Но с феминистской точки
зрения имеет смысл «придать пол» государству, т.е. открыто признать его
«однополость». При
этом «половая половинчатость» государства,
в принципе, не является такой уж скрытой. Государственные задачи,
функции, решения совершенно очевидно перенимаются в большинстве случаев
мужчинами. Государство производит и воспроизводит, как и раньше, иерархические
отношения полов. «Раскрыть, таким образом, нужно лишь очевидное, на этом, как
на, якобы, самом сокрытом, концентрируется взгляд» феминистского исследования.
Именно на фоне
неолиберальных речей об утере значения государственной власти, как и прежде,
центральное значение имеет понимание несломленной действенной силы
государственных институтов и процессов. С точки зрения критики общества нужно
присмотреться к изменившимся формам и функциям государственности в общественных
процессах трансформации последних лет(i).
Трансформация
государственности
В ходе глобализации
капиталистического производства и циркуляции совершается кардинальное изменение
государственности или политического устройства. Майкл Хардт и Антонио Негри
даже говорят в этой связи о переходе от национально-государственного
суверенитета к «Империи», как к новым конституционным рамкам глобального
мирового порядка: «С глобальным рынком и глобальными процессами производства
возник новый глобальный порядок, новая логика и структура власти – короче
говоря, новая форма суверенитета. Империя – это политический субъект, который в
действительности регулирует этот глобальный обмен, суверенная сила, правящая
миром». (Hardt/Negri 2002)
В процессе глобального
кризиса и переформирования фордистской модели развития, которая преобладала в
западных капиталистических странах после второй мировой войны до примерно
середины 70-х годов, произошло и далеко ведущее изменение в роли и функции
государства в процессе капиталистического производства. Нео-марксисткие
теоретики государства Боб Джессоп и Иоахим Хирш называют это развитие движением
от «кейнсианского благотворительного государства» (Jessop 1994) или
«фордистского государства безопасности» (Hirsch 1995) к так называемому «шумпетерскому
workfare state« (Jessop) или к «национальному конкурирующему государству»
(Hirsch).
К важнейшим признакам
кейнсианского государства в эпоху фордизма относятся относительно высокий
уровень экономическо-социального государственного вмешательства,
ориентированная на спрос политика роста, перераспределения доходов и
трудоустройства, а также создание благотворительных систем (ср. Hirsch 1998).
Новый тип государства, национальное конкурирующее государство, напротив,
решительно отмечено диспозициями и условиями интернациональной конкуренцией
между местами производства. «Его первая цель теперь – это оптимизация условий
обращения капитала на национальном уровне относительно глобализированного
процесса аккумуляции в постоянной конкуренции с другими национальными ‘местами
производства’» (Hirsch 1998). Дерегуляция и флексибилизация интернациональных
рынков капитала и финансов в ходе неолиберальной глобализации повлекли за собой
абсолютное преимущество «политики мест производства».
Не смотря на это
изменение на национально-государственном уровне можно установить, тем не менее,
основные процессы трансформации политической организации или конституции в
глобальном контексте, которые постепенно становятся всё более важными. Джессоп
и Хирш в целом подчёркивают всего три центральных аспекта: денационализацию
государственности, разгосударствление политического режима и
интернационализацию режима политики (ср. Jessop 1997; Hirsch 2001). Эти реально
констатируемые изменения государства и системы государственных учреждений ни в
коем случае не означают – как часто ошибочно считается – что сама
государственность при этом разрушается или становится незначительной. Речь
идёт, более того, о кардинальном изменении формы и функций политического
устройства. Государственные функции и образующие элементы являются, как и
прежде, необходимыми и действенными, но смещёнными на другие уровни и поля (ср.
Hardt/Negri 2002).
С другой стороны, и
национальное государство конкуренции, не смотря на некоторые критичные в
отношении неолиберализма анализы, не является «слабым государством», но вполне
сильным, вмешивающимся государством (). Т.к. упразднение социально-политических
регуляторов происходит одновременно с усовершенствованием государственной
политики безопасности и (политики) «места производства». Таким образом, нам
нужно рассмотреть оба эти уровня (национал-государственный и сверхнациональный)
трансформации государственности.
