Мария Ферретти. Ярославский рабочий Василий Иванович Люлин: взгляд с точки зрения генезиса сталинизма.

Ночью 11 июня 1929 года сотрудники ОГПУ постучали в дверь дома рабочего в предместье Ярославля около известнейшей городской ткацкой фабрики «Красный Перекоп». Они пришли, чтобы арестовать Василия Ивановича Люлина, токаря данной фабрики. После обыска жилища сотрудники ОГПУ отметили «плохонькую добычу»: несколько писем, записную книжку, пропуск, воинскую книжечку, документ удостоверения личности. Приказ об аресте был дан посредством срочной депеши.

Кем был Василий Иванович Люлин? И почему он нагонял такой страх на властные и партийные советские органы?

Предлагаем читателям историю ярославского рабочего В.И. Люлина. В конце 20-х он выступил в качестве пролетарского лидера на фабрике "Красный перекоп". Противостояние рабочих и партийных структур накануне индустриализации, первых пятилеток, по вопросу т.н. "научной организации труда" все эти сюжеты редко становятся предметом исследований. Вместе с тем, многие выводы, которые делает Мария Ферретти остаются в рамках т.н. "концепции тоталитаризма", хотя автор доклада и делает попытки переосмыслить ее.

Токарь Люлин работал в механической мастерской «Красного Перекопа» Ярославской Большой Мануфактуры — одной из самых старых русских ткацких фабрик, которая славилась своими революционными традициями. Основанная во времена Петра Великого, когда Ярославль, процветающий городок, удобно расположенный на основной Волжской судоходной артерии, был одним из главных торговых центров страны, Мануфактура, как и остальные предприятия, преодолев период упадка в первой половине XIX века, благодаря бурному развитию экономики в конце века, утвердилась в качестве ведущего текстильного предприятия. Она была в числе предприятий, представленных Россией на Парижской выставке 1900 года, где была лучшей не только по качеству своей продукции — пряжи, текстиля и ситца, но и, главным образом, по социальной политике в отношении рабочих, получив престижные награды, среди которых был даже Гран При.

Чтобы дать приют коллективу, вокруг фабрики построили различные жилые здания, которые, если и не обеспечивали всех, все же частично решали жилищный кризис. Для удовлетворения элементарных потребностей существовала продуктовая лавка и столовая с горячим питанием, а для соблюдения личной гигиены — ванные комнаты общего пользования. Кроме того, Мануфактура имела госпиталь, что было большой редкостью в те годы, с амбулаторией и родильным отделением, богадельню для пожилых и все для содержания детей: ясли, куда трудящиеся могли отдать детей на время работы, детский сад и трехгодичная школа, посещая которую дети учились читать и считать, петь и молиться, девочки — готовить, а мальчики — заниматься физическим трудом.

Для тех, кто уже работал, существовали вечерние курсы. При школе была также библиотека, которой в, в первую очередь, реально пользовались служащие. Библиотека насчитывала немногим более двух тысяч томов книг, имелись различные газеты и журналы. Кроме книг вероисповедания и молитвенников, была внушительная секция актуальных книг по истории, географии, естественным наукам. Самой богатой была, конечно, художественная проза, включавшая произведения русских и зарубежных авторов от В. Гюго, А. Дюма, Э. Золя, Ч. Диккенса и В. Скотта до Верти (Мастро Дон Джезиальдо) и «Божественной комедии» Данте.

Мануфактура заботилась и о досуге рабочих, чтобы избавить их от пьянства. В дни праздников устраивались коллективные  чтения, концерты и разножанровые спектакли. Летом занимались спортом на свежем воздухе в фабричном парке под аккомпанемент музыки. Время от времени организовывались танцевальные вечера, в которых принимали также участие жители города. Мануфактура не забывала заботиться и о душах своих служащих: на территории фабрики были возведены три церкви.

В те времена, на рубеже 1920-х годов, на которые приходится освещаемое здесь событие, Мануфактура, насчитывающая более чем десять тысяч рабочих, была самым главным предприятием города, в котором проживало немногим более ста тысяч жителей. Среди трудящихся мануфактуры был и Василий Иванович Люлин, который был не просто рабочим, а продолжателем рабочей династии, рабочим второго поколения, которое составляло истинный рабочий класс и на которое, согласно точке зрения большевиков, должна была опираться советская власть.

