Борис Кагарлицкий. Революционная сага Анджея Сапковского

Приключения Рейневана – молодого врача и начинающего чернокнижника, оборачиваются скитанием по полям сражений гуситских войн XV века. Гуситское движение, воссозданное на страницах трех романов очень конкретно и достоверно, превращается к концу второго тома в метафору революции вообще. 

 Гуситское движение и вправду было прообразом последующих европейских революций – со своими левыми и правыми, с массовыми народными выступлениями, вдохновленными христианско-коммунистическими идеалами, со своим «Термидором» (битва при Липанах) и даже со своим бонапартом, гуситским королем Иржи из Подебрад. Повествование Сапковского, начинающееся в 1424 году в разгар революции, завершается 1434 годом, когда революционная партия Табора была разгромлена под Липанами.

«Свет вечный» (Lux perpetua), третий роман «Саги о Рейневане» Анджея Сапковского, наконец вышел на русском языке. Рецензенты уже отметили недостатки перевода (Евгений Вайсброт, который перевел предыдущие два тома, умер, не завершив работу над сагой), а также посетовали, что заключительная часть трилогии уступает первым двум. С этими замечаниями, видимо, следует согласиться, но вряд ли имеет смысл обсуждать одну часть «Саги» отдельно от двух других. Тем более что теперь у нас появляется возможность поговорить о трилогии в целом.

 А сделать это надо обязательно, поскольку «Сага о Рейневане» – явление уникальное для современной восточноевропейской литературы.Это не просто исторический роман, наполненный современными политическими аллюзиями и украшенный элементами фэнтези (упражнения героев в черной магии и встречи с таинственными лесными существами перемежаются на страницах книг с идеологическими дискуссиями и достоверным описанием реальных сражений). Трилогия Сапковского – это Сага о Революции.

Само слово «революция», нетипичное для средневекового лексикона, появляется лишь на страницах второго тома, когда главным героем осознается смысл происходящего. Приключения Рейневана – молодого врача и начинающего чернокнижника, оборачиваются скитанием по полям сражений гуситских войн XV века. Гуситское движение, воссозданное на страницах трех романов очень конкретно и достоверно, превращается к концу второго тома в метафору революции вообще.

Гуситское движение и вправду было прообразом последующих европейских революций – со своими левыми и правыми, с массовыми народными выступлениями, вдохновленными христианско-коммунистическими идеалами, со своим «Термидором» (битва при Липанах) и даже со своим бонапартом, гуситским королем Иржи из Подебрад. Повествование Сапковского, начинающееся в 1424 году в разгар революции, завершается 1434 годом, когда революционная партия Табора была разгромлена под Липанами.

Читатели, знающего Спаковского по волшебному миру фэнтези, были, вероятно, немало поражены, открыв «Сагу», полную достоверных деталей и подлинных исторических персонажей. Автор признавался, что первый том писал, не вылезая из библиотеки – отсюда тщательно прописанные детали вооружения и одежды, точное понимание сложной бюрократической субординации, характерной для средневековой духовной и светской власти. Но вместе с этим в текст (особенно во втором томе) прорываются термины и образы из совершенно другой эпохи – служба безопасности, отдел пропаганды и т.д. Эти слова, характеризующие, кстати, вполне реальные организации гуситской Чехии, внятно указывают нам на связь той, первой революции с последующими.

Это мир, где даже ведьмы на Лысой Горе спорят о политике, а болотное чудище, мамун Малевольт, оказывается анархистом: «Я поддерживаю все революционные движения и вспышки. Ибо цель есть – ничто, движение же – всё. Необходимо сдвинуть с оснований глыбу старого мира. Вызвать хаос и замешательство! Анархия – мать порядка, курва её мать. Да рухнет старый порядок, да сгорит он до основания. А над пеплом останется сияющий бриллиант, заря извечной победы!»

