Марк Васильев. Че Гевара как революционный теоретик

Череда исторических обстоятельств сложилась так, что великий революционер ХХ века Эрнесто Че Гевара считается у нас «классиком революционной практики», но, отнюдь не революционной теории. Вместе с тем, как отмечают биографы, свой путь революционера Че, еще в молодые годы,  начал не с партизанской войны, а именно с теоретических поисков, и, руководимый «гуманистическим и антиимпериалистическим импульсом», «индивидуально, через первоисточники», пришел к марксизму.  Свою приверженность марксистским убеждениям он сохранил в течение всей своей короткой жизни.

           

«Революционная теория как

выражение социальной истины

выше какого бы то ни было ее изложения»

Че Гевара

                  «В конце концов, мы должны иметь в виду,

                                                         что империализм – это мировая система,

и что надо победить его в конфронтации

мирового масштаба»

Че Гевара

Череда исторических обстоятельств сложилась так, что великий революционер ХХ века Эрнесто Че Гевара считается у нас «классиком революционной практики», но, отнюдь не революционной теории. Вместе с тем, как отмечают биографы, свой путь революционера Че, еще в молодые годы,  начал не с партизанской войны, а именно с теоретических поисков, и, руководимый «гуманистическим и антиимпериалистическим импульсом», «индивидуально, через первоисточники», пришел к марксизму.  Свою приверженность марксистским убеждениям он сохранил в течение всей своей короткой жизни. Во многих странах сразу после  гибели  Че были  изданы  собрания его статей и речей, имеющих несомненное теоретическое значение. Однако в СССР первая теоретическая работа Че Гевары была опубликована только в 1987 году. Почему? Еще в старые добрые времена «брежневского застоя» среди множества легенд вокруг его имени существовала версия о том, что вследствие идейных разногласий с руководством СССР, Че Гевара был вынужден покинуть Кубу и воплощать свои идеи в Боливии, где и погиб.   Нет, официально ярлык «уклонизма» на Че никогда не навешивался. Более того, в СССР до «перестройки» неоднократно выходили в свет его биографии, в том числе, в серии «Жизнь замечательных людей». Но у читателя таких биографий формировался вполне определенный образ Че как бесстрашного и неугомонного, но поверхностного революционера-романтика, недостаточно усвоившего «научный социализм». Отчасти такое искажение усугублялось борьбой КПСС с Компартией Китая. Сторонники КПК в странах Азии и Латинской Америки в противовес «советскому ревизионизму» настойчиво подчеркивали единые корни «философии крестьянской войны» Мао Цзэдуна и внешне аналогичных взглядов Че Гевары. Справедливости ради надо сказать, что этот стереотип был усугублен и  догматиками от «троцкизма» механически зачислявшими «геваризм» в разряд мелкобуржуазных течений. 

Только в 2006 году российский читатель получил возможность подробно ознакомиться с  теоретическим наследием Че Гевары в виде сборника статей и выступлений, опубликованных издательством «Культурная революция»: «Эрнесто Че Гевара.  Статьи, выступления, письма», М.,Культурная революция, 2006, 632 с.  (в дальнейшем, цитируя высказывания Че Гевары, мы приводим страницы данного сборника М.В.).  Во введении к сборнику составители справедливо замечают, что такое «опоздание на 40 лет» не случайно, ибо Че «был в равной степени подозрителен и ненавистен и для псевдомарксистов (постсталинского М.В.) квазисоциализма и для псевдодемократов квазикапитализма, для самодовольных чиновников, воинствующих националистов, апологетов любого статус-кво».

«ПАРТИЗАНСКАЯ ВОЙНА КАК МЕТОД»

Революционная теоретическая публицистика практически всегда полемична, демонстративный пример тому дают ленинские работы. Читая работы Че Гевары  нельзя не заметить, что они также представляют собой полемику, хотя, иногда завуалированную, безадресную, и не столь резкую, как ленинский стиль. Очевидно, что по многим вопросам Че полемизирует с «кабинетными революционерами» и «кабинетными  марксистами», традиционно  представлявшими когорту «друзей СССР» в странах Запада и «Третьего мира». Не считаться с этим Че Гевара не мог, с чем, вероятно, и связана деликатность полемики.  Безусловно, цели и методы революционной борьбы не могли не стать частью этого спора. 

 Радикализация обстановки в Латинской Америке в 50-х – 60-х годах, победа кубинской революции вновь актуализировала вопрос о формах и методах вооруженной революционной борьбы о путях взятия власти. В 1963 году Че Гевара пишет статью «Партизанская война как метод», посвященную роли традиционной латиноамериканской герильи в современной революционной борьбе. Хотя, на самом деле содержание этой статьи шире, и является, по сути, анализом соотношения вооруженной и мирной борьбы за овладение политической властью. Че корректно, но очень последовательно показывает, что парламентские пути борьбы коммунистов за власть, официально канонизированные в рамках «политики мирного сосуществования государств с различным общественно-политическим строем»  имеют свои серьезные ограничения и недостатки, поскольку парламентский путь невозможен без компромиссов с идеологическим противником, а компромиссы нередко оборачиваются обманом пролетариата.  Че пишет: «Опасно такое распространенное явление, когда лидеры прогрессивных партий, стремясь на какое-то время сохранить путем использования отдельных аспектов буржуазной демократии более благоприятные условия для революционной деятельности, путают понятия (это часто происходит в горячке революционной борьбы) и забывают о своей конечной цели – взятии власти».

Более того, по мнению Че Гевары, современный империализм ставит под большой знак вопроса возможность длительного сотрудничества с национальной буржуазией в рамках политики «народных фронтов», официально признаваемой тогдашним советским и китайским руководством. Че показывает, что альянс с национальной буржуазией, готовой играть на противоречиях между американскими и европейскими монополиями, хотя и позволяет революционерам добиться определенных тактических успехов, но, «союзы с буржуазией, - какой бы революционной та ни выглядела в данный момент, необходимо носят временный характер. …В Латинской Америке обострение основного противоречия (между эксплуататорами и эксплуатируемыми М.В.) кажется столь стремительным, что подавляет «нормальное» развитие противоречий, возникающих в ходе борьбы за рынки между империалистами».

Исходя из этого, Че Гевара (вслед за классиками марксизма) напоминает, что «насилие не является привилегией эксплуататоров, эксплуатируемые имеют такое же право на него, а в определенные моменты истории они ОБЯЗАНЫ прибегнуть к такому праву».

 Во главу угла на данном этапе революционной ситуации в Латинской Америке Че Гевара ставит партизанскую войну беднейших крестьян, которая, хотя и присутствовала в ходе европейских революций, но, имела противоречивый, в лучшем случае – вспомогательный характер.  Именно этот момент,  несоответствующий «духу и букве» классического марксизма, вызывал и вызывает наибольшее число вопросов относительно «ортодоксальности» марксистских взглядов Че. Ниже мы проанализируем его более подробно, но пока подчеркнем, что, отстаивая концепцию партизанской борьбы, Че Гевара не возводит ее в абсолют. Он обращает внимание, что эта форма борьбы «ЯВЛЯЕТСЯ ЛИШЬ МЕТОДОМ – методом достижения поставленной цели. А необходимой, обязательной целью каждого революционера является ЗАВОЕВАНИЕ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ВЛАСТИ». Че Гевара категорически возражает против отождествления революционной герильи с путчизмом и  «заговорами одиночек»: «В ходе развернувшейся полемики тех, кто стремится вести партизанскую войну, обычно критикуют, утверждая, что они пренебрегают борьбой масс, как будто, речь идет о взаимоисключающих методах. Мы отвергаем стоящие за подобной позицией представления; партизанская война – это народная война, это массовая борьба».  Какие же социально-классовые нюансы позволили Че Геваре поставить вопрос о партизанской войне во главу угла тактики и стратегии латиноамериканских революционеров?