Его отец, Иван Егорович (Егорьевич), изначально был бедным крестьянином Владимирской области. Пользуясь возможностью избавиться от рабства, он покинул родную деревню, чтобы идти работать на фабрику. К слову, он проработал на ней более тридцати лет, до конца своих дней.

Через три года к нему приехала жена, Марфа Поликарповна, бедная крестьянка той же деревни, пришедшая на фабрику в качестве крутильщицы и также проведшая здесь всю жизнь. Семья Люлиных жила в «конурке» первого этажа одного из зданий, построенных из красного кирпича и предназначенных для проживания рабочих (в комнатушке № 8 восьмого корпуса). Здесь весной 1899 года и родился Василий, последний из четверых сыновей. Выросший среди рабочих, Василий, в тринадцать лет окончив начальную школу, следует на фабрику по стопам брата Егора, который был двумя годами старше. Работает сначала вязчиком нитей, потом, с 1915 года — прядильщиком. Он образцовый рабочий, преданный труду, никогда не опаздывающий по утрам, почти никогда не отсутствующий на рабочем месте и — настоящий обличитель. Эта приверженность рабочей дисциплине, которая, кажется, принципиально отличает его, рабочего второго поколения от отца, который, будучи отличным работником и в 1911 году награжденный за заслуги перед предприятием, с трудом подчинялся производственному ритму. Как доказательство — часто повторяющиеся отлучки и паузы, которые допускались Иваном Егоровичем во время работы на фабрике в виде увольнений на короткий срок, чтобы потом вновь быть принятым на работу.

Образцовый рабочий, Василий Иванович, кажется предназначенным использовать свои способности для долгого подъема по социальной лестнице.  Чтобы стать настоящим специалистом, он стремится улучшить свою квалификацию. В 1916 году Люлин покидает текстильные цеха Большой Мануфактуры, чтобы войти в качестве ученика токаря в механический цех фабрики, где остается до конца октября 1918 года, момента мобилизации его в отряды продразверстки.

Согласно некоторым данным, во время Первой мировой войны Василий вращался в тайных кружках социал-демократов, являясь частью их актива. Потом, после революции, он станет членом партии большевиков. Во время гражданской войны Люлин сражался как стрелок в Красной Армии. Защищая Советскую власть, он готов был отдать за нее жизнь. В лагере бойцов Люлин был завербован сектором пропаганды и в 1921 году послан в Москву обучаться на краткосрочных четырехмесячных курсах специалистов, организованных Университетом Свердлова.

Его пребывание в партии, однако, долго не продлилось. После окончания гражданской войны, во время чистки 1921 года, Люлин был дискредитирован, согласно некоторым документам, своими антисоветскими высказываниями (резолюциями), о которых, однако, на тот момент не было известно ничего определенного.

Люлина практически лишили возможности выполнять ответственные поручения в виде активной политической работы, а также возможности применить знания, полученные им в школе подготовки партийных специалистов в годы высочайшей нестабильности, когда Советская власть отчаянно искала надежных людей на всех уровнях.

По этой же причине, после демобилизации, в сентябре 1922 года, Василий Иванович возвращается на фабрику, где возобновляет работу в качестве ученика токаря до тех пор, пока через несколько месяцев, в мае 1923 года, он займет должность токаря в механическом цехе.

Мало сведений о нем остается до конца 1927 года. Последующий рапорт, составленный ОГПУ в 1929 году, лаконично удостоверяет, что Василий Иванович замечен уже в 1924 – 1925 годах «как несогласный», однако в рапорте не раскрываются подробности. Мы знаем из тех же самых записей, что, будучи отстраненным «на второй план» от политической деятельности, он все же был связан с фабричным комитетом, например, числился среди организаторов фабричного кооператива.

Мы располагаем многочисленной информацией о периоде с 1927 по 1929 годы, когда Василий Иванович становится лидером рабочих фабрики, рупором скрытого их недовольства политикой индустриализации. Не добившись другими методами, чтобы он замолчал, в июне 1929 года власти приказывают арестовать «смутьяна». В этот период ревностные осведомители «шныряют» вокруг Люлина, готовые ловить любое сказанное и даже не сказанное им слово, составляют и передают в ОГПУ подробные рапорты.