Надо сказать, что болотный монстр Малевольт, скрывающийся среди людей под именем литовца Бразускаса и гордящийся университетским образованием, полученным в Италии – один из наиболее ярких и привлекательных персонажей романа. Как и некоторые другие «нелюди» Сапковского (лешие, водяные и прочие чудища), которые, как правило, оказываются гораздо симпатичнее людей, и уж точно менее опасны. О чем, кстати, в первом томе прямо заявляет польский рыцарь Завиша Черный после встречи с вежливым силезским лешим, который представился ему как Ганс Майн Игель.

Мощная воронка исторического катаклизма затягивает всех героев, заставляя их участвовать в событиях, которых они не ждали и не хотели, требуя делать выбор и обрекая на испытания.

Сага о Рейневане начинается как плутовской роман, когда главный герой, уличенный в связи с женой рыцаря, плутает по Силезии, спасаясь от наказания за посягательство на честь этой достойной семьи. Как всегда бывает в подобных повестях, число недругов, жаждущих крови главного героя, постоянно увеличивается, и через какое-то время спасаться ему приходится уже не только от рыцарей, местных феодалов и разбойников, но и от инквизиции, обнаружившей магические книги в его спешно покинутом кабинете. Скитаясь от города к городу, Рейневан находит и своих друзей – монаха Шарлея, отбывавшего наказание за участие в политических волнениях, странного гиганта Самсона, интеллектуала и гуманиста с внешностью придурка. Рядом с этой троицей время от времени возникают агитатор Тибальд Раабе и таинственный Урбан Горн, оказывающийся еще одним агентом Табора. 

 Первый том – «Башня Шутов» (Narrenturm) заканчивается, когда герои, вырвавшись из тюрьмы инквизиции, примыкают к гуситам. Башня шутов, Narrenturm – башня дураков, попросту дурка, психушка – не только является одновременно и тюрьмой инквизиции, и сумасшедшим домом, где всякий предпочитает считаться психом, а не инакомыслящим, но и оказывается символом, метафорой всего старого порядка – абсурдного, безумно-жестокого, но основательного и, как кажется, неколебимого. Однако башня рушится – не от неудачных заклинаний Рейневана, а от взрыва пороховой бочки, подложенной гуситскими диверсантами.

Вторжение политики превращает плутовской роман в революционную трагедию. Вместо того, чтобы спасаться в безопасной и все еще мирной Венгрии, куда все советовали ему бежать, герой примыкает к гуситам. Выбор героя совершенно сознателен и изначально трагичен: он присоединяется к революционерам уже после того, как у него на глазах гуситы сжигают силезский город, расправляясь со множеством случайно попавшихся им людей. Из пламени пожара Самсон выносит котенка: «Вчера вечером я мечтал о спасении мира, – проговорил он очень мягко и тепло. – Сегодня утром – о спасении человечества. Ну что ж, приходится соизмерять силы с намерениями. И спасать то, что можно».

Гуситы в трилогии Сапковского не только не идеализированы и далеко не всегда выглядят героями. Напротив, с первых же сцен они демонстрируют самые неприятные человеческие качества. Но Рейневан все равно идет с ними потому, что знает: они, несмотря ни на что, правы. Мысль о правоте революции – несмотря на ее жестокость, несмотря на тупость и ограниченность ее сторонников, несмотря на карьеризм и жадность многих ее участников и дикость восставшей толпы – эта мысль пронизывает всю трилогию и объясняет выбор главного героя. Описывая во втором и третьем томах, как интригует начальник тайной службы Табора Богумил Неплах, как жгут, не щадя мирных жителей, силезские деревни и города полевые войска таборитов, как расправляются крестьяне со священниками, многие из которых выглядят людьми вполне безвредными, вспоминая об еврейских погромах, устроенных пражской чернью, автор, казалось бы, подводит нас к мысли об осуждении революции, о том, что справедливости нельзя добиться насилием. Правда, католический лагерь, силы старого порядка выглядят ничем не лучше, а свои преступления революционеры оправдывают злодействами, совершаемыми во имя защиты старого режима. Но спасительный мещанский вывод о том, что «все плохи», «все друг друга стоят», отвергается и героем, и автором. Выбор все равно нужно сделать. Либо старый мир, либо новый. И выбор этот очевиден. Veritаs Vincet – написано на гуситских знаменах. Правда побеждает.