В.И. ЛЕНИН О РЕВОЛЮЦИОННОЙ БОРЬБЕ

КРЕСТЬЯНСКИХ МАСС В КОЛОНИАЛЬНОМ МИРЕ

Вопрос о поддержке коммунистами революционной борьбы крестьянских масс и мелкой буржуазии в колониальных и постколониальных странах был поднят почти одновременно с созданием Коммунистического Интернационала.  В июле 1920 года на II-м Конгрессе Коминтерна В. И. Ленин в докладе по национальному и колониальному вопросу уделил этой теме первостепенное внимание. Он утверждал, что коммунисты могут и должны поддерживать буржуазные освободительные движения в колониальных странах лишь в тех случаях, «когда эти движения действительно революционны, когда представители их не будут препятствовать нам воспитывать и организовывать в революционном духе крестьянство и широкие массы эксплуатируемых» (2-й Конгресс Коммунистического интернационала). Стенографический отчет. Пг. 1921 г. С.117-120). Главный результат такого революционного воспитания Ленин видел в создании крестьянских советов, поскольку «идея Советской организации проста и применима не только к пролетарским, но и к крестьянским феодальным и полуфеодальным отношениям» (там же).  Из этих тезисов Ленин делал далеко идущие выводы: при условии действенной помощи Советской Республики, Коминтерна, пролетариата передовых стран, «отсталые страны могут перейти к советскому строю и через определенные ступени развития - к коммунизму, минуя капиталистическую стадию развития».

Подобная постановка «колониального вопроса», казалось, противоречила всем ранним ленинским работам, где он, в полемике с народниками, как раз доказывал неизбежность и прогрессивность вступления феодальной России в капиталистическую формацию. Она не могла не показаться еретической как для социал-демократии,  так и для последующего сталинизма. Оба этих течения, хотя и на разный манер, исповедовали пресловутую «теорию этапов»: «национальный феодализм» сменяется «национальным капитализмом», на смену которому приходит «социализм с национальной спецификой». Ленин исходил из другой логики: и эксплуатация пролетариата передовых стран, и консервация феодальных и патриархальных отношений в колониальном мире есть два пути для получения сверхприбылей империалистических МИРОВЫХ монополий, тесно связанные между собой. Поэтому, английскому или  немецкому пролетариату, равно как колониальному крестьянству Индии, Индонезии или Кубы, противостоит не только национальная буржуазия этих стран, а ВЕСЬ МИРОВОЙ ИМПЕРИАЛИЗМ. Соответственно этому, борьба международного пролетариата и антифеодальная борьба угнетенных крестьян в колониях будут эффективными  не в замкнутом национальном пространстве, а в мировом масштабе, так как нельзя уничтожить колониализм без уничтожения эксплуатации пролетариата, и, наоборот. Советская власть трудящихся, как антитеза фальшивому буржуазному парламентаризму, должна быть формой народовластия мировой пролетарской революции.

«КИТАЙСКАЯ СПЕЦИФИКА» МАО ЦЗЭДУНА И «ЛАТИНОАМЕРИКАНСКАЯ СПЕЦИФИКА» ЧЕ ГЕВАРЫ

К концу сороковых годов, когда Че Гевара впервые столкнулся с марксистской литературой, времена II-го Конгресса Коминтерна изрядно поросли быльем. На подъеме было национально-освободительное движение и китайская революция, руководимая КПК. Как мы уже отмечали раньше, многие левые деятели мира практически отождествляли взгляды Мао Цзэдуна и Че Гевары. Действительно, и тот и другой исходили из приоритетов борьбы крестьянских движений, которая развивается от деревни к городу. Но, как мы попытаемся показать ниже, эти взгляды имели чисто внешнее сходство и при фундаментальных различиях теоретических подходов. 

Взгляды Мао Цзэдуна на перспективы революционного движения в Китае оформились в период с 1937 по 1945 год, когда под влиянием сталинизированного Коминтерна КПК окончательно усвоила чисто социал-патриотическую стратегию и тактику. Эти взгляды Мао изложил в работах «Китайская революция и КПК», «Решение по некоторым вопросам истории КПК», опубликованных в СССР в 50-е годы в 4-х томном собрании сочинений Мао Цзэдуна. Очевидно, что Мао Цзэдун говорит: а) о революции НАЦИОНАЛЬНОЙ, которую осуществляют «китайское крестьянство», «китайские рабочие» и «китайская буржуазия» против иностранного (прежде всего японского) «империализма» б) о революции БУРЖУАЗНО-ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ («новодемократической»), задача которой «победить феодальные силы и  иностранных империалистов». Мао Цзэдун неоднократно и недвусмысленно подчеркивает, что рассматривает китайскую буржуазию (за исключением компрадорской верхушки) как ПРОГРЕССИВНЫЙ И РЕВОЛЮЦИОННЫЙ КЛАСС, заинтересованный в сокрушении империалистических держав,  поскольку они «подавили национальный капитал Китая». Отсюда деревня – не «слабое звено», не тактический пункт, а главный бастион революции, так как там находится «самая угнетенная», наиболее многочисленная и   революционная часть мелкой  буржуазии – крестьянство.

 Мао пишет: «Дело в том, что обладающий огромной мощью империализм и его реакционные союзники в Китае, как правило, надолго обосновываются в центральных городах страны; поэтому, бойцы революции, если они не желают идти на компромисс с империализмом, …должны из отсталой деревни создать передовую прочную опорную базу, великий военный, политический, экономический и культурный бастион революции (Мао Цзэдун, Избранные произведения, т.3.С.156).

Че Гевара также пишет: «Ареной (революционной М.В.)  борьбы должна стать сельская местность. И уже оттуда, опираясь на  отряды крестьян, стремящихся осуществить те коренные цели, за которые призвано бороться крестьянство (справедливое распределение земли – первая из них), революция двинется на города. Основываясь на идеологии рабочего класса, чьи великие мыслители открыли управляющие нами законы общественного развития, крестьянство Америки создаст великую освободительную армию будущего, как это произошло на Кубе». Вместе с тем, очевидно, что Че Гевара отрицает какую бы то ни было революционную роль национальной буржуазии стран Латинской Америки: «В современных исторических условиях Латинской Америки национальная буржуазия не может возглавить антифеодальную и антиимпериалистическую борьбу. Опыт показывает, что в наших странах этот класс, даже когда его интересы противоречат интересам империализма янки, оказывается неспособным пойти на столкновение с ним, поскольку парализован страхом перед социальной революцией». Концепция революционной борьбы, выработанная Че Геварой на основе опыта кубинской революции, исходит из того, что Куба, как и другие страны Латинской Америки, была аграрно-сырьевым придатком транснациональных корпораций. Латифундии и плантации, ориентированные на производство монокультур сахарного тростника, кофе или ореха колы,  являлись по сути дела аграрным придатком крупного капиталистического хозяйства, перерабатывающего эти продукты, а крестьяне – сельскохозяйственными рабочими.  «Латифундия – будь-то форма первоначальной, примитивной эксплуатации или выражение капиталистической монополии на землю – приспосабливается к новым условиям и ступает в союз с империализмом. Империализм представляющий форму эксплуатации финансового и монополистического капитала, ПЕРЕСТУПАЮЩИЙ НАЦИОНАЛЬНЫЕ ГРАНИЦЫ и создающий ситуацию экономического колониализма … ситуацию, результатом которой становятся низкие зарплаты, неполная занятость, безработица, голод народа». Соответственно с этим, крестьяне, вынужденные работать на этих плантациях в условиях рабского труда, быстро пролетаризируются. Безземельные крестьяне в столкновении с латифундистами, за спиной которых стоит не только армия национальной буржуазии, но и мировой империализм, быстро понимают, то, что их фактическое выживание зависит от уничтожения системы как таковой, что возможно только при национализации и социализации латифундий. Они понимают и  то, что их последовательным союзником в этой борьбе будет только пролетариат, также заинтересованный в национализации и социализации промышленных предприятий.  «Исторически Сьерра-Маэстра, пишет Че,– это место, где находили убежище все крестьяне, которые, вступив в открытую борьбу с латифундистами, ушли в горы, чтобы найти себе новый клочок земли … Предел их мечтаний – это бумага о собственности на землю. Крестьяне, первыми приходившие в нашу создававшуюся армию, принадлежали именно к той части этого класса, которая в наибольшей мере жаждала землю, истово любила ее  стремилась к обладанию ею. Это – то, что принято считать мелкобуржуазным духом. Но, несмотря на мелкобуржуазное сознание, крестьянин вскоре приходит к выводу, что он не может удовлетворить свою страсть к земле, если не покончит с латифундистской системой собственности. Радикальная аграрная реформа, единственная реформа, способная дать землю крестьянам, сталкивается с прямым интересами империалистов, латифундистов, сахарных и животноводческих магнатов. Буржуазия боится ущемить их интересы, а пролетариат не боится. Таким образом, Революция объединяет рабочих и крестьян». Не отрицая, что транснациональные монополии, конкурируя друг с другом,  подавляют и национальную буржуазию эксплуатируемых ими стран «третьего мира», Че Гевара последовательно указывает на то, что национальная буржуазия в большей степени склонна к «гнилому компромиссу» с ТНК, нежели к революционной борьбе. Несмотря на межимпериалистические противоречия, возникающие из-за дележа прибыли, главный конфликт в постколониальных странах по мнению Че Гевары, «примет характер противостояния между всеми эксплуататорами и всеми эксплуатируемыми». 

