Призрак неуслышанных классов полон противоречий. Как и положено привидению, оно вынуждено постоянно существовать в некоем промежуточном состоянии. Посему призрак неуслышанных классов, с одной стороны, является порождением политического невежества и репрессий либеральных элит, а с другой стороны, он возник благодаря ослаблению самих рабочих классов посредством упадка их повседневной солидарной практики
Призрак
бродит по миру. Это – не призрак коммунизма, и пугает он не только правящий
класс. Когда он появляется, он появляется неожиданно. Политические левые тоже
периодически пугаются его мощи. У него множество ипостасей.
Иногда он выходит на сцену в виде небольших групп, иногда –
огромными массами. Иногда он исполнен нигилистической жестокости, а иногда он
внушает живым своей воинственностью надежду. И всегда когда, его постепенно
снова забывают, он проявляется в новом уголке мира, неутомимый, ищущий,
непонятный.
Призрак, о котором я говорю – это призрак взрывного
политического насилия. С финансовым кризисом 2008/09 годов начался цикл
ожесточённой борьбы и феноменов, который длится до сих пор. К мену относятся,
среди прочего, исламистские теракты, правоэкстремистские нападения, так
называемая «Арабская весна», уличные сражения в Чили, восстания в Тоттенэме и
французских пригородах, протесты «жёлтых жилетов», глобальный протест улиц
после убийства Джорджа Флойда или различные «ковидные бунты».
Фактом является то, что в перечисленном выше есть существенные политические различия, существует соблазн поставить левую и правую борьбу на одну ступень. Но с другой стороны – повсюду двигателем этих являений служит ярость, а с Панкраджем Мишра (Pankraj Mishra) можно только согласиться, когда он говорит об «эпохе гнева». (1) Более того, этот гнев тут и не собирается уходить, и левым лучше начинать понимать его.
Важную подсказку в понимании общественного гнева и насилия
дал Мартин Лютер Кинг, когда он заметил, что насильственные выступления или
бунты следует понимать как «Languages of the unheard». То, что люди, которых
постоянно не слышат или постоянно игнорируют, используют насилие, с одной
стороны понятно, ибо зачем нужно коммуникативное действие, если оно остаётся
безрезультатным? С другой стороны, одновременно с этим возникает и вопрос, как
возникла эта молчаливая социальная констелляция в обществе, поверхностно
понимающем себя как «медийное», «коммуникативное» и «информационное»?
Политическое невежество
Для начала: сомнения в демократическом содержании
гражданско-республиканских систем левые формулировали всегда. Стоит только
вспомнить «Трансформацию демократии» Йоханеса Аньоли. (2) Посему и
сформулированный Колином Кроучем в 2004-м году и с тех пор широко дискутируемый
тезис, что мы живём в постдемократическом мире, в принципе не нов. (3) Но он,
тем не менее, подчёркивает упадок политической коммуникации во времена
неолиберализма. Маргарет Тэтчер своевременно его обозначила, когда она категорически
заявила: «There is no alternative», а Ангела Меркель неявно обновила его, когда
говорила о необходимости «соответствующей рынку демократии».
То, что на этом фоне остаётся, является постоянно
повторяющимся шоу, призванным лишь скрывать невежество либеральных элит. Или
как подмечает Кроуч: демократии западного мира превратились в сообщество, «в
котором хотя всё ещё и проводятся выборы (…), но в котором конкурирующие
команды PR-экспертов столь сильно контролируют общественную дискуссию во время
выборов, что она дегенерирует до чистого спектакля, во время которого
обсуждается только ряд проблем, заранее выбранных экспертами». Этот диагноз
Коруча может звучать жёстко, но насколько авторитарным стал либерализм в ФРГ,
убедительно показывают эмпирические исследования ответственности, т.е. того
ответвления в политологии, которое занимается вопросом, насколько определённая
политика ориентируется на интересы различных групп населения.
В инициированном в 2016-м году Федеральным министерством
экономики и социального исследования Оснабрюкского университета значится: «В
этом отчёте впервые представлены данные по Германии, указывающие на такой же
перекос в политической ответственности в ущерб интересам социально
неблагополучных групп, как и в США. В период в 1998 по 2013 гг. мы обнаруживаем
явную взаимосвязь между мнением большинства в группах с высокими доходами и
принятыми политическими решениями, но никакой связи или даже негативную
взаимосвязь с интересами бедных».