Слушая рассуждения силезских беженцев о политике, торговка лошадьми Дзержка де Вирсинг констатирует: «Год назад никто даже и подумать о чем-то подобном не решился бы, не то что сказать. Меняется мир, совершенно изменяется. Однако почему так получается, что изменение мира обязательно должно сопровождаться резней и пожарами? Всегда, словно Поппее в молоке, миру для того, чтобы обновиться, нужно купаться в крови?»

Революция ужасна, но именно она несет правду и свет. Она выражает социальную потребность общественных низов.

Агитатор Дроссельбарт погибает во время выступления перед силезскими крестьянами. Пока он доказывает им, будто чешская армия, которая жжет и громит все вокруг, пришла с «мирной миссией», демагогия не действует. Но затем агитатор переходит к рассказу о наступающих «новых временах». «Лица крестьян, каменные во время “мирной миссии” неожиданно оживились. Новые Времена, в противоположность “миссии мирной” имели для деревенских жителей несколько интересных аспектов:

– В это время на земле не будет ни человеческой власти, ни принуждения, ни подданства, прекратятся барщина и подати. Исчезнут короли, князья, прелаты, а всякое притеснение бедного люда кончится. Крестьяне перестанут платить своим господам арендную плату и служить им, а запруды, и пруды, и луга, и леса будут принадлежать вам...

Наверняка крестьянам достались бы и рощи, и пущи, но литанию Дроссельбарта грубо прервал арбалетный болт, выпущенный из ближайшего леска».

  

Коммунистические идеи таборитов XV века у Сапковского явственно перекликаются с современностью, точно так же как и рассуждения наиболее отвратительного из защитников старого порядка архиепископа Конрада о «европейском выборе» (в противовес славянской дикости). Впрочем, никакого особого уважения к славянской душе автор тоже не демонстрирует. Поляки в трилогии то и дело предстают пьяницами и подонками, чехи выглядят жадными и ограниченными. 

 Второй роман цикла – «Божьи воины» – на каждом шагу подтверждает вывод: люди оказываются совершенно не высоте принципов, за которые выступают. Коммунизм таборитов остается общим лозунгом, теоретическим принципом, не слишком влияющим на поступки «божьих воинов». Но порой эти же люди преображаются, когда им нужно сражаться и умирать за идею. Когда начальник тайной службы Табора отвратительный Богумил Неплах дал Рейневану отряд охранников, герой романа подумал, что его окружили всяким сбродом. Но в момент опасности эти нелепые и противные парни не убегают, а бросаются выполнять свой долг, погибая все как один.

Троица героев – верящий в коммунизм идеалист Рейневан, прагматик Шарлей и гуманист Самсон – на протяжении двух томов выходит целой и невредимой из множества передряг, но по мере развития событий самому главному испытанию подвергаются убеждения героев. Рейневан мечтает о коммунизме, а Шарлей надеется, накопив денег, уехать в Константинополь и пить вино на берегу Мраморного моря. Самсон сражается за своих друзей, стараясь «спасти то, что можно спасти». И погибает в третьем томе, выводя детей из горящего города. Загадка Самсона так и остается нераскрытой – он называет себя Странником, пришедшим из другого мира, маги видят за ним загадочный след. Чернокнижники пытаются заклинаниями вернуть его в другое пространство, но покинуть здешний мир ему удается единственным общедоступным способом – через смерть. Погибает и возлюбленная Рейневана – Ютта. Герой продолжает свой путь окруженный убийствами и пожарами, но еще более, чем физическое разрушение, ощущается разрушение нравственное. Революцию не смогли победить крестовые походы, даже жестокости и разрушения, совершаемые «божьими воинами», не могут подорвать убеждений главного героя. Но постепенно нарастает цинизм. И вот уже Тибальд Раабе не очень верит в то, что проповедует, оправдываясь тем, что зверства творят отдельные «полевые командиры», потерявшие правильное понимание революционной идеи. Вот уже Урбан Горн призывает Рейневана забыть про идеологию и руководствоваться прагматизмом. Мечты о коммунизме сменяются буржуазным расчетом – новое время, которое идет на смену феодальному порядку, это не время социальной справедливости, а господство капитала.