 И, наконец, самое главное отличие взглядов Че от социал-патриотических благоглупостей Мао Цзэдуна, - это интернационалистский подход: «Америка, равно как Африка, Азия и Океания – это части единого целого, в котором экономическое развитие было изуродовано деятельностью империализма». В соответствии с тем, что страны Латинской Америки вошли в систему мирового разделения труда как страны «монокультур», «монопродуктов» и «монорынков», их борьба за освобождение  должна быть общей борьбой, поддержанной СССР и странами «социалистического лагеря». «С учетом подобной ситуации в полушарии кажется маловероятным, что победа может быть достигнута и закреплена в какой-нибудь одной стране. Союзу сил репрессий необходимо противопоставить союз народных сил. … Анды призваны стать Сьерра- Маэстрой Латинской Америки». Нам не известно, был ли Че Гевара непосредственно знаком с материалами II Конгресса Коминтерна по колониальному вопросу, но, из вышеизложенного видно, что его концепция революционной борьбы эксплуатируемых масс в колониальных странах развивается в соответствии с  логикой В.И. Ленина, а не Мао Цзэдуна.

ЗАКОН СТОИМОСТИ ПРИ СОЦИАЛИЗМЕ – «ТРОЯНСКИЙ КОНЬ» МИРОВОГО РЫНКА

Во времена второй сталинской пятилетки провал штурмовщины в промышленности, колхозном строительстве и прочие  «головокружения от успехов» вынудили бюрократию вернуть товарно-денежные отношения в экономику СССР. Правда, в отличие от «классического» НЭПа 20-х годов, когда большевики сознательно сдерживали растущее неравенство в обществе и, особенно, внутри партии с помощью экономических (партмаксимум) и политических (рабоче-крестьянские инспекции) мер, при «сталинском неоНЭПе» рост экономически привилегированных групп внутри советского общества не только не сдерживался, а объявлялся «само собой разумеющимся признаком социализма». Параллельно с этим услужливые теоретики сделали примечательное открытие, объявив рубль  «единственным и действительным средством» для осуществления «социалистического» принципа оплаты труда - «каждый работает по способностям, а получает оплату согласно труду, им произведенному». Троцкий по этому поводу саркастически замечал: «если в старых монархиях все, вплоть до публичных писсуаров, объявлялось королевским, то это не значит, что в рабочем государстве все само собою становится социалистическим. Рубль является «единственным и действительным средством» для осуществления КАПИТАЛИСТИЧЕСКОГО принципа оплаты труда, хотя бы и на основе социалистических форм собственности».

 Эти эмпирические шараханья советской  верхушки, бросавшей страну из крайности карточной системы в крайность «азиатских базаров» и коммерческих магазинов «Торгсина» отражали только одну существенную реальность: советское государство с плановой экономикой не было выключено из системы  международного разделения труда, и, поэтому, волей-неволей,  подвергалось воздействию закона стоимости –  основы, на которую опирается мировой капиталистический рынок. В 60-е годы маятник мысли советских псевдомарксистов бесповоротно качнулся от «социализма автаркического» к «социализму рыночному», в рамках которого «хозрасчет» и «материальное стимулирование» были объявлены «важнейшими рычагами социалистической экономики». Двумя десятилетиями позже в КНР на свет появилась концепция «социалистической рыночной экономики». Заметим, что, несмотря на перипетии «культурной революции» китайские идеологи никогда не пересматривали тот фундаментальный аспект «идей Мао Цзэдуна», который выражен следующей цитатой:  «Наша нынешняя политика является двусторонней политикой. … В области трудовых отношений … она направлена, с одной стороны, чтобы В ПРЕДЕЛАХ ВОЗМОЖНОГО (выделение наше, М.В.) улучшать жизнь рабочих, а с другой стороны – не препятствовать развитию капиталистической экономики на разумной основе, ... гарантирующая всем помещикам и капиталистам, стоящим за борьбу против японских захватчиков, равные с рабочими и крестьянами личные, политические и имущественные права».  (Мао Цзэдун. Указ соч., т. 4, С.17).

В 60-е годы Че Гевара написал т.н. «Пражские тетради», которые были по сути дела прямой полемикой с вышеуказанными представлениями. Прежде всего, Че Гевара отрицал, что при социализме, в условиях плановой экономики закон стоимости «приручен», «поставлен на службу человеку» и поэтому, качественно отличен от капиталистического закона стоимости. Че акцентировал внимание, что в мировом масштабе «этот закон имеет имманентно присущие ему черты. Первое, он обусловлен существованием общества с рыночными отношениями. Второе: результаты труда не поддаются измерению a priori и должны отражаться на рынке, где идет обмен между производителями и потребителями. Третье: закон стоимости последователен и действует в рамках единого целого, включающего и мировой рынок, и изменения или отклонения в разных отраслях производства, которые отражаются на общем результате».( с.393). Т.е., плановая экономика в отдельных странах, ограничивая стихийность рыночных отношений, отнюдь не устраняет их полностью. Закон стоимости – «не прирученный», но только «посаженный на цепь зверь». Товарно-денежные отношения, все еще господствующие в мировом масштабе, будут, вне сомнения, через множество механизмов воздействовать на систему распределения товаров и денег в социалистических странах, создавая диспропорции, нестабильность, и, главное - основы материального неравенства. Следствием этого будет опасность возврата к старому. «Для меня закон стоимости равнозначен капитализму, - писал Че, - там, где хотя бы косвенно используется закон стоимости, там мы контрабандой импортируем капитализм» (с.495). Вместе с тем, Че Гевара был свободен от авантюристических идей отмены денег и товарно-денежных отношений в «одно прекрасное утро». Вслед за Лениным и Троцким он понимал, что товарно-денежные отношения исчезнут только при качественно другом уровне производительных сил. Что касается современной ситуации, то, по его мнению, необходимо грамотно использовать систему международного разделения труда и на национальном, и на международном уровне. В качестве первостепенной задачи плановой экономики такого изначально слаборазвитого государства  как Куба, Че Гевара рассматривал преодоление односторонней ориентации на производство монокультур, курс на диверсификацию экономики, особенно, внутреннего производства, которая избавит Кубу от односторонней ориентации на одного покупателя. В качестве критерия эффективности работы промышленного производства в условиях действия закона стоимости в глобальном масштабе, Че Гевара предлагал ориентироваться на себестоимость произведенной продукции, вокруг которой будут колебаться цена этой продукции на внешнем и внутреннем рынке. «Необходимо разработать цельную систему проведения анализа себестоимости, которая систематически, с одинаковым постоянством поощряла бы – или наказывала – успехи или неудачи в борьбе ЗА ЕЕ СНИЖЕНИЕ» на основе роста производительности труда. Главным фактором такого роста Че Гевара видел постепенное усиление централизованного планирования  в экономике, не мыслимое, однако, без демократических форм контроля за производством и управлением.