Прежде, чем вникнуть в суть происходящего, придется кратко напомнить контекст, в рамках которого происходит данная история.

Годы с 1926 по 1929, переломные для генезиса сталинизма, — годы великого политического и социального напряжения. После 1925 года, когда с возвратом основных экономических показателей на уровень 1913 года закончился период восстановления экономики посредством НЭПа, чтобы вновь поднять страну после военных девальваций и, главным образом, после гражданской войны, большевики столкнулись с проблемой стимулирования развития экономики, чтобы преобразовать древнюю Россию, архаичную и крестьянскую, в мощную индустриальную.

Решение взять политический курс на индустриализацию, принятое в конце 1925 года на XIV съезде партии, столкнулось с многочисленными преградами, прежде всего — с проблемой ресурсов. Где взять необходимые капиталы? Путь внешних заимствований и иностранных инвестиций, которые играли главную роль в экономическом подъеме царской России…

Принимается решение о повышении интенсивности труда.

Василий Иванович становится замеченным осведомителями ОГПУ в период  между концом 1927 – началом 1928 года, когда рабочие «Красного Перекопа» пребывают в волнении. «Красный Перекоп» — первая фабрика, удостоившаяся 7 января публикации в «Правде», где были перечислены предприятия, входящие в эксперимент по сокращению рабочего дня  и росту интенсивности производства. Партийная машина Ярославля пришла в движение, чтобы выполнить категоричное распоряжение Москвы в кратчайшие сроки, в течение двух недель. Комитет партии второго окружного административного округа вызывает активистов и борцов в пользу решения рабочих, среди которых уже растет недовольство подписанием нового трудового договора, обманывающего ожидания трудящихся в прибавке заработной платы.

Вопреки пропагандистской шумихе, собрание фабрики освистывает решение, выработанное партией, которое, согласно предписанию правительства, в семичасовой рабочий день добавляет интенсификацию труда. Из 1300 рабочих только 250 голосуют одобрительно и это плохо; даже партийные активисты не следуют полученным инструкциям.

Но рабочие не радуются тому, что будут  работать на час меньше. У них нет желания одобрять интенсификацию, что сводит на нет любую выгоду и, более того, ухудшает их условия работы, вынуждая работать в непосильном ритме, без передышки: «Достаточно эксплуатации. Это не то, за что мы проливали кровь». Здесь Люлин берет слово. Он объясняет, что интенсификация —  неправильное решение, потому что работать так невозможно. Выступление одобряется криками присутствующих, скандирующими: «Он прав!». Люлин становится лидером рабочих «Красного Перекопа».

После неудачи партийная организация мобилизует ресурсы, чтобы вновь занять утраченные позиции. Пытаясь всеми средствами убедить рабочих, представитель дирекции, глава профсоюза и секретарь ячейки, втроем, преследуют их вплоть до раздевалок: «хотя собрание решило не одобрять  работу с повышенной интенсивностью,  вы хотите занять нас работой насильно и даже пришли искать нас в женских кабинках».

Вопреки глухому сопротивлению рабочих — заставить их работать не так, как они хотят, — партии на этот раз удается его преодолеть. Через несколько дней созывается новое собрание фабрики. На этот раз делегаты отбираются тщательно (половина записавшихся — члены партии и комсомола, не записавшиеся проверяются один за другим), чтобы получить одобрение семичасового рабочего дня с увеличением ритма работы.

Выкристаллизовывается непоколебимое противостояние «мы» и «они», в котором «они» — новые хозяева, хуже прежних (то, что эксплуатируют больше, чем при царизме, — периодически повторяющаяся тема).

Это противостояние характеризует отношения между властью и обществом — не только в эпоху сталинизма, но и вообще в ходе русской и советской истории.

В следующие месяцы напряжение лишь возрастает. С новыми тарифами в феврале зарплата уменьшена. Кое-кто угрожает забастовкой, ставя в пример другие ткацкие фабрики, как в Иваново-Вознесенске. Конфликты множатся. Преобладает пассивное сопротивление: растут пьянство, прогулы, ухудшается дисциплина труда.

В мае, когда фабрика переходит на семичасовой рабочий день с ростом интенсивности, протест возобновляется. Раздраженные рабочие останавливают машины на несколько минут, максимум — на четверть часа. Но руководство, боясь «заразы», не уступает и принимает  рабочих со сторон, чтобы сломить сопротивление. Летом ситуация ускоряется. Лето 1928 года — лето кризиса. В Ярославле, как во многих других городах не хватает продуктов питания, хлеба, в первую очередь.