Новые бесполые дебаты о
государстве
В общественных науках
можно наблюдать со второй половины 80-х годов ренессанс дебатов о государстве.
Примечательно в этих «оживших» дебатах о государстве, что вопрос об отношениях
государства и пола, а, кроме того, и специфические половые воздействия
государственных процессов переструктуризации снова выносятся за скобки анализа.
При этом «половые» последствия деконструкции социального государства, как
например, реприватизации и, тем самым, ре-феминизации до сих пор перенимавшейся
государством репродуктивной деятельности, более чем явны. «Половую слепоту»
также нельзя не заметить и в неомарксистских анализах государственности,
которые, вообще-то, понимают себя как критичные в отношении власти и общества.
Хотя отношения между полами в последние годы упоминается с краю
материалистскими единичными теоретиками государства (ср. например Hirsch 1995),
тем не менее, по каким бы то ни было причинам, просто добавляется и не
интегрируется систематически в теоретический анализ.
Это не-упоминание или
упущение структурного и исторического отношения государства и пола сопоставимо
с «обесполиванием» государства. Государство в этой теоретической традиции
становится «полово-нейтральной инстанцией», его половой характер, т.е.
институционализированный в нём «мужской пол» остаётся тем самым незамеченным
(ср. Kreisky 1995a, Demirovic/Pühl 1997).
Неомарксистские
государственные теории хотя и определяют государство как социальное отношение
или как «материальное сгущение социального отношения сил» (Поуланцас), но под
«социальными силами» суммируются только классы и классовые фракции. Государство
считается, поэтому просто ареной «классовых конфликтов», а не «войны между
полами». Как «структурирующее государство значение пола», так и «образующая
отношения между полами сила государства» не находят, как правило,
рассмотрения.в неомарксистском теоретическом развитии.
Gendering the State
Но с феминистской точки
зрения имеет смысл «придать пол» государству, т.е. открыто признать его
«однополость» (ср. Kreisky 1995a). При
этом «половая половинчатость» государства,
в принципе, не является такой уж скрытой. Государственные задачи,
функции, решения совершенно очевидно перенимаются в большинстве случаев
мужчинами. Государство производит и воспроизводит, как и раньше, иерархические
отношения полов. «Раскрыть, таким образом, нужно лишь очевидное, на этом, как
на, якобы, самом сокрытом, концентрируется взгляд» феминистского исследования
(Demirovic/Pühl 1997).
К развитию
феминистского анализа государства
С другой стороны, как
раз феминистской теории и не хватает разработанной теории государства. Даже
если начальная «отдалённость от государства» женского исследования сменилась
множеством феминистских анализов государственности, то до сих пор не была
развита выработанная или систематическая теория государства с точки зрения
критики пола. К тому же, постструктуралистские исследовательницы как Джудит
Аллен или Розмэри Прингл/Софи Уотсон вообще ставят под вопрос категорию
государства и, тем самым, необходимость
феминистской теории государственности.
Исходным пунктом
феминистско-теоретического занятия государством были так называемые «дебаты о
патриархате» в 70-х годах. В теоретической дискуссии, в первую очередь, речь
шла о вопросе взаимоотношений патриархального и капиталистического угнетения. И
только позже была проанализирована
специфическая роль государства в поддержании угнетения женщин и, и тем самым и
его патриархальный (и капиталистический) характер.