 На международном уровне Че Гевара усматривал ограничение действия капиталистического закона стоимости в скорейшей экономической интеграции стран «Советского блока» с развивающимися странами, ведущими антиимпериалистическую борьбу и, как мы покажем далее, резко критиковал неравноправный и неэквивалентный торговый обмен между странами СЭВ и «Третьим миром».

СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ПРИРОДА СССР В ОЦЕНКЕ ЧЕ ГЕВАРЫ И ТРОЦКОГО

Эрнесто Че Гевара, по-видимому, не создал законченного труда, где бы всесторонне проанализировал социально-экономические противоречия СССР, Вместе с тем, из его отрывочных записей, очевидно, что эта проблема его очень волновала. В тех же «Пражских тетрадях» он уделяет этим противоречиям основное внимание. Отправной точкой для Че Гевары явился спор о роли товарно-денежных отношений при социализме. Как мы уже показали раньше, Че был категорическим противникам рассматривать товарно-денежные отношения как категорию социализма (даже «незрелого», «первоначального» и др.). Рынок для него (как и для классиков марксизма) всегда был категорией капитализма, которая в определенных условиях и до определенного времени может действовать в обществе переходного периода. В соответствии с этим, показателем «созревания» социалистического общества по Че Геваре должно быть постепенное СВЕРТЫВАНИЕ товарно-денежных отношений, вытеснение их эффективным плановым хозяйством. Этот пункт оказался главным разногласием между Че и советскими экономистами, которые, с множеством ссылок на поздние работы Ленина, (и на пресловутый сталинский принцип «от каждого по способности – каждому – по труду») отстаивали необходимость развития «социалистического рынка» в виде «хозрасчета», «материального стимулирования» и т.д. Объектом критики Че Гевары стал, в частности, учебник политической экономии, составленный коллективом советских академиков, и переведенный на многие языки мира, в том числе, на испанский.

«Далее в учебнике (политической экономии, М.В.) отмечается: «Товарное производство, закон стоимости и деньги прекратят свое существование только при достижении высшей фазы коммунизма. Но для создания условий, обеспечивающих прекращение товарного производства и товарооборота на высшей стадии коммунизма, необходимо развивать и использовать закон стоимости и товарно-денежные отношения» … Почему развивать? – спрашивает Че Гевара. Мы понимаем, что в течение некоторого времени будут сохраняться категории капитализма и этот отрезок времени не может быть определен заранее, но характеристика переходного периода, это характеристика общества, ЛИКВИДИРУЮЩЕГО старые путы, чтобы быстрее вступить в новый этап. По нашему мнению тенденция должна состоять в возможно более быстром устранении прежних категорий, включая рынки, деньги и, тем самым и рычаг материальной заинтересованности, или, лучше сказать, условий, которые вызывают их существование». (С.394)

Не отрицая «хозрасчет» как реальность экономического управления предприятиями в СССР и других странах с плановой экономикой, Че категорически возражал против возведения «хозрасчета» в ранг «экономической категории, без которой нельзя обойтись». Подобный подход он не без основания считал грубым эмпиризмом, использованием практики как шаблона «…не прибегая даже в минимальной мере к теоретической абстракции – хуже того – возводя принцип в апологетику». (С. 512)

«Ошибка СССР, - писал Че Гевара, - состоит в том, что материальный стимул понимается лишь в одном своем смысле – капиталистическом, хотя и централизованном. Важно же показать трудящемуся его долг перед обществом и наказывать его экономически, если он его не выполняет. Когда же он дает сверх должного, надо награждать его; поощрение может носить и материальный, и моральный характер, но в первую очередь должно выражаться в предоставлении возможности повысить квалификацию, перейти к работе на более высоком технологическом уровне».  В этом последнем Че Гевара и видел бесспорные преимущества плановой экономики в исторической перспективе. 

 Стоит заметить, что, в отличие от советских академических чиновников,  Че Гевара, оставаясь самостоятельным мыслителем,  не поддался гипнозу ленинского авторитета и не абсолютизировал работы Ленина, написанные в период перехода к НЭПу. НЭП для него (как и для Ленина) был, прежде всего, гигантским временным тактическим отступлением. «Фактом является то, что между Лениным «Государства и революции» и «Империализма как высшего этапа капитализма» - и Лениным НЭПа существует пропасть, - указывает Че, - Сегодня основываются, прежде всего, на сказанном в этот, последний период, принимая за научную истину вещи, которые теоретически не верны, но были навязаны практической необходимостью … Ленин …был прежде всего, политиком, а политики должны уметь идти на уступки. И в любом случае, что бы там ни было, в какой-то момент политик должен говорить вещи, которые не соответствуют его теоретическому подходу». (с. 512)

Исходя из этого, Че Гевара делал далеко идущие выводы: «Мой тезис состоит в том, что изменения, произошедшие в связи с НЭПом, настолько глубоко отразились на жизни советского общества, что наложили отпечаток на весь последующий этап его истории. И результаты этого – обескураживающие: капиталистическая надстройка все более в отчетливой форме влияет на производственные отношения и конфликты, вызванные той  «гибридизацией», которую обозначил НЭП, решаются сегодня в пользу надстройки; происходит возвращение к капитализму».

Согласно Че, Ленин, сравнивая НЭП с Брестским миром, смог бы исправить его негативные последствия, если бы ему не помешала смерть, «но его продолжатели этой опасности не увидели, и так возник в конструкции социализма огромный троянский конь – прямой материальный интерес в качестве [основного] экономического рычага». (С.510) В отличие от современных «антиревизионистов» сталинского толка, Че Гевара не занимается апологетикой «сталинских пятилеток» в противовес «буржуазному ревизионизму Хрущева». Он проводит четкий водораздел именно между ленинским и послеленинским периодами советской истории. Последний отличается от первого тем, что тогда возникло желание «построить социализм из элементов капитализма, не меняя последние по существу. Это ведет к созданию гибридной системы, которая заводит в тупик; причем, в тупик, с трудом замечаемый, который заставляет идти на все новые уступки господству экономических методов, т.е., вынуждает к отступлению». Эту характеристику Че Гевара проецировал и на послесталинский СССР, и на ряд стран Восточной Европы, в частности, на Польшу и Югославию. «То, что говорил о Югославии товарищ Хрущев, который послал туда людей перенимать опыт, … все это в гораздо более развитом виде имеется в Соединенных Штатах, потому что там – капитализм» (С.494).  Добавим, что такой термин «гибридная система» еще в большей степени  применим и ко всей экономике КНР времен Мао Цзэдуна и его последователей вплоть до настоящего времени.

 В то же время, в анализе своей природы СССР, Че Гевара не стал сторонником теории «госкапитализма», «нового эксплуататорского общества», перед соблазном которых не устояли многие левые интеллектуалы: «Я не хочу доказать, что в  Советском Союзе существует капитализм. Я хочу сказать лишь, что мы являемся свидетелями некоторых феноменов, происхождение которых связано с кризисом теории, а теоретический кризис возник потому, что было забыто о существовании Маркса». В конце 1964 года, после очередного посещения Москвы, Че Гевара обращал внимание, что в СССР вернулись к материальным стимулам, конкуренции и дифференциации в зарплате. «Начальники получают все больше и больше … У лидеров нет никакой ответственности перед массами». В этом Че Гевара видел одну из кардинальных причин отставания СССР от экономически развитых стран Запала.