Во второй половине августа ситуация еще более обостряется. В конце месяца, когда после двухнедельного закрытия на каникулы «Красный Перекоп» возобновил работу, среди рабочих вспыхивает недовольство. Кто был во время каникул в Москве, Ленинграде, Иваново-Вознесенске, распространяет чудесные слухи об изобилии, которое, кажется, царит вне Ярославля; в свободной продаже есть хлеб, масло, зерно, которые здесь нормированы. Рабочие «Красного Перекопа» вынуждены довольствоваться в месяц на человека: 1 кг. зерна, 0,5 кг. сахарного песка, 4 кг. кускового сахара, 3 кускам мыла на семью, 450 г. в день муки, ржаной или пшеничной.

Когда 31 августа партийная организация созывает собрание фабрики, чтобы подписать II заем, ярость рабочих растет. Рабочие не только не желают подписывать, но и говорят, что пошлют в Москву делегацию для выяснения настоящего положения дел. Выбирают делегатов, и с этого момента Люлин — безусловный лидер. Партии это не нравится. Стремясь исправить положение и убедить рабочих отказаться от отправки делегатов в Москву, на следующий день, 1 сентября, созывается новое собрание. Однако на этот раз ситуация ускользает из рук организаторов. Официальных ораторов освистывают, принуждают покинуть трибуну раньше, чем они закончат говорить; предлагаемые резолюции проваливаются. Чтобы попытаться «спасти ситуацию», у секретаря партии II округа, Карина, появляется идея прибегнуть к изощренной риторике: «Товарищи, вы верите Коммунистической партии или нет?», — спрашивает он. В тишине зала раздается несколько одобрительных криков, которые мало-помалу перерастают в гул: «Нет, не верим».

Коммунисты и комсомольцы оказываются  в изоляции; рабочие голосуют за поддержку решения послать в Москву делегацию. Партийная организация терпит оглушительное поражение. Теперь рабочее сопротивление формируется Люлиным.

Василий Иванович — не нормальный, он хороший рабочий с уравновешенным характером. Нравится товарищам по работе, так как бравый, честный, уверенный в себе. Умен, умеет говорить аргументированно. Не боится сказать правду и хорошо знает интересы рабочих. И поэтому коммунисты боятся его, хотят устранить. Василий Иванович не контрреволюционер. Он не против Советской власти, как повторяет постоянно и будет повторять во время допросов. Потому что благодарен Советской власти за возможность учиться. Но он против партии, главным образом, против тех, кто является в Ярославле ее представителями, с их властной надменностью и презрением к правилам, отходом от демократических основ. Василий Иванович защищает права рабочих от партии. Он против политики индустриализации, на которую держит курс группа сталинских руководителей и которая приводит его к высказыванию: «Советская власть похожа на власть Петра Великого: строили Петербург на костях десятков тысяч солдат, а Советская власть строит социализм на спине рабочего класса».

По возвращении из Москвы делегации с пригоршней обещаний, напряженность, кажется, ослабляется в надежде на улучшение снабжения. Партийная организация берет паузу, откладывая созыв собрания, на котором члены делегации должны отчитаться перед рабочими о результатах поездки. Но эта пауза не продолжительна, так как открывается новый фронт борьбы — выборы делегатов на 8-й Конгресс профсоюзов. Люлин, чья популярность выросла в глазах рабочих после поездки в Москву, неожиданно избирается делегатом на Конгресс, в то время как партийный кандидат проваливается. Это новое оскорбление, после отбора делегатов разных цехов, названных в качестве представителей фабрики на Конгресс, — неожиданно для партии и получает строгое осуждение секретаря Карина. Городской комитет партии предписывает разобраться. Даже из Москвы, из ЦК прибывает инспектор. Чтобы исправить ситуацию и помешать Люлину участвовать в Конгрессе, партийная организация привлекает все имеющиеся в распоряжении средства. С помощью ОГПУ и клеветнической кампании Люлина представляют как малопривлекательного типа, хулигана и пьяницу. Даже принимают необходимые меры по вовлечению Люлина в драку, чтобы потом арестовать и задержать на пару дней. Идет мобилизация активного меньшинства (комсомольцев, доверенных женщин), которые просят вывести его кандидатуру от имени всех рабочих. Наконец, 1-го декабря, партийная организация пробует провести новое собрание фабрики, делегаты которого не избраны, а тщательно отобраны, и заменить Люлина Махановым, кандидатом от партии. Чтобы избежать неприятных неожиданностей, первые ряды зала занимают члены партии и комсомола. Однако восторг партии длится недолго. После издевательской второй конференции ярость рабочих растет, они чувствуют себя обманутыми и требуют новые выборы. Но те же инспекторы ЦК их не слышат и просят поддержку Городского Комитета партии.