Одна из самых сильных сцен третьего тома, когда главный злодей трилогии «черный рыцарь» Стенолаз-Грелленорт решает нанести визит в контору компании Фуггеров. Он подозревает, что Фуггеры ведут тайные интриги с гуситами, скрывают информацию, но добиться не может ничего – ни напоминаниями о старых феодальных правилах, ни даже демонстрацией своей магической силы.

«Служащий даже не дрогнул. Даже глазом не моргнул.

– Огонь возмездия, – медленно сказал Стенолаз. – Огонь на крыше усадьбы. Огонь на складе товаров. Огонь костра. Огонь ада. Огонь черной магии. Самая могущественная сила, которая существует.

Он убрал ладони, встряхнул пальцами. Огонь исчез. Бесследно. Даже без запаха. Не оставив нигде даже знака своего недавнего присутствия.

Служащий компании Фуггеров медленно потянулся к секретеру, что-то оттуда вытащил, когда он убрал руку, на крышке стола осталась золотая монета.

– Это florino d’oro, – медленно проговорил служащий компании Фуггеров. – Флорин, который еще называют гульденом. Диаметр около дюйма, вес около четверти лота, двадцать четыре карата чистого благородного металла, на аверсе флорентийская лилия, на реверсе святой Иоанн Креститель. Закройте глаза, господин Грелленорт, и представьте себе таких флоринов больше. Не сто, не тысячу и не сто тысяч. Тысячу тысяч. Millione, как говорят флорентийцы. Годовой оборот компании. Представьте себе это, милостивый сударь, постарайтесь увидеть это силой воображения, глазами души. И тогда вы увидите и познаете, что такое настоящее могущество. Истинную силу. Самую могущественную, которая существует, всемогущую и непобедимую. Мое почтение, господин Грелленорт. Вы знаете дорогу к выходу, не так ли?»

 Нарастающий цинизм и прагматизм делают то, чего не смогли сделать мечи крестоносцев, интриги Рима и торговая блокада. В самом начале третьего тома выясняется, что многие революционные деятели по приказу Грелленорта отравлены зловещим ядом, который остается в организме годами и никак не действует, пока человек не поранится железом. Между тем революция умирает, разъедаемая изнутри ядом прагматической политики и коррупции.

Реневан теряет не только возлюбленную, но и веру в идеи. На протяжении второго тома ему неоднократно представлялся шанс с выгодой перейти на другую сторону, он мог спасти Ютту, пожертвовав своими взглядами, которые и без того пошатнулись под воздействием увиденных им ужасов.

Герой колеблется, мертвые соратники продолжают агитировать. Дроссельбарт из могилы напоминает Рейневану – революция требует жертв. Жизнь человека – камень, который нужно без колебаний положить на бруствер, чтобы укрепить защитный вал.

«Один из лемуров держит его зубами за локоть, грызет и жует. Дроссельбарт этого не замечает.

– Когда речь идет о благе дела, – кричит он, глядя на Рейневана, – единицы не в счет! Докажи, что ты готов жертвовать собой! Порой надо жертвовать тем, что любишь!

– Камень на бруствер! – воют лемуры. – Камень на бруствер!»

Это не сломало Рейневана. Сломал Горн, призвавший оставить наивные убеждения рядовым бойцам и понять, что «серьезным людям», занимающимся «серьезной политикой», надо жить по другим правилам.

