому сегодня, когда мы оглядываемся назад и обращаемся к истории знаменитых привиллегий советской бюрократии, то поражаемся ее скромности и скудости потребительских фантазий( особенно в сравнении с современной российской элитой). Природа массовой ненависти к привиллегиям, которая не в малой степени вдохновляла протестные движения времен Перестройки, объяснялась не масштабами особых прав номенклатуры, но самим фактом их наличия, так бросавшимся в глаза. Несправедливость состояла не столько в том, что кто-то приобрел квартиру, машину или деликатесы, но в том, что это приобретение было осуществлено вне общего для всех граждан порядка.

Принципиально было именно нарушение очередности, возведенное в правило. Ведь необходимо помнить, что наравне с привиллегиями в позднем СССР существовал и альтернативный способ безочередного потребления — через колоссальный сектор неформальный экономики, «черного рынка». Однако именно вопрос привиллегий, - а не постоянно возраставшее социальное неравенство, - приобрел политическое значение, и к середине 1980-х смог дать старт популистским политическим карьерам Бориса Ельцина и других лидеров «Демократической России». Жгучее чувство протеста многократно усиливалось, обретало свой язык и уверенность в собственной правоте только в бурлящем и возмущенном коллективе, созданном очередью.

  Экономический и социальный кризис, сопровождавший последние два года существования советской системы, превратил очереди в настоящую машину производства протестных настроений. Фактическое введение карточной системы не просто резко повысило градус массового недовольства курсом союзного правительства, но и оказывалось настоящей школой политической риторики и самоорганизации. Эту роль очередей как политического воспитателя масс можно проследить во многих революциях, от «бешеных» времен Первой французской республики до стихийных выступлений в Петрограде в феврале 1917-го года. Очередь предшествовала общественным изменениям, вселяя гнев в большие самоорганизованные группы людей, но никогда не становилась самостоятельным политическим фактором, подчиняясь в определенный момент обладающему четкой стратегией руководству извне.

 Как форма сообщества, «советская очередь» может быть признана таким же исторически сложившимся понятием, как и, например, «арабская улица». Однако, в отличии от «арабской улицы», совсем недавно в очередной раз подтвердившей свое важное политическое значение, наша очередь как уникальное социальное и культурное явление  навсегда осталась в прошлом.

Но сами очереди не исчезли — и место одних, порожденных государственным распределением, заняли другие, связанные с диспропорциями рынка. Попытки некоторых ангажированных наблюдателей объявить вторые не более, чем рецидивом первых, очевидно не состоятельны(6). Конечно, в современной России сохраняются очереди, создаваемые в государственных учреждениях — паспортных столах, поликлиниках или отделениях Сбербанка. Однако абсолютное большинство очередей не только не вступают в противоречие с присущей рынку свободой выбора, но становятся наглядным атрибутом успеха в конкурентном соревновании. Теперь нахождение в очереди — это не вынужденное подчинение безальтернативности государственной монополии, но сознательный и гордый выбор потребителя. Современные очереди  не только не утверждают равенство( пусть и равенство нужды), но играют роль классового маркера. Отныне возможность не находиться  в них становится не вызывающим недовольство исключением из правил, но свидетельством личного успеха.

  

Очереди  в магазинах в периоды распродаж или  терпеливое ожидание свободного столика в популярном ресторане в пятничный вечер являются  недвусмысленной иллюстрацией свободной и взаимовыгодной сделки, заключемой «экономическим человеком» по обе стороны прилавка. Нахождение в очереди отныне индивидуализировано, и скопление людей перед кассой магазина лишается всякого социального значения, общих этических правил и любых форм сопереживания. Один из самых распостраненных типов сегодняшней российской очереди — дорожная пробка — исчерпывающе демонстрирует колоссальную степень отчуждения, конкуренции и агрессивной дистанции между своими участниками.

 Очередь теряет любые признаки коллективности — как, впрочем и все пост-советское общество, распавшееся на атомы отдельных и настороженных по отношению друг к другу существований. Среди выстроившихся в ряд потребителей непредставимо пространство коммуникации, общность языка. Эта очередь отсутствует на карте форм социального взаимодействия и культуры, и потому она не может быть описана через литературу —  как это посчастливилось очереди советской (например, в известном произведении Владимира Сорокина). И если для советской очереди социальный опыт был отправной точкой для строительства сложных и развивавшихся дискурсивных конструкций, то сегодняшний опыт напряженного и неразговорчивого потребления начинается и заканчивается в самом себе. Именно на тонкой работе с этим ускользающим опытом построен проект Антонио Мунтадаса. Скупыми переживаниями одинокого участника очереди невозможно поделится с окружающими, каждый из которых является потенциальной преградой на пути к удовлетворению возрастающих потребностей. Очередь, как и другие пока непознанные и непонятые феномены современного российского общества, нуждаются в фиксации, в точном наблюдении, в калькуляции простых свидетельств и знаков нашей коллективной пост-советской травмы. 

Примечания:

1)И. Шафаревич Социализм

http://vehi.net/samizdat/izpodglyb/02.html

 

2) Юрий Дружников "Washington Post", July 15, 1979. Перевод с английскогоhttp://lib.ru/PROZA/DRUZHNIKOV/01YaRodilsia.txt

3) Михаил Эпштейн Бог деталей. Эссеистика 1977-1988. М., 1998 Сс. 54-60

4) Елена Осокина. Прощальная ода советской очереди «Неприкосновенный запас» 2005, №5(43) http://magazines.russ.ru/nz/2005/43/oso10.html

5)На этом тезисе, в частности, основана ставшая культовой в 1980-х книга Яноша Корнаи «Дефицит»

6)Например, В. Николаев. Советская очередь: Прошлое как настоящее «Неприкосновенный запас» 2005, №5(43) http://magazines.russ.ru/nz/2005/43/ni11.html

Впервые опубликовано в каталоге Антонио Мунтадаса "ВНИМАНИЕ: ВОСПРИЯТИЕ ТРЕБУЕТ СОУЧАСТИЯ". Москва, ГЦСИ 2011