Слухи о фальсифицированных выборах доходят до Москвы, благодаря разоблачению в «рабочей корреспонденции» Люлина, опубликованной в профсоюзной газете «Голос текстильщика», и в этот момент комиссия, призванная проверить мандаты делегатов Конгресса профсоюзов, не признает Маханова.

Созвана третья конференция, когда работа конгресса уже началась. И если партийная организация мобилизовала все ресурсы, чтобы занять утраченные позиции, то соратники Люлина на этот раз также не жалеют сил. Во многих цехах на собраниях электората коммунисты не могли даже взять слова. Конференция началась в восемь вечера. Коммунисты прибыли с собрания фракции, где получили последние указания. Напряжение — высочайшее. Как скажет позднее один делегат конференции, рабочие шли на конференцию как на сражение с коммунистами.

Люлин предлагает избрать Президиум. Ему сначала отвечают отказом. Зал волнуется, секретарю не дают говорить. Наконец, выбирают Президиум. В него входят Люлин и два других его соратника, бывшие с ним в Москве в составе делегации. Когда идет обсуждение делегатов на Конгресс профсоюзов, напряжение достигает апогея. Собрание выходит из-под контроля. Рабочие отказываются слушать представителей местной власти. Представители центра также имеют трудности в возможности быть выслушанными. Кто пытается выступить против Люлина, оказывается сброшенным с трибун. Сторонники говорят: «Люлин — истинный представитель рабочих “Красного Перекопа”. Партийцы нас обманывают». Рабочие заявляют, что не уйдут, пока не проголосуют за Люлина. В результате семьсот человек голосуют за Люлина, триста — за Маханова.

На следующий день после конференции, 19 декабря, собирается руководство городского Комитета, которое констатирует, что рабочие массы пошли за Люлиным вопреки партийной воле. Арест Люлина становится делом времени. Напомним, что мы еще только в конце 1928 года. Волны репрессий еще не прокатились по стране, коллективизация еще только начинается. Партийная организация боится возможной реакции рабочих, так как появляются слухи, что если Люлина арестуют, то будет забастовка, поэтому берет передышку, надеясь, что обстановка на фабрике нормализуется без необходимости прибегнуть к крайним мерам.

Василий Иванович Люлин, наверное, мог бы избежать ареста. Но он этого не делает. Не отрекается. После триумфальных выборов Люлин — истинный представитель трудящихся масс «Красного Перекопа».

После поездки в Москву в составе делегации он понял, что находится под наблюдением. Начинает ждать ареста. И, когда едет в Москву на Конгресс профсоюзов, думает, что будет схвачен там. Но его не трогают. Вернувшись, Люлин не ночует дома. Однако угрожающая атмосфера не заставляет его отступить. Напротив, уточняет свои позиции. Вернувшись в Ярославль в конце декабря, Люлин делится с товарищами горечью разочарования, падает духом. Бесполезно говорить с теми, кто сидит в правительстве, так как, по его мнению, «все — редкие подлецы». Рассказывает, что понял в ходе Конгресса — ничего не добиться, так как все уже было отрепетировано: «не позволяли говорить беспартийным», таким, как он, несмотря на то, что они записались для выступления «в числе первых, их поставили в конце списка». Но больше всего его шокировала поездка в Центральный институт труда — «существо, чтобы с помощью науки выжимать из рабочих последние соки». Если организуют производство «по системе американского капиталиста Тейлора, рабочему останется только скелет».

Люлин не ограничивается лишь декларациями. Он готов сражаться, выступает против нового коллективного договора по вопросам, волнующим рабочих, будь то некачественное сырье, недостаток хлеба… Его пытаются заставить замолчать, не давая ему закончить речь на собраниях, но он снова вступает в борьбу: «Если вы не даете нам говорить, будет только хуже!».

