А значит, любые попытки
перепрыгнуть логику исторического развития будут обречены на ничтожный провал,
который мы и наблюдаем каждый раз, когда некто устраивает очередное
косплей-дефиле, беря в прототипы странную помесь большевизма, боливарианства и
западной социал-демократии. Этими играми можно баловаться бесконечно, но в
реальной жизни одна книга Фромма или Хобсбаума дает больше, чем сотня одиночных
пикетов с бледным плакатиком (ватман, фломастеры, убогий креатив) в замерзших
руках и кислой миной на лице. Левая организация
(партия, движение, партизанская армия, рабочий совет) начинается не с принятия
устава и анкеты для вступления, а с того, что радикально гуманистические смыслы
начинают проникать в сознание хотя бы одного, доселе не посвященного, человека.
Политическую палитру
Казахстана (как и Туркестана в целом) сложно назвать яркой даже по самым
непритязательным меркам.
Либералы-монетаристы, —
которыми упакована отечественная вертикаль власти, — лишают голоса своих
политических единомышленников, наивно полагающих, что могли бы делать всё тоже
самое, только с «честными выборами, независимым судом и свободной прессой».
Пафосные, энергичные борцы
с «режимом личной власти», неспособные и не желающие предлагать что-нибудь
кроме свержения ненавистного им (впрочем, как и нам) демиурга, а всякую попытку
четко определить идеологическую границу расценивающие как покушение на единство
оппозиции, хотя себя предпочитают именовать «народными демократами».
Комичные хранители
национальных интересов и традиций, не способные усвоить содержательную разницу
между терминами «нация» и «этнос», впрочем, как и между «интересами» и
«традициями».
Деловитые и говорливые
защитники уже одних только интересов, которым не терпится вступить в дружную
семью просвещенных европейских правых, но жалко выбросить доставшийся в
наследство от бабушки Архаики обскурантистский сервиз.
Разношерстные по цвету
шерсти, но столь однотипные, по сути, охранители, чей символ веры облечен в
человеческое тело, обременен званием Лидера нации, президентским постом,
детьми-миллиардерами, раком яиц, преклонным возрастом и близящейся кончиной, а
им, в свою очередь, стеснена тревожно дремлющая и больная страна.
Итого: толкиенистские
клубы социал-демократов с прокурорским бэкграундом, национал-демократов,
национал-казнокрадов, демократов-демократов, евразийцев-запутийцев, свидетелей
церкви Айн Рэнд, экологов-луддитов, номадов-почвенников, русских соотечественников
и пантюркистов-экспатов – политическое меню, достойное вокзальной тошниловки, в
которую граждане-посетители наведываются очень редко и в большинстве случаев
уходят в состоянии острой фрустрации.
Жалобную книгу просить
бесполезно.
Как нетрудно заметить,
мы сознательно не упомянули политические формирования, традиционно именуемые
левыми. Современные социал-демократы к таковым объективно не относятся,
поскольку уже давно отказались от своей исторической программы и банально
эксплуатируют символический капитал популярного политического бренда. Однако
если европейские эсдеки черпают сомнительную легитимность в собственном
прошлом, то атаку клонов на постсоветском пространстве можно уверенно
приравнять к специфической разновидности карго-культа.
Говорить же о левом
движении в регионе не приходится за фактическим отсутствием такового.
Коммунистический (социалистический, леворадикальный, марксистский) спектр в
Казахстане девственно пуст и представляет собой горстку персоналий общим
количеством не достигающих сотни, структурированных в лучшем случае в несколько
неформальных групп, которые страдают от отсутствия адекватной современной
идеологии, а значит, и серьезных перспектив.
Но именно перспективы
не существующего пока в природе движения мы считаем нужным подвергнуть анализу,
поскольку исходим из глубокого ангажированного убеждения, что только
коммунистическая гипотеза преобразований способна вывести человечество из
фундаментального цивилизационного кризиса, свидетелями и участниками которого
мы являемся.
Не вызывает сомнений
тот факт, что в постсоветской части центральноазиатского региона этот кризис,
выразившийся в развале страны, проявил себя наиболее ярко. Государство и
общество, еще совсем недавно вполне отвечавшие мировым стандартам развитости и
современности, за какие-то два десятилетия претерпели тератологическую
деградацию всех основ жизнедеятельности. Приватизация госсобственности и отмена
командно-административного планирования в экономике привели к массовому
сокращению реального производства, тотальному развалу сельского хозяйства,
практически полному уничтожению конкурентоспособной научной сферы, системному
регрессу образования, культуры, медицины, сворачиванию и сокращению социальных
программ.
Сопровождавшая эти
процессы атомизация общества по глубине и масштабу не идет ни в какое сравнение
с аналогичными процессами в других странах, также переживших гибель
«государства всеобщего благоденствия» в ходе неолиберальной волны 80-х годов.
Советское общество за десятилетия сталинского и послесталинского правления
номенклатуры совершенно утратило навыки самоорганизации и оказалось неспособно
не только к сопротивлению, но и к сплоченной деятельности по выживанию в новом
враждебном мире.
Отчаянная потребность в
такого рода солидарности и чудовищный регресс в массовом сознании привели к
реинкарнации, а зачастую и экспорту целого ряда контрмодернистских концепций,
институтов и практик: патриархальному традиционализму, родоплеменной
идентичности, религиозному мракобесию автохтонного и экзотико-сектантского
толка, этношовинизму и социальному расизму, примитивному антизападничеству и
сквозной конспирологии.