Все вышеизложенное показывает, что воззрения Че Гевары на природу СССР обнаруживают несомненное сходство с анализом Троцкого, произведенным им в работе «Преданная революция или, что такое СССР и куда он идет» (см). И Че Гевара, и Троцкий характеризовали СССР как противоречивый феномен, состоящий из социалистических элементов в экономическом базисе и капиталистических в социально-политической надстройке. И тот и другой указывали на откат революции после смерти Ленина. Оба видели главный фактор этого отката в  капиталистических надстроечных отношениях, а именно, в опасности роста социального неравенства и расслоения общества по имущественному признаку (Троцкий проанализировал это более детально, опираясь на факты роста социального неравенства в СССР, выделение привилегированных групп не только среди бюрократии, но и интеллигенции, рабочего класса и колхозников). В идеологии и тот и другой указывали на кризис и  догматизацию марксизма «эпигонами большевизма». Но, самое главное, - Троцкий и Че Гевара рассматривали СССР не как замкнутое, самодовлеющее общество, строящее социализм «от победы к победе» по воле вождей и партии, а как субъект международного разделения труда, зависимый от мировых цен и мирового товарообмена. И Троцкий, и Че Гевара связывали перспективы строительства социализма в преодолении этого влияния в МИРОВОМ МАСШТАБЕ.

«В противном случае, - писал Че, -  мы должны были бы предположить, что задача строительства социализма в отсталом обществе сродни несчастному случаю на путях истории, а его руководители для исправления ошибки должны посвятить себя консолидации всех категорий, присущих ИМЕННО ПРОМЕЖУТОЧНОМУ обществу; при этом, из основ нового общества остаются лишь распределение доходов по труду и ТЕНДЕНЦИЯ к ликвидации эксплуатации человека человеком. А это выглядит совершенно недостаточным, чтобы стать основой гигантского сдвига в сознании, необходимого для того, чтобы решит проблемы переходного периода» (с. 394). Все это ни в коей мере не свидетельствует о «заимствовании» Че Геварой положений «Преданной революции». Его точка зрения была, безусловно, плодом самостоятельного анализа, в чем мы не видим ничего удивительного. В конце концов, в начале 1917 года Ленин и Троцкий, не вступая между собой в непосредственной общение, также пришли к одинаковым выводам, анализируя перспективы русской революции.

РЕВОЛЮЦИОННЫЙ КОЛЛЕКТИВИЗМ И СОЦИАЛИСТИЧЕСКИЙ ИНДИВИДУАЛИЗМ

«Вопреки тому, что думают некоторые,

                                                                    революция это не стандартизация         коллективной воли  и коллективной

инициативы, но нечто прямо противоположное:

освобождение индивидуальных способностей

человека»  

Че Гевара

 

Не будем удивляться, если позиция Че Гевары по централизованному экономическому планированию вызовет дискомфорт не только у либеральных, но и у левых  читателей, издавна воспитанных на «преимуществах рыночного социализма». Вполне возможно, что у многих возникнет на лице скептическая  улыбка, когда они прочитают тезисы Че Гевары о нераздельности роста социалистического планирования и «воспитания нового человека». Действительно, Че Гевара, вполне в традиционном для  советской пропаганды духе говорит о «роли энтузиазма масс в строительстве новой жизни»,  о профсоюзах как «школе коммунизма». Тем более, рассуждая о «новом человеке», Че, с большим пиететом пишет о вождях революции, в первую очередь, о Фиделе Кастро, что само по себе, может вызвать реакцию отторжения у тех, кто не отделяет «революционность» от «ниспровержения авторитетов».

 

Однако, мы бы предостерегли от преждевременных обвинений Че Гевары в «совковости». Действительно, бюрократия КПСС и «братских партий» во все времена достаточно благодушно относилась к пропаганде коммунистической этики и «морального кодекса строителя коммунизма», оставляя их народным массам в качестве утешения будущих поколений. Партократам, как никому другому было известно, что, пока они сохраняют в руках власть, правила «коммунистического общежития» никогда не воплотятся в реальной жизни. В отличие от этого, в рассуждениях Че Гевары о «воспитании нового человека» есть одна существенная деталь – последовательный практический императив. Для Че моральные категории «кодекса строителя коммунизма» имеют ценность постольку, поскольку они реализуются в повседневности.

Поэтому, не вызывает удивления, что первым этапом «школы коммунизма» Че Гевара считал партизанское движение. Если «единственный выбор для партизан – смерть или победа, в момент, когда смерть – это постоянно присутствующая реальность, а победа – миф, о котором революционер может только мечтать» (с. 344), то, очевидно: выдержать такое испытание могут только люди, имеющие огромный запас революционного идеализма и  лишенные корыстных мотиваций. «Партизанская борьба, осада казармы Монкада,  поражение, … выдержать это могли люди, имеющие только ЛУЧШИЕ человеческие качества, высокую сознательность и боевой дух».

 Именно этот критерий был в течение многих десятилетий главным и в большевистской партии. Хранителями революционных нравственных традиций считались те, кто имел многолетний стаж подпольной борьбы против царизма. В связи с этим, революционный вождь по понятию Че Гевары – не просто «первый среди равных», но, тот, кто первым готов пожертвовать своими личными интересами и, если нужно, отдать жизнь за дело революции.  Эту неразрывность слова и дела Че Гевара не только пропагандировал, но доказал и всей своей жизнью, и героической смертью. «Личность, - писал он, - выполняет мобилизирующую и руководящую роль в ТОЙ МЕРЕ, в какой она воплощает самые высокие качества и стремления народа, и не сбивается с пути … Мы, социалисты, свободнее остальных, потому что мы более цельны, мы более цельны, потому что более свободны. Наше самопожертвование сознательно. Это цена, которую мы платим за свободу, которую мы строим».

Вместе с тем. Че Гевара понимал, что революционное прошлое – это не «вексель на предъявителя», и, что при смене условий жизни оно не гарантирует сохранения высоких моральных качеств. Червоточиной, с которой может начаться перерождение даже опытных в прошлом бойцов революции, является нередко подспудная и труднопреодолимая тяга к благополучию за счет других, «менее заслуженных» соратников. Контрреволюция может не только угрожать извне, но и ползучим образом развиваться изнутри движения, в том случае, если появляются привилегии «для избранных», если начнется расслоение революционной организации по материально-имущественному признаку.  «Контрреволюционером, - говорил  Че, -  является и тот, кто, используя свое влияние, сначала приобретает себе дом, затем обзаводится автомобилями, а далее достает себе продукты вне карточной системы, а потом имеет все, чего нет у народа» (с257).  Че констатировал, что и сам революционер, и члены его семьи должны делом доказать свою приверженность идее социального равенства, особенно в тех условиях, когда в повседневной жизни не хватает даже предметов первой необходимости: «Наши дети должны иметь то и не иметь того, что имеют и чего не имеют дети обычных людей. Наши семьи должны понимать это и бороться за это. Революция делается через человека, но человек должен из дня в день выковывать в себе дух революции». (с. 491). По воззрениям Че Гевары, революционеры должны быть первыми, кто бы разорвал порочный круг, при котором товарно-денежные отношения, культивируют неравенство, и таким образом деформируют личность, а деформированная капитализмом личность будет всегда стремиться к материальному успеху за счет других. «Человек (в ходе революции М.В.) начнет освобождать свое мышление от досадного факта, предполагающего удовлетворять свои природные потребности в процессе труда»(с. 484). Таким образом, рост социалистических отношений в экономике не может быть отделим от воспитания новой личности, освобождающейся от психологических стереотипов, порожденных социальным неравенством, и, наоборот.