Патриархальное и
дружественное женщинам государство
Грубо говоря, в ранней
феминистской дискуссии о государстве, во всех различных подходах и теориях,
можно установить две противоположных позиции: в то время как некоторые
феминистские теоретики интерпретируют государство как форму патриархальной
власти, как «мужское государство», другие видят в нём важную арену для
установления равенства между полами. Государство, особенно в форме
(«дружественного женщинам») благотворительного государства, считается, тем
самым, в определённом смысле союзником в
укрощении/приручении всё ещё существующей патриархальной власти. С одной
стороны государство отрицается, т.к. оно воспроизводит патриархальные отношения
власти и угнетения. С другой стороны, оно, напротив, оно привлекается к тому,
чтобы получить возможности власти и воздействия и установить справедливые
отношения между полами. Эти различные интерпретации государства имеют
теоретические рамки, с одной стороны, в концепции «патриархального государства»
и, с другой стороны, в концепции «дружественного женщинам или партнёрского
государства».[1]
С этим связываются две
противоположные политическо-практические стратегии: либо стратегия «отказа»
(автономия), либо стратегия «участия» (институт) (ср. Kreisky 1995a, Sauer
2001). Обе стратегии и связанные с ними теоретические позиции должны рассматриваться в контексте нового женского
движения, т.к. они определённым образом отражают и развитие новых женских
движений от начального антиэтатизма к так называемому «государственному
феминизму».
Обе теоретические
концепции отмечены тем, что они концентрируются в первую очередь на
описательных анализах конкретно-эмпирической поверхности буржуазного
государства, не спрашивая о его структурных (а не личных) причинах
патриархального характера. Хотя патриархальные и дискриминирующие структуры
современного государства устанавливаются и описываются, причиной их
государственнообразного проявления аналитически не занимаются. Вследствие этого
центральные вопросы, как вопрос о границе государственной регуляции, вообще не
попадают в поле зрения феминисток. Задачей критической государственной теории
должно быть не только историческое представление и описание (во всех его
измерениях) государства, но логическое обоснование существования категории
самого государства. Речь идёт, таким образом, о общественно-теоретическом
вопросе – почему государство вообще существует как особая форма общественных
отношений. Т.к. только через определение формы современного государства можно
было бы убедительно вывести систематическую взаимосвязанность государства,
капитала и пола, не впадая в личностную, функционалистскую аргументацию.
Кроме обеих укороченных
теорем, «патриархального» и «дружественного женщинам» государства, в
феминистских исследованиях с начала 90-х годов были предприняты некоторые
попытки систематической концептуализации государства и пола. Хотя
утверждение, что, как и раньше, нет всеобъемлющей теории государства с
полово-критической точки зрения, считается верным, но уже существует множество
«зарисовок» антипатриархальных концепций государства, которые выходят за рамки
эмпирических и исторических исследований (ср. Sauer 2001).
Фрагменты
антипатриархальной теории государства
Государство в этих
новых феминистских теориях с начала 90-х годов больше не рассматривается
однобоко как патриархальное или враждебное женщинам, но была предпринята
попытка теоретически охватить половой характер государства во всей его
противоречивости. Центрального внимания
в этих новых анализах заслуживает вопрос о половой принадлежности
государства. Именно опыт общения с отчасти «дружественным к женщинам»
благотворительным государством, увеличивающейся институционализацией «женского
вопроса» и одновременным цементированием царящего отношения между полами с
одной стороны, а также возникшим в ходе
кризиса фордизма кризисом благотворительного государства, с их «привязанными к
полу» последствиями с другой, требуют дифференцированной концепции, чтобы
заново объяснить сложные отношения государства и пола.
Центральным пунктом
этих новых анализов является как раз теоретическое определение половой принадлежности
государства. Этот сложный феномен до сих пор рассматривался в феминистских
исследованиях различным образом. Согласно Бригитте Зауэр, можно различать в
этой связи четыре различных уровня феминистских анализов государства (ср. Sauer
1998, см. также Sauer 2001).
Конструкционная идея
современного государства
Многие феминистские
исследовательницы критиковали либеральную парадигму общественного договора и
раскрывали, что этот, якобы, универсальный договор является договором между
мужчинами или братьями и всегда исключал женщин из общественной сферы (ср.