Последний пример, подтверждающий политическое невежество неолиберальных элит. Вспомним вместе с французским журналистом Жаком Дионом факты европейского процесса объединения: «В 1992-м году датчане проголосовали против Маастрихского договора. Их ещё раз пригласили к урнам. В 2001-м ирландцы проголосовали против Ниццского договора. Им тоже пришлось ещё раз прийти на голосование. В 2005-м французы и голландцы проголосовали против Европейского договора о введении конституции. Позднее его навязали им под этикеткой Лиссабонского договора. В 2008-м ирландцы проголосовали против Лиссабонского договора. Им пришлось голосовать ещё раз. В 2015-м 61,3% греков проголосовали против условий экономии Тройки (Европейской комиссии, Европейского центробанка и Международного валютного фонда) – которые им, тем не менее, были потом навязаны».
Политическое
подавление
В то время как политическое невежество создаёт неуслышанные
классы тем, что активно манипулирует дебатами, исключает целые прослойки
избирателей или элементарно игнорирует результаты выборов, политическое
подавление форсирует появление призрака неуслышанных классов тем, что
делает ещё один шаг дальше: оно пытается заставить людей замолчать.
Пожалуй, самым жутким примером буржуазно-демократических
репрессий служит развитие полицейско-тюремной системы в США с 1970-х годов –
следом за ним идут, на мой взгляд, репрессии в французских пригородах. Это становится
понятным, когда, например, американская профессорка Весла М. Вивер обобщает
свои исследования следующим образом: «Опираясь на исследовательской
деятельности в различных городах страны, мы с коллегами считаем, что лишь трое
индивидов из двухсот, которые вступают в контакт с репрессивным аппаратом, в
конечном итоге получают приговор за насильственное
преступление. Криминальная юстиция, таким образом, является институтом,
чьё значение выходит за границы тюрем. Это -специфическая система власти,
вынуждающая людей смириться с особой, менее развитой формой гражданства. Она
подвергает их антидемократическим практикам и учит их, что государство служит
не общему благоденствию, но, скорее, существует для того, чтобы их
дисциплинировать. Наилучшей стратегией для них в этом контексте является
оставаться невидимыми». Для лучшего понимания размаха и последствий
репрессивной практики в США отметим ещё две вещи.
Во-первых: то, что почти треть населения США имеет судимость, может шокировать уже само по себе. Но размах репрессий демонстрируется ещё более явно, если учесть то, что в США распространён «Закон трёх ошибок». В Калифорнии, к примеру, он означает, что преступник с третьим преступлением, причём неважно, в чём оно заключалось, должен отправиться в тюрьму на многие десятилетия.
Широчайшее распространение ранних судимостей, во-вторых,
приводит к тому, что свобода выбора профессии значительно урезана для почти 70
миллионов американцев, т.к. из-за судимостей они лишаются доступа к рабочим
местам в розничной торговле, как учителя, воспитатели, в здравоохранении и т.п.
Этим закрепляется их судьба как молчаливой, дешёвой рабочей силы: они либо
вынуждены трудиться в тюрьме на известные предприятия, либо они вынуждены «на
свободе» хвататься за те рабочие места, которые им может предложить
ультралиберальный рынок труда в США.
Потеря речи
Наконец, есть ещё один феномен, который хотя и тесно связан
с политическим невежеством и подавлением, но не выводится из них напрямую: это
– эрозия солидарности внутри рабочих классов.
Ещё в 1999-м году Беод и Пиалу писали в своём знаменитом
исследовании о заводе «Пежо» в Сошо-Монбельяр: «„Рабочий класс“ как таковой был
сломлен под воздействием различных центрифугальных сил: деиндустриализация
экономического пространства, утрата традиционных центров, усиленное применение
информатики на производстве, массивное сокращение спроса на квалифицированный
труд, географическая фрагментация „пролетарских“ пространств, процессы половой
дифференциации, продолжительное и стремительный упадок французской компартии,
утрата коллективной надежды и, вместе с этим, эрозия чувства классовой
принадлежности, не говоря уже о совершенно неприкрытом отсутствии интереса
интеллектуалов ко всему, что касается мира рабочих. Рабочие превращаются в
пассивную группу, у которой постепенно отнимаются инструменты борьбы, и которая
не вызывает ничего, кроме презрения или сострадания. Силы социальной связи
негативной природы: старость, страх безработицы и социального падения. Старые
„политические убеждения“ больше не пользуются популярностью, равно как и
использование политического языка. Многие рабочие отстраняются сегодня от
всего, что слишком сильно „пахнет рабочим“».