 Оба этих процесса есть результаты сознательной и перманентной активности всех и каждого. Торможение того или другого процесса сразу же создает прецедент для отката к прошлому. «…В погоне за химерой строительства социализма с помощью ущербного метода, завещанного капитализмом («товар как экономическая ячейка общества», «рентабельность», «личная материальная заинтересованность» и так далее), можно попасть в тупик.

Причем, в него упираются после длительного пути, на котором дороги пересекаются много раз и трудно почувствовать момент, когда ошиблись в выборе маршрута. Между тем, приспособившаяся экономическая база уже наложила свой пагубный отпечаток на сознание. Для построения коммунизма одновременно с созданием материальной базы необходимо … развитие сознания, в котором изменились бы  ценности и новые категории пришли бы на место прежних. Все общество должно превратиться в огромную школу». ( С. 480)

Таким образом, именно новый человек и новые социальные отношения, а не индустриализация,  технический рост, или  даже производительность труда являются целью революции. Из статей и записей выступлений Че видно, что у него складывалась философская концепция соотношения двух факторов  революционного процесса  – коллективного и индивидуального: «сознание необходимости единения с обществом и в то же время, понимание важности каждой личности как мотора развития общества» (с.482). Деятельность революционера по представлениям Че Гевары ЕСТЬ ТВОРЧЕСТВО, а коллективное творчество не возможно без внутренней свободы творческого индивида. Вместе с тем, Че Гевара не питал иллюзий, что общество, в том числе и порожденное кубинской революцией, ознаменованной его личным участием, пока еще далеко от гармонии между «индивидуальным» и «коллективным».  И Че Гевара  напоминал  об этом несоответствии:  «Мы … поставили себе цель создать последовательную или почти последовательную марксистскую социалистическую систему, в центр которой был поставлен человек, где прямо говорится о роли индивида, говорится о человеке, как о сущностном факторе революции.  Но пока что мы оказались неспособными создать такие системы, в рамках которых этот человек даст [обществу] все, что он может дать; и изъяны в наших механизмах ведут к тенденции превращения человека в машину. Даже такие вещи, как добровольный труд, превращаются в механические. У нас избыток дисциплины в том, чтобы «следовать линии» и недостаток дисциплины сознания, дисциплины поиска ответов [на вопрос «почему»]. … Ведь Библией для «борцов за чистоту» был у нас к несчастью, не «Капитал», а учебник». (С.495). Подмена демократического централизма централизмом бюрократическим, сведение марксистской философии к начетничеству и схоластическому цитированию классиков – все это было реальностями «реального социализма», современником которого был Че Гевара. Но победившая кубинская революция была не меньшей реальностью, поставившей очередной раз вопрос «кто кого?». И Че Гевара имел все основания надеяться на ее «перманентность»: распространение как «вширь» – на другие страны, так и «вглубь» - с политической надстройки до самых социальных низов,  упраздняя порожденные прошлым или унаследованные от прошлого институты угнетения, в первую очередь – государство.

 «Необходимо усилить сознательное участие личности – индивидуальное и коллективное – во всех управленческих механизмах. И увязать это надо с идеей  необходимости получения технического и идеологического воспитания, так, чтобы личность почувствовала, насколько  тесно взаимосвязаны эти процессы, и насколько параллельным должно быть их развитие. Только так человек сможет осознать свою социальную сущность, что равнозначно тому, что он полностью состоялся как человеческое существо, разорвавшее цепи отчуждения. Это конкретно проявится и в восстановлении его природной сущности в процессе освобожденного труда и в выражении его личности через культуру и искусство».

ИСТОРИЧЕСКАЯ РЕЧЬ НА АЛЖИРСКОМ СОВЕЩАНИИ

Речь Че Гевары на Втором экономическом семинаре солидарности стран Азии и Африки в Алжире в феврале 1965 года до недавнего времени была известна лишь в извлечениях, поскольку в ней содержалось немало нелицеприятных пассажей в адрес руководства стран, которые называли себя социалистическими. Начнем с того, что в том же году, работая над записками о революционной войне в Конго, Че  написал в предисловии: «… Каково главное противоречие современной эпохи? Если бы это было противоречие между социалистическими и империалистическими странами, или между империализмом и рабочим классом этих стран – роль т.н. третьего мира действительно была бы намного меньшей, чем на самом деле. Однако, существуют с каждым днем все более веские аргументы для того чтобы считать, что главным является противоречие между эксплуатирующими нациями и эксплуатируемыми народами … » Несмотря на то, что Че Гевара тут же оговорился, что условия, в которых он находится, «не позволяют мне приступить здесь к развернутому доказательству этого положения, - того, как и почему оно не противоречит характеристике нашей эпохи как переходной к социализму», данный тезис  широко подхвачен всевозможными эпигонами «геваризма» возводящими его в абсолют в качестве доказательства приверженности Че «теории трех миров» и чуть ли не отрицании им революционной роли пролетариата развитых стран.  На наш взгляд, этот неоднозначный тезис, противоречащий многим другим положениям Че Гевары, становится понятным в контексте его речи в Алжире 24 февраля 1965 года. 

 Видя в постколониальных странах гигантский резерв мирового социализма, Че Гевара в своем выступлении резко критиковал «социалистические страны» в первую очередь за «коммерческий подход» к национально-освободительной борьбе. «О какой «взаимной выгоде»  идет речь, если по ценам мирового рынка (странами, называющими себя социалистическими М.В.) продается сырье, стоимость которого определяется потом и безграничным страданиями народов отсталых стран, и закупается – по ценам того же рынка – оборудование, произведенное на крупных современных автоматизированных предприятиях». Он указывал на фальшь деклараций о развитии взаимовыгодной торговли, основанной на ценах, которые закон стоимости и международные отношения неэквивалентного обмена навязывают отсталым странам. Особенно сильно оратор критиковал ситуацию, когда коммерческая прибыль извлекается из поставок вооружения из стран «соцлагеря» антиимпериалистическим силам. Развивая данный тезис, Че Гевара писал: «Применяя эти критерии к типу экономических отношений между двумя группами наций, мы приходим к выводу, что социалистические страны в определенной степени выступают как сообщники имперской эксплуатации. Можно конечно возразить, что объем взаимообмена со слаборазвитыми странами составляет незначительную часть во внешней торговле этих стран. И это абсолютно верно. Но не снимает вопроса об аморальном характере обмена. Моральный долг социалистических стран – покончить с этим молчаливым пособничеством странам-эксплуататорам Запада». Из данных строк не сложно понять, что Че Гевара имеет в виду не народы социалистических стран, чье сочувствие и практическую помощь кубинской революции он неоднократно подчеркивал. Нам никогда не встречались также какие-либо материалы, где бы он давал негативную оценку пролетариату развитых стран Запада или Восточной Европы. Оратор недвусмысленно критиковал правящие партийно-бюрократические элиты и аппараты стран «восточного блока», ставящие во главу угла геополитические игры и собственную корысть. Все это находит параллели не в теории «трех миров» Мао Цзэдуна, а у Троцкого, который в частности, в период советско-германского сближения 1939 – 40-го годов называл сталинский режим «наиболее ценной агентурой империализма» и дал характеристику внешней политики Кремля как политике «бонапартистской бюрократии выродившегося рабочего государства в империалистическом окружении». (Подробнее об этом см.: Антология позднего Троцкого, М., 2007, С. 460-471). Разумеется, середина 60-х годов была куда менее драматичным периодом, чем начало Второй мировой войны, отсюда мягкость дефиниций Че Гевары. Примечательно, что  дипломатично указывая на пособничество «социалистических стран» империалистической неэквивалентной торговле, Че в Алжирской речи отнюдь не взваливал всю вину только на СССР и его ближайших союзников. Позволим высказать предположение, что «особые» экономические отношения китайского руководства  с «хуацяо» - китайской эмигрантской буржуазией развивающихся стран Азии, которые не прекращались даже на пике «Культурной революции», возможно, не представляли тайны для человека, руководившего Центральным банком революционной Кубы.  