напр. Pateman 1994). Общественный договор основывается на постоянно сокрытом
половом договоре. Современная общественно-легитимирующая идея договора
базируется, тем самым, на полово-специфическом, андроцентрическом разграничении
и исключении.
Образование
современного национального государства
Эти феминистские подходы
показывают, что историческое возникновение национального государства тесно
связано с войной и милитаризмом, и тем самым, связано и с возникновением
современной конструкции мужественности. Это объясняет и исключение женщин из
концепции подданного государства. Тут, прежде всего, надо проанализировать
логику прав гражданина государства как маскулинную логику.
Государство как
(вос)производитель межполовых отношений
Многие феминитские
государственно-теоритические работы исследуют различные политические области
(policies) под углом полово-специфических аспектов и влияний. Государственная
политика (государственные меры и процессы) исследуется здесь в отношении к её воспроизводящим, а также модифицирующим влияниям на царящий половой порядок.
Маскулинность государственного
аппарата
К этому в первую
очередь относится развитая Евой Крайской «Государства как союза мужчин» (ср.
Kreisky 1995a). Она указывает на «мужскую» структуру государственных институтов
и государственной бюрократии, т.к. женщины, исторически смотря, с возникновения современного
национального государства исключены из центральных политических учреждений и
уровней принятия решений таким образом, государственные институты являют собой
культуру институционализированной мужественности, которая, однако, может вполне
изменяться. Современное государство является в двух смыслах «мужским»:
во-первых, государственные задачи и посты занимаются в большинстве своём
мужчинами («номинальная мужественность», а во-вторых государство систематически
представляет и предпочитает мужские интересы и образ жизни («структурная
мужественность») (ср. Sauer 1998). Прописанная в современном государстве
«гегемониальная мужественность» (Connell 1990) указывает на специфическое
институциональное закостенение социальных процессов взаимодействия, которые
могут изменяться исторически и пространственно.
К критике государства
Как бы ни были
необходимы эти новые феминистские анализы для определения пола современного
государства, так, всё же, удивляет то, что и эти теории застревают на уровне
простого описания. Половая принадлежность государства обосновывается на аналитическом уровне чисто исторически и эмпирически. Феминистские
исследовательницы государства хотя и формулируют критическую теорию мужского
государства, но принципиальная, радикальная критика государства как такового отсутствует как и прежде. Существование государства становится, таким образом,
чем-то данным, само собой разумеющимся и просто критикуется в его современной
форме (ср. ). Критика же должна, напротив, нападать на саму категорию
государства. Т.е. не пытаться «понять» государство, но «лишить его фетишизма, и
тем самым упразднить» (там же). Такая «деструктивная теория» государства – как
это называет марксистский теоретик Джон Холлоуэй – требует фундаментальной теории государства, которая не просто описывает и исторически представляет государство
(обращая внимание на его половую составляющую), но может логически обосновать
существование государства как такового логически. Т.е. речь идёт о вопросе:
почему государство вообще существует как особенная форма общественных
отношений. И примыкая к этому – почему государство и царящая иерархия полов до
сих пор были и есть связаны друг с другом. Показательно, что феминистская
теория, которая давно отвернулась от изначальной критики капитализма, не
заботилась об этих фундаментальных теоретических вопросах. Но только через
определение формы современного государства можно было бы, по моему мнению,
убедительно доказать систематическую взаимосвязь государства, капитала и пола,
не впадая в личностную, укороченную аргументацию.
Было бы необходимо
связать существующие антипатриархальные концепции государства с
общественно-теоретическими вопросами. Только подобная связь феминистских и
общественно-теоретических вопросов могла бы проложить дорогу к всеохватывающей,
предусматривающей все общественные отношения власти, критике современного
государства и происходящих сейчас общественных процессов.