Лучше смерть
Но этот крах, эта капитуляция рабочего класса – вспомним
только жалкие остатки некогда яркой культуры итальянского рабочего класса – это
продолжающийся процесс. Утрата рабочего языка, солидарного взаимодействия, не
исключены отчуждение от трудового и жизненного мира – отчаяние, одиночество и
безысходность, напротив, всё глубже укореняются в психике людей. Насколько –
показывают два феномена, всё более открыто проявляющиеся с 1980-х годов: амок
на рабочем месте и самоубийства. Амок на рабочем месте распространён, в первую
очередь, в США, где этот феномен даже вошёл в поговорку. Выражение «going
postal» означает не поход в ближайший почтовый филиал, а означает сегодня
«выйти из себя», «совершить амок», т.к. эти эксцессы происходили сначала прежде
всего в почтовых филиалах и складах США. Помимо этих «расширенных самоубийств»,
как обычно понимается амок, т.к. совершающие их в конце обычно лишают себя
жизни, в таких странах как Китай, Великобритания, Япония или Франция всё чаще
происходят самоубийства на рабочих местах. Психолог Кристоф Дежурс исходит в
случае с Францией конца 1990-х годов от 300-400 подобных случаев в год,
согласно франкфуртской политологине Александре Рау в Японии в 2006-м году
произошло около 5000 рабочих суицидов. Эти самоубийства являются лишь верхушкой
айсберга отчаяния, они показывают, что во многих странах рабочие предпочитают
индивидуальную смерть коллективной борьбе за лучшие условия.
В промежуточном состоянии
Сделаем выводы: призрак неуслышанных классов полон
противоречий. Как и положено привидению, оно вынуждено постоянно существовать в
некоем промежуточном состоянии. Посему призрак неуслышанных классов,
с одной стороны, является порождением политического невежества и репрессий
либеральных элит, а с другой стороны, он возник благодаря ослаблению самих
рабочих классов посредством упадка их повседневной солидарной практики.
С одной стороны, призрак неуслышанных классов часто транспортирует отчаяние, нигилизм и брутальное насилие, но с другой стороны, он показывает, что отмирание солидарности ещё не произошло полностью, способность к коллективному сопротивлению сломлена ещё не совсем. С одной стороны, призрак нагоняет на правящих страх, с другой – его зачастую слепая ярость остаётся подверженной манипуляциям правящих. С одной стороны, не удивительно, что левые чуют в неуслышанных классах грядущие восстания, с другой – у многих левых нет прямого подхода к этим классам, т.к. в их ярости размываются границы между вербальной агрессией и неподдельным расизмом, сексизмом, гомофобией и т.п. С одной стороны, левым хотелось бы освободить призрак неуслышанных классов тем, что они – зачастую издалека – пытаются очаровать его при помощи левых лозунгов, программ, организаций и т.д., с другой – более четырёх десятилетий неолиберализма означают более четырёх десятилетий беспомощности левых.
И почему неуслышанные классы должны прислушиваться
к левым лузерам после сорока лет? Тем не менее: встреча с
призраком неуслышанных классов в ближайшем будущем неизбежна.
Наоборот. Кому удастся установить политический контроль над
яростью неуслышанных классов, тот получит в своё распоряжение мощнейшее
оружие для собственных целей, каким и бы эмансипационными или ограниченными они
ни были. Поэтому борьба за ярость неуслышанных классов является решающим
политическим вопросом нашего времени.
Ссылки:
(1) Панкаж Мишра – эссеист, литературный критик и писатель из Индии. В
1995 г. он опубликовал свои заметки о путешествии («Butter Chicken in
Ludhiana: Travels in Small Town India»), в которых он рассказывает об
общественных и культурных изменениях, вызванных в Индии глобализацией.
(2) Йоханнес
Аньоли – итальянско-немецкий марксистский политолог, известный
критик политической культуры постнацистского общества ФРГ. В „Трансформации
демократии“ (1967) описал процесс смещения власти к исполнительной
власти при формальном сохранении демократических институтов. (Прим. перев.)
(3) Колин Кроуч – британский политолог и социолог. Его
книга «Post-democracy» вышла в 2005-м году.
Славе Кубела – немецкий политолог и профсоюзный организатор.
Перевод с немецкого. https://www.sozonline.de/2021/07/das-gespenst-der-unerhoerten-klassen/ Оладий Тудаев.
Опубликовано ранее здесь
Комментариев нет:
Отправить комментарий