Обобщая этот раздел речи Че Гевара в нескольких штрихах дал достаточно точную характеристику мирового движения спекулятивного капитала, который в виде прибылей паразитическая буржуазия вывозит из развивающихся стран, «вкладывая в капиталистические банки Севера и которая заключает сделки с зарубежными кругами ради получения еще большего дохода при полном пренебрежении к нуждам собственного народа» Че Гевара не обошел вниманием то что страны, называющие себя социалистическими, также вовлечены в империалистическую стихию конкурентной борьбы за получение финансовых инвестиций, «которых добиваются в одно и то же время, для производства одного и того же продукта, предназначенного для одних и тех же рынков».  Следует отметить, что в середине 60-х годов мало кто прогнозировал ключевую роль финансовых спекулятивных потоков в мировой экономике. Широко известный ныне Джеймс Тобин стал предупреждать об их разрушительной силе несколькими годами позже. И кто бы мог тогда предположить, что вовлечение «социалистических стран» в систему финансовых  спекулятивных займов станет главной бомбой замедленного действия заложенной под экономику и «советского блока» и Югославии, взорвавшей эти общества на рубеже 80-х и 90-х годов прошлого века.

 Критика неэквивалентных экономических отношений, препятствующих поступательному движению к социализму, не являлась, однако самоцелью алжирской речи Че. Ее ценность заключается именно в конструктивных предложениях оратора, верящего в колоссальные резервы плановой экономики даже в условиях, когда социальная обстановка и межгосударственные отношения были далеки от идеалов социализма. В качестве альтернативы глобальной экономической системе капитализма, Че Гевара предлагает достаточно неортодоксальные и даже крамольные с точки зрения «хозрасчетных» (а позже - рыночных) «социалистов» проекты, сформулированные в следующих тезисах: «Не внешняя торговля должна определять политику, а напротив, братские отношения народов должны определять условия внешней торговли. … Развитие слаборазвитых стран должно быть частично оплачено социалистическими странами – об этом мы уже говорили. Но одновременно и слаборазвитые страны должны напрячь все свои силы и твердо встать на путь строительства нового общества, как бы мы его ни называли, в котором орудия производства, труда не были бы орудием эксплуатации человека человеком. Также нельзя претендовать на доверие социалистических стран, лавируя между капитализмом и социализмом, пытаясь использовать каждую из этих противостоящих друг другу сторон и извлечь выгоду из их противостояния». Опять-таки не надо торопиться обвинять Че Гевару в волюнтаризме и недооценке марксистской теории первичности базиса и вторичности надстройки. Данные тезисы на наш взгляд совершенно определенно выражают взгляды Че Гевары на строительство социализма как сознательный и творческий акт, предполагающий в конечном итоге победу человека над законами рынка. Странам с плановой экономикой Че Гевара отводит в этой борьбе ведущую роль. Глобальной стихии рынка, по мнению оратора, должно быть противопоставлено социалистическое планирование в мировом масштабе. «Планирование – чтобы быть успешны, говорил Че Гевара, – не может осуществляться изолированно каждой из наших маленьких стран с их изуродованной экономикой, базирующейся на добыче какого-то одного вида сырья или производства того или иного продукта или полуфабриката, будучи лишенными большинства остальных. Планирование с самого начала должно носить региональный характер, чтобы способствовать взаимопроникновению экономик разных стран и достижению интеграции на основании подлинной взаимной выгоды».

Финансовой спекулятивной стихии Че Гевара предлагал противопоставить систему межгосударственных социалистических инвестиций.

«Давайте в частности проанализируем вопрос о долгосрочных кредитах для развития базовых отраслей промышленности. Зачастую мы сталкиваемся с тем, что страны, получающие кредит, торопятся заложить основы отраслей, развивать которые они не способны, продукцию которых они не могут потребить на своей территории. С другой стороны, нередко инвестиции социалистических стран на своей собственной территории окупаются лишь в случае полного использования и глубокой переработки добываемого сырья, а до этого висят мертвым грузом на государственном бюджете. Мы считаем, что имеет смысл направить инвестиции подобного типа в слаборазвитые страны. Таким образом, можно было бы задействовать колоссальную силу, таящуюся в недрах наших нещадно эксплуатируемых континентов, ни от кого не получающих помощи для своего развития. Можно было бы приступить к этапу подлинного международного разделения труда, основанного не на истории того, что делалось до сих пор, но на истории будущего, того, что можно сделать.

 Государства, на чьих территориях будут размещены новые инвестиции, должны будут иметь все права суверенного собственника производимой продукции, будучи при этом обязанными поставлять определенной количество продукции странам-инвесторам в течение определенного количества лет по определенной цене.

С нашей точки зрения единственно надежная форма использования инвестиций – это прямое участие государства как собственника и покупателя, ограничивающего участие империалистов контрактами по поставкам  и не допускающего их дальше порога собственного дома. Здесь было бы позволительно сыграть и на противоречиях между империалистическими странами, добиваясь менее обременительных условий».

Если провести параллели с экономическими дискуссиями в СССР времен НЭПа, то можно увидеть немало общего между идеями Че Гевары и предложениями «Левой оппозиции», также ставящей во главу угла социалистическое планирование, гибкую политику концессий и налогообложения капиталистических элементов. Однако, если в 20-е годы речь шла о стратегии обороны и выживания плановой экономики СССР в условиях империалистического окружения, то во времена Че Гевары страны с плановой экономикой и национализированной собственностью включали в себя почти третью часть человечества, что делало возможной скоординированную наступательную стратегию в глобальных масштабах. Намного большим был также революционный потенциал национально-освободительного движения – потенциального резерва социализма. Думается, если Че Гевара имел бы возможность развить положения, высказанные и в алжирской речи, в серьезный политэкономический труд, и тем более, воплотить их в жизнь, марксизм и социализм в конце ХХ-го века могли бы избежать тяжелого поражения.

ГЛОБАЛЬНОЕ РЕВОЛЮЦИОННОЕ ДЕЙСТВИЕ

Любители цитатной эквилибристики могут нам возразить: «Че Гевара признавал возможность строительства социализма в одной стране», и даже привести «аутентичную» цитату из писем Че: «…Социалистическое общество может развиваться в одной отдельно взятой стране, даже в условиях жесточайшего империалистического окружения, с которым пришлось столкнуться Советскому Союзу» (с.314). Верно, Че Гевара,  именно так интерпретировал ленинский вклад в теорию марксизма. Но, как мы показали раньше, он никогда не говорил об этом «развитии» как о  постоянном, оторванном от мировой ситуации «прогрессе», завершающимся «полным построением» автаркического «социализма». Залог прогрессивного развития революции Че Гевара увязывал: а) с вытеснением рыночных отношений социалистическими экономическими отношениями  б) с переходом революционного движения на континентальный, а затем, и глобальный уровень. Последовательно отстаивая представления о мировом империализме как об интегрированной глобальной системе, Че Гевара приводил аргументы, вполне сохранившие актуальность до наших дней: «Иностранный частный капитал не перемещается из благородства, он …движется из желания помочь себе самому. Частный иностранный капитал – это капитал, который становится излишним в одной стране и переводится в другую, где зарплаты ниже, условия жизни и сырье дешевле, что дает больше прибыли. … А нам всегда предлагалось дать гарантии частным инвесторам (97). Эта мысль была прозорливо высказана в тот период, когда концепции неолиберальной экономики, «рейганизма» и «тетчеризма» только формировались в интеллектуальных лабораториях  капиталистического мира, а до мировых финансовых кризисов 1998 –2009 года оставалось ждать почти 40 лет. Че Гевара также правильно понимал паразитическую сущность империализма ХХ века, черпающего ресурсы своего выживания за счет эксплуатации постколониального мира: «В конце концов, мы должны иметь в виду, что империализм – это мировая система, и что надо победить его в конфронтации мирового масштаба. Конечная стратегическая цель нашей борьбы – уничтожение империализма. Задача, стоящая при этом перед …  народами отсталых и эксплуатируемых стран, - это разрушение тыловых баз империализма, пресечение его возможности черпать оттуда свои капиталы, дешевое сырье, дешевую рабочую силу и дешевых специалистов – и направлять сюда новые капиталы как орудие своего господства, оружие и прочие средства, призванные содействовать тотальной зависимости». Этот марксистский экономический базис служил для Че отправной точкой в рассуждениях о перспективах революционного движения в Латинской Америке. Абсолютное господство ТНК, обеспеченное поддержкой США, породило по воззрениям Че Гевары «абсолютную унификацию экономического господства в Америке»: «Общим для всех является господство США над огромными запасами стратегических материалов, а также господство банков США и осуществляемая ими «почти монополия» внешней торговли». (С.237). Именно это должно породить объединение сил, которые борются против империализма, в частности, на американском континенте. Куба явилась тем «слабым звеном», прорыв которого создает прецедент для ликвидации господства империализма на континенте.  «На нас ведутся атаки не только за то, чем мы являемся, но, и в большей мере за то, что мы показываем народам Америки, чем могут стать они. Гораздо больше, чем наши никелевые разработки или производство сахара на Кубе, беспокоят империалистов нефть Венесуэлы, хлопок Мексики, медь Чили и говядина Аргентины, чай матэ Парагвая и кофе Бразилии – все эти важнейшие ресурсы; сырье, питающее монополии». 