Патриархально-капиталистическое
государство
В заключение будет
схематично представлена и предложена аналитическая модель, которая пытается
объединить представленные выше теоретические подходы. Как можно обосновать
всегда присутствующую в современном государстве патриархальную культуру, не
впадая в укороченную, функционалистскую аргументацию? Чтобы разрешить эту теоретическую проблему, я хочу опереться на концепцию государства Иоахима Хирша
и попытаться расширить её в феминистской перспективе. Я попытаюсь развить
антипатриархальную теоретическую модель, которая хотя и понимает государство
как общественное, противоречивое отношение, но одновременно рассматривает его
как структурно патриархальное. В соответствии с понятийно-теоретическим
различием у Хирша между «формой» государства с одной стороны и конкретными государственными формациями или
государственными аппаратами с другой, мне хотелось бы различать между «мужской»
или патриархальной формой государства и конкретно-историческими «половыми
режимами» или «гегемониальной мужественностью». Что следует под этим понимать?
Исходной точкой
государтсвенно-теоретических размышлений
у Хирша является ценностно-теоретический анализ капиталистических отношений
обобществления. Хирш пытается в начале предоставить объяснение почему в
капиталистическом обществе политическая сфера
принимает отдельную от экономики и общества форму (ср. Hirsch 1995).
Ссылаясь на марксов анализ форм ценности, он пытается обосновать государство из
фундаментальных структур или форм капиталистических социальных отношений. Т.е.
он противопоставляет своё обоснование государства функционалистским теориям не
в анализе его конкретных задач и функций, а в его социальной форме. Под
«социальной формой» Хирш понимает объекты, которые стоят вне людей и чужды им,
и в которых их общественные взаимоотношения не проявляются непосредственно
различимым образом. Общественные отношения людей должны принимать при актуальных экономических отношениях форму
отношений объектов. В обществе, отмеченном частным производством при разделении
труда, конкуренции и материальными классовыми антагонизмами, общественность
не может быть установлена непосредственно, коллективно и сознательно, а только
в овеществлённых социальных формах. Как обе фундаментальные социальные формы, в
которых возникает общественность людей, он обозначает как ценность, которая
выражается в деньгах, и как политическую форму, которая проявляется в образе
отдельного от экономики государства (ср. Hirsch 1995).
Форма ценности и
политическая форма являются для Хирша центральными социальными формами,
которые гарантируют воспроизводство капиталистического общества, не смотря на
его фундаментальные антагонизмы и конфликты. Чистое, определяемое формой
ценности, воспроизводство потому невозможно, потому что эта материальная
взаимосвязь воспроизводства является структурно кризисной: с одной стороны,
процесс аккумуляции капитала отмечен кризисами, с другой стороны, он основан на
внешних условиях (природа, социальные отношения, не имеющие формы товара и
т.д.), которые он сам производить не может, и отчасти даже разрушает. Эти
внешние и внутренние противоречия регуляции, определяемой формой ценности,
вынуждают к ориентированной на материальное производство, порядок и сохранение общества в целом, стоящей вне производственного процесса политической
регуляции: к государству. Поэтому возникает характерное для капиталистического
общественного порядка разделение «политики» и «экономики», «государства» и
«общества». «Государство» и «общество» хотя и являются формально разделёнными,
но в то же время связаны друг с другом. Они образовывают, определённым образом,
«противоречивое единство» (Hirsch 1995). Именно в этом разделении и
одновременной связи политики и экономики Хирш видит особенность
капиталистического образа обобществления.
Это разделение
перекликается с разделением на две общественные сферы в буржуазном общественном
порядке: общественное и приватное. В либеральной, буржуазной теории, и в
марксистской теории под этим подразумевается в целом различие между «рынком»
или «экономикой» (частное) и «государством» или политическим поведением
(общественное). Феминистские исследовательницы направляли взгляд, однако, на
второй, часто незамечаемый уровень частного, и имеют в виду область семьи,
дома, интимную сферу. Это значение частной сферы в
патриархально-капиталистсическом модусе обобществления приписывается женщинам.
В то время как женщинам приписывается частная, эмоциональная сфера, политика, а
также и экономика понимается как мужская сфера. В последующем я буду
рассматривать частное в этом значении.