Партийные органы его боятся, но не принимают решения об аресте. Ждут. Натравливают старательных шпионов ОГПУ для предотвращения акций рабочих. Чтобы помешать Люлину отчитаться перед своими избирателями, они откладывают созыв собрания фабрики до 20 января. На этот раз выступление Василия Ивановича — фронтальная атака на политику партии. И, главным образом, на экономическую политику. Люлин заявляет о тяжелейшей ситуации в стране, об ухудшении условий труда: уменьшении зарплаты, росте цен на продукты питания и безработицу. Призывает комитет фабрики заняться нуждами рабочих. Партийная организация пытается овладеть ситуацией и не позволить провести оппозиционные решения. Идет в наступление.

В начале февраля созывается новое собрание рабочих, на котором, с благословения представителя Центрального контрольного комитета, Назарова, запускается кампания по чистке фабрики от чуждых и враждебных элементов и разоблачению Люлина. Освобожденный из ОГПУ, один из его союзников, Лыточкин, член комсомола, подчиняется тяжелой самокритике. Он отвергает Люлина, не колеблясь, заявляет, что тот должен быть отстранен — под рев ожесточенного зала.

Рабочие берут слово, чтобы защитить Люлина, как сказал один рабочий: «Товарищи коммунисты, вы хотите нас напугать, как Николай II, но мы вам этого не позволим».

Несмотря на это, резолюция, посвященная ноябрьскому пленуму ЦК, одобряет политику индустриализации, предложенную правительством. Рабочее сопротивление объясняется отсталостью самих рабочих, которые, будучи несознательными, не способны понять истинные классовые интересы, в том числе построение социализма так, как это определяют большевики. Если рабочие против интенсификации труда, если просят повышения зарплаты и увеличения хлебных пайков, как на «Красном Перекопе», — они несознательные. И в соответствии с резолюцией — чуждые пролетариату и советской власти элементы, которые, благодаря демагогии, проникли в партию.

Картина, чтобы объявить Василия Ивановича Люлина и его сподвижников «врагами народа», готова.

«Органы», мобилизованные сломить сопротивление рабочих, попытались изолировать Люлина. После ноябрьского пленума 1928 года несогласные были вынуждены прибегать к «эзопову языку», пресса потеряла теперь узкие поля самостоятельности, которые еще имела. Звучат призывы к «нормализации». Эта «нормализация» — кажущаяся, так как первые месяцы 1929 года характеризуются ухудшением условий жизни. Ужесточение дисциплины труда (достаточно десятиминутного опоздания, чтобы считаться отсутствующим), хронический недостаток продуктов питания первой необходимости, хлеба — в первую очередь. В марте нормы хлеба уменьшаются, включая и детские пайки, а ритмы работы вновь ускоряются. Даже опытные рабочие плачут — не успевают за машинами, которые крутятся все быстрее.

Рабочая оппозиция избирает тактику пассивного сопротивления. Подавленные, рабочие не посещают собрания. В январе–феврале кампания по переизбранию — бедствие для партийной организации. Собрания переносятся, так как рабочие не являются, вынуждая созывать новые и новые собрания: из 1600 приходят только 160. На следующий день, после привлечения партийных сил, немногим более 260 человек.

Протест совершенно ясен. Рабочие не имеют желания принимать участие в спектакле, в котором уже все решено. Как поясняет один рабочий, «члены партии командуют, а мы должны подчиняться».

Тогда партийные органы «придумывают» новые выборы. Рабочие не могут больше посещать собрания — они проводятся в рабочее время. «Красный Перекоп» останавливается на полтора часа — время, которое рабочие вынуждены возместить в праздничные дни. Это провоцирует новую волну недовольства: «Коммунисты не способны интересоваться рабочими…Они могут только принуждать». В итоге кандидаты от партии освистаны, из шестидесяти выбранных только четырнадцать — члены партии, в то время, как прямо проходят пять соратников Люлина.

Рабочая оппозиция начинает приобретать отличительные политические черты в первые месяцы 1929 года. Это видно, например, из требований свободы печати. Кампания «демонизации Люлина» стала бумерангом для партийных органов. Все попытки дискредитировать Люлина перед массами не увенчались успехом. Василий Иванович стал героем в глазах рабочих. Именно этот факт сыграл не последнюю роль в решении арестовать Люлина для нормализации обстановки.