 На наш взгляд, Че Гевара понимал, что залог победы социалистических отношений в экономике и обществе Кубы в первую очередь обусловлен не столько диверсификацией экономики (безусловно, необходимой в переходный период) или многосторонними договорами со странами «советского блока», а с глобальным революционным действием. Он указывал: «Может ли рассматриваться новый этап освободительной борьбы в Латинской Америке как противоборство двух местных сил оспаривающих власть в каждой отдельно взятой стране? Вряд ли. Борьба не на жизнь,  а на смерть будет происходить между всеми народными силами региона и всеми силами угнетателей. … Фактически янки уже занимаются подготовкой репрессивных сил и созданием аппарата подавления освободительной борьбы в масштабах всего континента». (С.341). С учетом подобной ситуации в полушарии кажется маловероятным, что победа может быть достигнута и закреплена в какой-либо одной его стране. … Противник чрезвычайно силен, и он «континентален» (С.342). Но, революционное действие отнюдь не должно ограничиться только латиноамериканским регионом. «Частичная победа в каком-нибудь одном уголке мира никоим образом не означает победы империализма в мире. И ... частичное поражение народных сил в каком-либо районе мира ни в коем случае не означает окончательного крушения стремления народов к свободе», - говорил Че Гевара, выступая на митинге солидарности с борьбой народа Вьетнама.

Перспектива «глобального революционного действия» позволяла Че Геваре определить характер кубинской революции как социалистический, несмотря на отсталую экономику, неразвитые производственные отношения. Для него социалистический характер определялся не степенью построения социализма в одной стране, а той  (единственно возможной) перспективой, которую Куба могла показать угнетенным странам «Третьего мира». «Мы смогли … утвердить социалистический характер нашей революции через два года после победы революции, … ибо мы еще раньше взяли в руки основные средства производства, шли к полному взятию этих средств, шли к уничтожению эксплуатации человека человеком, к планированию всех производственных процессов, чтобы иметь возможность распределять правильно и справедливо между всеми». (С.315)

В связи с этим стоит сопоставить эту концепцию с цитированными нами воззрениями Мао Цзэдуна. «Великий кормчий», обещая «по мере возможности» облегчить положения трудящихся масс Китая после победы, концентрировался на благоприятности союза с национальной буржуазией, который Че Гевара последовательно отрицал.  Соответственно, чем настойчивее лидеры КПК ратовали за «построение социализма с китайской спецификой» и «рыночную экономику», тем более отдаленной перспективой декларировалось утверждение реальных принципов социального равенства в маоистском и постмаоистском Китае.

В свое время нам приходилось слышать много версий относительно причин гибели Че Гевары в Боливии, где революционное движение в конце 60-х годов находилось явно на спаде, а условия для партизанской войны не отличались благоприятностью. В качестве одной из таких версий называлась сознательная дезинформация, идущая от КПСС, верхушка которой была слишком встревожена «романтическим интернационализмом» неугомонного Че. Как видно из его писем, Че Гевара отдавал отчет о слабостях «боливийского старта», так как в этой стране «несколько лет назад совершилась буржуазная революция, очень робкая» и ослабленная уступками, сделанными империализму. Но, в то же время, Че, по всей вероятности, считал Боливию удобным местом начала новой волны революции, которая бы вовлекла в свою орбиту беднейшие и наиболее эксплуатируемые регионы континента: «Близко к боливийцам находится Парагвай. Это очень бедная страна, … где практически отсутствует здравоохранение, а цивилизация ограничена тремя или четырьмя относительно крупными городами. В тамошних горах несколько раз возникали очаги партизанской борьбы. Чуть выше находится Перу – одна из тех стран, к которой надо тщательно присмотреться. В Перу до сих пор поместья продаются вместе с крестьянами. Там белый является хозяином земли, метис – в основном управляющим, а индеец - крепостным крестьянином» (С.242-244). Действительно, до боливийской экспедиции Че Гевара мог погибнуть, например, в Конго, где принимал участие в вооруженной партизанской борьбе. Главной, на наш взгляд, является мысль, высказанная Р. Дебре: «Вопрос не в том почему он (Че Гевара. М.В.) уехал с Кубы, а почему он так долго оставался там».

 В заключение хотелось бы сказать несколько слов о проблеме «Че Гевара – Троцкий». Биографические данные свидетельствуют, что Че относил Троцкого к «немарксистским» и «еретическим» мыслителям, что, в общем не вызывает удивления. Антитроцкизм всегда являлся главной лакмусовой бумажкой, определявшей благоволение советской (а также и  маоистской)  партбюрократии к любому левому движению во всех странах мира. Несколько послевоенных поколений латиноамериканских коммунистов прошли жесткий отбор на этой основе, что изначально связано с операциями НКВД по убийству Троцкого в Мексике. На наш взгляд, осуществленное аппаратом Берии широкое вовлечение в агентурную антитроцкистскую сеть НКВД членов латиноамериканских компартий, среди которых были Сикейрос и Пабло Неруда,  имело помимо прямой цели и побочную цель - замарать как можно больше людей связями с кремлевской тайной полицией и воспитать антитроцкизм не только в теории, но и в действии. Разумеется, эти люди не могли не передать эстафету воинствующего антитроцкизма следующим поколениям молодых коммунистов Латинской Америки. С самого начала сознательной политической жизни Че Гевара находился большей частью именно в среде «друзей СССР», что не могло не наложить отпечаток на его мировоззрение. Тем не менее, известно, что Че называл Троцкого в числе тех мыслителей, которые требуют «особо глубокого, больше чем кто-либо, анализа». Книги Троцкого были обнаружены посмертно в «боливийском рюкзаке» Че Гевары. Но, главное на наш взгляд то, что, считаясь формальным противникам «троцкизма»,  Че на собственном  опыте пришел к закономерному выводу:  мировой империализм будет опрокинут только в ходе мировой социалистической революции, которая,  сохранит свой потенциал только при непрерывном расширении своего базиса. Напротив, непрерывная практика геополитических компромиссов с империализмом за счет революционного движения может означать нечто противоположное социализму. Эти выводы определили его мировоззрение, и, что существенно – революционную деятельность.

Впервые опубликовано на сайте Социалистического движения "Вперед".

Отдельной брошюрой статья издана в Свободном марксистском издательстве