Разделение
общественного и частного является, таким образом, патриархальной схемой,
которая регулирует механизмы власти и владычества. «Поддержание фиктивной
разделительной линии между частным и общественным есть условие воспроизводства
исключения женщин из институционализированной материальности государства,
производства исключительной мужественности в этой сфере, а также для
парадоксальной интеграции женщин в государственный проект» (Sauer 1997).
Тут является важным,
что эти разделения, которые составляют политическую форму, следует понимать не
только как фиктивные, иллюзорные, но и как обладающие реальным воздействием
(кажущееся/реальность). Конечно, то, что считается «частным» или
«общественным», может постоянно изменяться, т.к. государство само обладает
властью определения этой разделительной линии (ср. Sauer 1998). Проведение
границы между общественным и частным исторически и культурно вполне изменяемо и
переносимо. Так, например, с интеграцией когда-то частных областей (например,
воспитания детей) в социальное государство была расширена общественная сфера. С
другой стороны, эти передвижения и изменения границы в отношении общественного
и частного не означают фундаментального исчезновения этого строгого,
воображаемого разделения.
В принципе считается, что
«форма» государства покоится на разделительной линии между общественным и
частным. Т.е. это означает, что этот заключающийся в конструкции государства
раскол нельзя просто упразднить или удалить, как на это надеялись некоторые
феминистски (ср. Connell 1990, Sauer 1997). Разделительная линия
общественное/частное является настолько реальной, насколько государство (т.е.
его форма) само порождается этой концепцией. Если бы разделение было
упразднено, не было бы и государства в
его современной форме. [i][2]
Чтобы сделать мой
аргумент более ясным: «андрогинное государство» в моём понимании невозможен
и немыслим потому, что государство в
своей форме покоится на патриархальном механизме раскола, т.е. на разделении
сфер между, определяемой как «мужская», политизированной общественностью, и
определяемой как «женская», деполитизированной частной сферой. Это разделение
представляет собой центральную структуру патриархально-капиталистического
образа обобществления.[2][3] Т.к. буржуазное государство основано на этом
модусе обобществления и исходит из него, оно не обязательно «капиталистическое»
по своей внутренней структуре, но всегда «патриархально». Определение
государства как «патриархального» поэтому нельзя отделить от его
«капиталистической» структуры, т.к. оная сама может быть понята как
«патриархальная». «Патриархальная» конституция современного государства может
быть объяснена из фундаментальных структур или форм
патриархально-капиталистических социальных отношений.
Другими словами: также
как и «классовый характер», «патриархальный» или «мужской» характер государства
следует расшифровать в его форме. Половой характер государства получается из
«структурной адекватности» между патриархально-капиталистическими отношениями и
политической формой власти. Опираясь на Йозефа Эсера, можно сформулировать:
тем, что государство при помощи своей монополии на насилие охраняет
патриархально-капиталистический процесс производства, оно одновременно охраняет
и заключённое в процессе классовое и половое противоречие (опираясь на Esser
1985). Государство ни в коем случае не является в этом смысле «агентом» или
«инструментом» мужчин, как это утверждают функционалистская и личностная
теории. Мужественность или половая принадлежность государства основывается, более того, на его
фундаментальной структуре или форме. Это означает, что современное государство
структурно отвечает мужским интересам и образу жизни, что мужчины, так сказать,
косвенно предпочитаются. Таким образом, государство не может кардинально
ставить под вопрос патриархальные отношения.
Но как можно объяснить
области деятельности и возможности женщин, парадоксальную интеграцию женщин в
благотворительное государство, а также реальные изменения и трансформации
государственности и половых режимов при помощи этих теоретических рамок? Как
уже было сказано выше, я различаю, опираясь на Хирша, между формой государства,
с одной стороны, и конкретными
государственными аппаратами и проектами, с другой. Государство в его конкретной
институционализированной, организованной форме является выражением соотношения
социальных сил. Конкретное государство не может, поэтому, восприниматься как
единый, закрытый блок, но как исторически-специфическая институциоанлизация
социального отношения между различными общественными группами и индивидами.