Накануне ареста, 9 июня, Василий Иванович должен был выступать на собрании, чтобы сделать заявление об ухудшении условий труда и высказать несогласие с индустриальной политикой партии, в частности, с первым пятилетним планом и «социалистическим соревнованием» между рабочими.

В конце собрания рабочие отклонили резолюцию партийной организации, одобряющую пятилетний план и введение соцсоревнования на «Красном Перекопе». Это ускорило требование ареста, мотивированное контрреволюционной агитацией Люлина против пятилетнего плана.

Известие об аресте распространилось на фабрике утром. Теща Василия Ивановича рассказывает небольшой группе рабочих: «Сегодня ночью ГПУ арестовало моего зятя, Люлина, никто не знает почему. Теперь семья из четырех человек брошена на произвол судьбы. Жена не работает, не знаем, как будем сводить концы с концами».

Для рабочих — это час поражения. Но среди рабочих есть и те, кто не боится говорить, что Люлин арестован из-за своих нападок против пятилетнего плана, и потому, что не боялся коммунистов: «Люлин — хороший человек, всегда говорил правду, что не нравилось коммунистам, — комментирует рабочий. — Вот вам критика!». Другие продолжают: «Арестовывают хороших людей без всякого права. Плохо кончат товарищи коммунисты, рабочие могут потерять терпение».

Начинают собирать подписи, чтобы просить освободить Люлина.

В беседах рабочие часто возвращаются к мысли об освободительной войне, чтобы сбросить новых хозяев, видя спасение только в применении крайних методов борьбы. По словам одного рабочего, комментирующего арест Люлина, «они молчат, как дураки. Надо торопиться с войной». Через несколько дней после ареста Василия Ивановича, 15 июня, ночью, через стену на фабрику были брошены листовки, написанные от руки и призывавшие рабочих к возобновлению борьбы за свободу: «Товарищи рабочие, за что мы боролись и проливали кровь? За свободу, за улучшение условий труда, чтобы освободиться от гнета капитала и за свободу слова. Теперь все возвращается к прежнему. Не разрешают говорить правду, не дают рабочему средств к существованию. Они увеличивают ритм работы и уменьшают зарплату, принялись интенсифицировать труд до невозможного. Теперь нам нечего ждать хорошего до тех пор, пока вы не начнете сражаться. Рабочий «Красного Перекопа».

Василий Иванович был осужден по статье 58/10 Уголовного Кодекса за «антисоветскую агитацию» и сослан в Великий Устюг — работать механиком на фабрике. Но он и там продолжил свои выступления против советской власти и первого пятилетнего плана. «Мы босы. Тяжела жизнь рабочих и крестьян. Вот, что нам дает пятилетний план: вырывает у крестьянина все, что он растит, а рабочий должен работать выше своих сил. В Англии и Франции рабочие живут лучше, чем в Советском Союзе».

В начале 1933 года обстановка на «Красном Перекопе» была далеко не миролюбивая. Поэтому политорганы просили дать Люлину местопроживание после освобождения где-нибудь подальше, чтобы он не мог вновь возглавит рабочее движение и откуда ему было бы затруднительно вернуться в Ярославль. Но Василий Иванович вернулся тайно и в 1934 году был снова арестован, получив пять лет тюремного заключения. Из лагеря он больше не вернулся. Был реабилитирован лишь в 1993 году, когда советский режим пал.

Почему история В.И. Люлина показалась мне такой  важной, чтобы решиться терпеливо перечитать все, что окутывало секреты? Что нам говорит эта история об испытаниях, выпавших на долю простого ярославского рабочего.

История, которую мы рассказали, проливает свет на аспект неизвестной истории тех лет и, в том числе, на отношения между рабочими и советской властью. В частности — противодействие политике второй половины 1920-х годов, касающейся модернизации страны. Поведение рабочих в конфронтации с тем, что называли эпохой диктатуры пролетариата, — одна из важнейших запретных тем официальной истории, провозглашенной Советским Союзом. На самом деле диктатура, привычная большевикам, оправдывалась видением марксизма, согласно которому капитализм, благодаря революции, сменится социализмом.