 Трилогия, начавшаяся как веселая плутовская повесть, становится все более мрачной. Исчезают из текста забавные литературные аллюзии и игра с цитатами. В третьем томе единственным таким местом оказывается вставная новелла о сэре Джоне Фастольфе, победителе в Битве Селедок, который пророчески заявляет, что о нем будут играть пьесы в театре, но не догадывается, что выведут его комедийно-трусливым Фальстафом. Исчезает из повествования и анархист мамун Малевольт, его безуспешно разыскивает главный герой в начале третьего тома. Малевольт готов был вместе с Тибальдом и Рейневаном агитировать за революцию, но не жечь деревни вместе с полевой армией. А их агитация закончилась именно сожженными деревнями.

И Рейневан уходит, потеряв и идеалы, и возлюбленную. Он собирается удалиться в монастырь. Вместо этого попадает в польскую тюрьму, но, выкупленный друзьями, принимает последнее решение. Вернуться, чтобы принять вместе с таборитами последнюю битву. Потому что «наконец до меня дошло, наконец я понял. Я понял, что это вопрос выбора. Или свет, или тьма. В тюрьме у меня выбора не было, а сейчас есть. Мой выбор – это свет, lux perpetua. Я еду в Чехию. Ибо думаю, что там еще не все потеряно. А если даже и так, то нельзя это отдать без борьбы».

 Сапковский сохраняет жизнь своего героя под Липанами. Рейневан соединяется с нелюбимой, но влюбленной в него девушкой. Шарлей уходит в Константинополь. Хотя до Константинополя он, скорее всего, не добрался – на последних страницах мы обнаруживаем его все еще где-то в Центральной Европе, излагающим проезжим историю Рейневана (именно он оказался тем загадочным рассказчиком, от имени которого начинается трилогия). Константинополь Шарлея, видимо – такая же мечта, утопия, как и коммунизм Рейневана. Мы не знаем, что случилось с Тибальдом Раабе – скорее всего, он исчез где-то без следа, скрывшись на одному ему известных конспиративных квартирах. А Горна, умеющего договориться даже с инквизицией, легко можем представить себе через десять лет на службе у гуситского «бонапарта», такого же постреволюционного прагматика Иржи из Подебрад.

Единственным настоящим «счастливым концом» завершается лишь совершенно побочная для сюжета история Офки фон Барут и рыцаря Парсифаля фон Рахенау. Любовь этой банальной парочки – своего рода ироническая параллель испытаниям Рейневана и Ютты, только они, в отличие от главных героев, являются всего лишь симпатичными конформистами. Единственным актом сопротивления, на который хватает Офки, оказывается поход к ведьмам за магическим зельем (с их помощью она надеется сохранить любимого). Они делают все так, как требует общество: Парсифаль с крестоносцами едет воевать против гуситов, по приказу отца вступает не в тот отряд, куда хочет, попав в отряд инквизиции, безо всяких вопросов выполняет указания гусита Урбана Горна, да и в этом деле не совершает ничего героического, а только сторожит коней, пока Горн, сговорившись с Инквизитором, штурмует замок чернокнижника Грелленорта.

Конформизм вознаграждается, а восстание оборачивается трагедией. Но почему нам настолько симпатичнее бунтовщики и монстры?

Сапковский написал сагу о революции так, как ее мог и должен был написать человек начала XXI века, переживший в Восточной Европе крах не только коммунистических режимов, но, что гораздо серьезнее, коммунистических идеалов. И несмотря ни на что сохранивший понимание, что именно с этими идеалами связана надежда.

Герои Табора, погибающие поле боя при Липанах, уходят в историю. Тут только начало исторического пути, на котором будет еще много героизма, преступлений, побед и поражений. Остается память и надежда. В лучах этого света воины Табора снова предстают перед нами вместе с героями французской и русской революций.

Это и есть тот самый свет, о котором напоминает нам заголовок финального тома.

Lux perpetua. Свет вечный.

Впервые опубликовано на сайте Рабкор

 ----------------------------------------------------------------

 Революционная трилогия Анджея Сапковского:

А. Сапковский. Башня шутов (Narrenturm). М.: АСТ, Ермак, 2007.

А. Сапковский. Божьи воины. М.: АСТ, Хранитель, 2007.

А. Сапковский. Свет вечный (Lux perpetua). М.: АСТ, 2009.