С феминистской точки
зрения конкретное государство может быть понято как «институционализация
полового отношения власти, т.е. как выражение отношения полов, и оно
организует отношения между полами» (Sauer 1997, см. также Pühl 1998).
Общественное отношение сил (между полами) принимает конкретную форму в системе
политических институтов, аппаратов и организаций. Конкретный государственный
проект состоит, таким образом, из различных, относительно самостоятельных и
отчасти состязающихся друг с другом аппаратов и институтов, которые, в свою
очередь, могут устанавливать различные отношения с различными группами. Это
означает, что конфликты между полами могут происходить на аренах государства.
Отношения
государственных аппаратов к общественным группам не могут, однако, рассматриваться как стабильные и твёрдые,
т.к. они изменяются в соответствии с соотношениями сил. Это указывает на
высокую способность государственного аппарата к приспособлению (ср. Hirsch
1995). Относительно отношений между полами это значит, что могут образовываться
различные «половые режимы» в
соответствии с царящими гегемониальными половыми порядками или мужественностями
(ср. Pühl 1998). Патриархальная конструкция конкретного государственного
проекта изменяется с различными историческими и пространственными условиями.
Вид и образ, в каких выражается «мужской» характер государства конкретно, может
различаться по странам и времени, и нуждается, поэтому в отдельных
теоретических и эмпирических исследованиях.[ii][4] Конкретная мужественность определённого
государства перманентно конструируется заново и инсценируется сама. Это
историческо-специфическое видение вполне может объяснить отчасти позитивные
изменения в отношении пола и государства. Конкретное государство не является
раз и навсегда определённым как «патриархальное» или «мужское» (Sauer 1997, ср.
Demirovic/Pühl 1997). Более того, его половая политика, как и половая
принадлежность его институтов, могут постоянно меняться. Конкретный
государственный аппарат ни в коем случае нельзя путать с выше описанной
«государственной формой» или «политической формой».
Поэтому, в общем, мы
можем установить: современное государство хотя и может модифицировать
патриархальные отношения, но, в соответствии с определённостью его формы, не
может радикально упразднить. Целью критическо-феминисткой теории, поэтому, должно быть – говоря вместе с Джоном
Холлоуэем – «не понимать, а дефетишизировать и, тем самым, упразднить»
патриархально-капиталистическое государство (Holloway 1998).
[iii][1] Более
подробное представление этой концепции можно найти у Генетти, 1998.
[iv][2] Конелл констатирует то же: “In one sense that seems to imply an end to the
state as such, which is founded on such a distinction”. (Connell
1990, 538)
[v][3] Смотри об этом
мои размышления в Генетти 1998.
[vi][4] Концепция
половых режимов, которая эмпирически исследует половую специфику различных
благотворительных государств, относится к этому уровню анализа государства. См. об этом например сборник от Sainsbury, Diane (составитель) (1996) – Gendering Welfare States, London/Thousand
Oaks/New Delhi, 2-ое
издание.
Перевод с немецкого:
Ndejra
Впервые опубликовано Liberadio
i) Staat, Kapital und Geschlecht. Eine Bestandaufnahme feministischer
Staatskritik; Grundrisse Nr. 4, 2002
Литература:
Connell, Robert W. (1990): „The state, gender, and sexual politics.
Theory and appraisal“, in: Theory and Society, H. 19, S. 507-544.
Demirovic, Alex/Pühl, Katharina (1997): „Identitätspolitik und die
Transformation von Staatlichkeit: Geschlechterverhältnisse und Staat als
komplexe materielle Relation“, in: Eva Kreisky/ Birgit Sauer (Hg.):
Geschlechterverhältnisse im Kontext politischer Transformation, PVS, Sonderheft
28, Opladen/Wiesbaden, S. 220-240.