Согласно большевистской теории партия должна была быть выразителем истинным интересов рабочего класса в деле построения социализма, марксизма–ленинизма. Диктатура большевиков была узаконена как власть рабочих. Протесты рабочих против господства эксплуатация подвергались опасности быть втянутыми в дискуссию о том, что  было в глазах самих большевиков, законностью власти.

Требовалось усилить работу с массами. Поэтому конфликты и проекты перестали отражаться в средствах массовой информации. Если пролистать «Северный рабочий», последние месяцы 1929 годы — нет следов истории, рассказанной нами. К концу 1929 года процесс замалчивания достигает апогея: протесты и конфликты становятся государственной тайной, охраняемой ОГПУ и дающей доступ к ней только тем, кому положено.

После 1920-х годов печать уже под полным контролем партии, становится инструментом пропаганды. Как и вся пропагандистская машина в 1929 году печать принялась обслуживать политику индустриализации и первого пятилетнего плана, чтобы мобилизовать рабочих на рост производительности труда. Выражение рабочих посредством череды молодых героев-ударников: мускулистых, сильных, улыбающихся, — доминанта всей пропаганды того времени в печати, литературе, кино, искусстве.

Это противопоставление рабочих другим социальным группам в деле индустриализации проявлялось двояко. С одной стороны, оно должно было перечеркнуть все проявления протестов рабочих. С другой стороны, создать впечатление о согласии рабочего класса с проводимой политикой. Возвращаемся к нашему случаю. Пример, из который подтверждает двойственность, — книга, посвященная «Красному Перекопу», которая вышла в престижной серии под покровительством М. Горького («История фабрик и заводов»). Эта серия в разных томах повествовала о важных предприятиях страны 1930-х годов.

В книге о «Красном Перекопе» «выставляется напоказ» конфликт между истинными рабочими, готовыми принести себя в жертву делу интенсификации производства, и предателями — люлинцами, желающими сбить их с пути.

Заметим, что до крушения СССР социальный конфликт и поведение рабочих в конфронтации к власти были принципиально запретными темами для советских историков. Только в последние годы, после открытия архивов, историки начали заниматься темой, важной  для понимания истории 1920-х годов. В этой связи история Люлина показывает важность исследования поведения рабочих в конфликтах «великого поворота».

История «подсказывает» новую гипотезу о генезисе сталинизма, остающегося по сей день вне идеологического толкования, — одна из величайших неразрешенных проблем XX века: становление диктатуры сталинизма было конечным результатом радикальности социального и политического конфликта.

В случае с «Красным Перекопом» интенсификация производства провоцировала протест рабочих, который, однако, замалчивался партией (созывались новые собрания, чтобы протащить требуемую партией резолюцию, вопреки желанию рабочих). Авторитаризм спровоцировал волну недовольства среди рабочих, заставил их отправить в Москву делегацию. Пытаясь взять ситуацию в свои руки, партийные органы прибегли к репрессиям (ввели надзор на фабрике, Люлин ждал ареста). И, хотя рабочие «подготовили сюрприз» — Люлин делегировался на Конгресс профсоюзов, противодействие закончилось арестом Люлина.

Все это можно выразить понятием «спираль радикализации», которую шаг за шагом творили репрессивные органы, что и привело в результате к укреплению «диктатуры сталинизма».

Эта гипотеза ставит целью придать динамичный характер генезису сталинизма, освещая механизм взаимосвязи между властью и народом, партийным и общественным сознанием,  что позволяет на основе истории Люлина признать существование рабочей оппозиции, породившей «спираль радикализации». Следовательно, к сталинизму можно относиться как к одному из кризисных проявлений современности.

Данное прочтение сталинизма позволяет определить суть сталинизма не только в контексте истории России, но и в контексте мировой истории. Революция большевиков и сталинизм — феномены, на первый взгляд, не связанные причинно-следственно. В самом деле — эта связь преемственная — одно рождается из другого.

История сталинизма могла бы способствовать корректировке понятия тоталитаризма, то есть рассмотрению тоталитаризм в качестве феномена реакции современной власти на кризисные ситуации, возникающие в Европе. Такой подход к тоталитаризму позволил бы преодолеть известные ограничения теорий тоталитаризма, полученных в наследство от холодной войны. 

Опубликовано здесь