Esser, Josef (1985): Staat und Markt; in: Fetscher, Iring/Münkler,
Herfried (Hg.): Politikwissenschaft. Begriffe – Analysen – Theorien. Ein
Grundkurs, Reinbek bei Hamburg, S. 201-244.
Genetti, Evi (1998): Die Geschlechtergrenze des bürgerlichen Staates.
Zur Kritik der Geschlechtergleichheit im Wohlfahrtsstaat, Wien (дипломная работа)
Hardt, Michael/Negri, Antonio 2002: Empire. Die neue Weltordnung,
Frankfurt/NY.
Hirsch, Joachim (1995): Der nationale Wettbewerbsstaat. Staat,
Demokratie und Politik im globalen Kapitalismus, Berlin.
Hirsch, Joachim (1998): Vom Sicherheitsstaat zum nationalen
Wettbewerbsstaat, Berlin.
Hirsch, Joachim (2001): Die Internationalisierung des Staates.
Anmerkungen zu einigen aktuellen Fragen der Staatstheorie; in: Hirsch,
J./Jessop, B./Poulantzas, N.: Die Zukunft des Staates, Hamburg, S. 101-138.
Holloway, John (1998): Kritik und Sozialwissenschaften; in: Görg,
Christoph/Roth, Roland (Hg.) 1998: Kein Staat zu machen. Zur Kritik der
Sozialwissenschaften, Münster, S. 14-19.
Jessop, Bob (1994): „Veränderte Staatlichkeit. Veränderungen von
Staatlichkeit und Staatsprojekten“, in: Dieter Grimm (Hg.): Staatsaufgaben,
Baden-Baden, S. 43-73.
Jessop, Bob (1997): Nationalstaat, Globalisierung, Gender; in: Kreisky,
Eva/Sauer, Birgit (Hg.): Geschlechterverhältnisse im Kontext politischer
Transformation, PVS, Sonderheft 28, Opladen/Wiesbaden, S. 262-292.
Kreisky, Eva (1995a): „Der Staat ohne Geschlecht? Ansätze feministischer
Staatskritik und feministischer Staatserklärung“, in: dies./ B. Sauer (Hg.):
Feministische Standpunkte in der Politikwissenschaft. Eine Einführung,
Frankfurt/Main, S. 203-222.
Kreisky, Eva (1995b): „Der Stoff, aus dem die Staaten sind. Zur
männerbündischen Fundierung politischer Ordnung“, in: Regina Becker-Schmidt/
Gudrun-Axeli Knapp (Hg.): Das Geschlechterverhältnis als Gegenstand der
Sozialwissenschaften, Frankfurt/New York, S. 85-124.
Pateman, Carole (1994): „Der Geschlechtervertrag“ [1988], in: Erna
Appelt/Gerda Neyer (Hg.): Feministische Politikwissenschaft, Wien, S. 73-95.
Pirker, Peter (1999): Zu einem analytischen Begriff des Politischen.
Neoliberalismuskritik, Hannah Arendt und der Triumph der Bürgergesellschaft,
Wien, (дипломная работа).
Pühl, Katharina (1998): Staat und Geschlecht. Bausteine einer
Analyseperspektive; Vortrag bei der Tagung „Europa zwischen Integration und
Ausschluß“, Universität Wien, 5.-7. Juni 1998, неопубликованный манускрипт.
Sauer, Birgit (1997): „Die Magd der Industriegesellschaft“. Anmerkungen
zur Geschlechtsblindheit von Staatstheorien; in: Kerchner, Brigitte/Wilde,
Gabriele (Hg.): Staat und Privatheit, Opladen, S. 29-53.
Sauer, Birgit (1998): „Antipatriarchale Staatskonzepte. Plädoyer für
Unzeitgemäßes“, in: Juridikum. Zeitschrift im Rechtsstaat, Nr. 1, S. 18-21.
Sauer, Birgit (2001): Die Asche des Souveräns. Staat und Demokratie in
der Geschlechterdemokratie, Frankfurt/New York.
http://www.novsu.ru/
Комментариев нет:
Отправить комментарий