Естественно, в этих
условиях чрезвычайно актуальной выглядела политическая программа по углублению
и расширению рыночных процессов, дальнейшей приватизации социального
пространства и неуклонной коммерциализации всех сторон жизни.
ОЙ!
Т.е. обобществлению
средств производства, предоставлению бесплатного доступа к материальным и
культурным благам и привлечению масс к политическому управлению государством и
постепенной ликвидацией оного.
Но вопреки очевидности,
все происходило именно так – коммунизм был тем горизонтом, в котором
постсоветское общество объективно нуждалось, но который не могло принять в силу
столь же объективных обстоятельств.
Ностальгические,
реваншистско-консервативные настроения, которыми была охвачена значительная
часть населения, нисколько ни походили на аутентичную левую доксу и в
значительной мере были враждебны ей. Позитивная программа «коммунистических
партий» (образованных уже в самостийных государствах и под руководством той
части бюрократического аппарата, которая оказалась не у дел при дележке
апельсина) сводилась лишь к восстановлению прежнего образа жизни, без
каких-либо попыток критически осмыслить советский опыт применительно к исходным
социалистическим концептам. Более того, в качестве идеологического бонуса эти
фейк-структуры приобрели целый букет воззрений, откровенно чуждых радикально
просвещенческой парадигме. И если одиозная КПРФ все эти годы стремительно
дрейфовала в сторону классического черносотенства, то, скажем, в казахстанской
компартии, возглавляемой одним из авторов первой суверенной конституции
Серикболсыном Абдильдиным, под кумачовой вывеской проповедовали унылый
буржуазный национализм с изрядной примесью местечкового почвенничества.
Интерпретация советскости как геополитического курса на реинтеграцию с Россией
и борьба за русскоязычную культурную идентичность серьезной поддержки в этой
среде не получила, что лишило КПК единственной возможности прийти к успеху в
чисто практическом смысле и давно уже завершилось смертью этой, во всех
отношениях деструктивной, организации. (Коммунистическую народную партию
Казахстана, — которая создана властями и не пытается это скрывать, чинно заседая
в парламенте и открыто заявляя о поддержке «президентского курса», — мы
упоминаем лишь в скобках, в качестве совсем уж тошнотворного курьёза).
Судьба коммунистических
партий (извиним их утешительную манию величия) Кыргызстана, Туркмении,
Узбекистана и Таджикистана была ничуть не лучше, начиная с того, что последняя
все эти годы фактически пребывала в безвестности (лишь недавно озвучив протест
против идеи введения въездных виз со стороны РФ), вторая и третья по понятным
причинам существовали в полулегальном режиме, а первая ярко продемонстрировала
свое интеллектуальную и политическую импотенцию в период двух революций, на ход
которых она не оказала никакого влияния, а группа раскольников умудрилась и
вовсе выступить на стороне бакиевского режима.
В настоящее время на
территории Туркестана действует только одна политическая организация, по своим
программным установкам более-менее адекватная подлинной коммунистической
доктрине – Социалистическое движение Казахстана, микро-группа, принадлежащая к троцкистскому
Комитету за рабочий интернационал, которой удалось завязать тесные связи с
независимыми профсоюзами и протестными группами социальных активистов. Но
говорить об их идейной гегемонии в протестном конгломерате не приходится. Этому
препятствует как низкая теоретическая грамотность рядовых активистов, так и
особенность современной «троцкистской» мысли, по сути, представляющей извод
догматического эссенциализма, малопригодного для критического анализа и
выработки стратегии.
Впрочем, необходимо
озвучить то обстоятельство, что автор этих строк некогда состоял в этой
организации, и его оценка не лишена пристрастности.
Другие группы и
персоналии, идентифицирующие себя как ортодоксальные левые (марксисты и
анархисты), — а не сообщество поклонников Сталина, великой державы и колбасы по
два двадцать, — опять-таки немногочисленны, за редкими исключениями не
участвуют в текущей политической жизни, нечасто привлекают внимание
мейнстримных СМИ и обладают достаточно смутными представлениями о том, как
выйти из нынешнего полусонного состояния.
В отличие от России и
Украины, в Туркестане не сложился кластер из организаций партийного типа,
независимых профсоюзов, социалистических медиа, thinktanks, редких тыловых
участков в академии и арт-среде и целой плеяды левых авторов, начиная от
ветеранов диссидентского движения и заканчивая юными ЖЖ-блогерами.
Причины этого
прискорбного неравенства носят в большей степени объективный характер. Как
известно, среднеазиатские республики СССР исторически были слабо развитыми и
культурно отсталыми провинциями старого мира, и даже плановая модернизация,
проходившая к тому же в авральном режиме и хаотичной форме, не смогла в полной
мере вывести родимые пятна прошлого, доведя показатели промышленного
производства и городского населения до уровня не то чтобы передовых
капиталистических государств, но хотя бы стран советской метрополии.
Азиатские народы в лице
своих передовых представителей рассматривали Октябрь в первую очередь как
возможность решить насущные проблемы национального развития, а уж потом как
реализацию некоего глобального утопического проекта.
Вследствие этого,
туркестанский коммунизм родился на свет недоношенным и воспитывался уже в
бюрократической барокамере, заботливо построенной для него «старшим братом».
Однако из благословленного пристанища она быстро превратилась в тюрьму строгого
режима, физически уничтожив часть своих узников и строго подчинив себе других.
Сопротивляться этому
казахские, узбекские и киргизские коммунисты не могли в силу отсутствия
серьезного политического и культурного бэкграунда, которым обладали их русские,
украинские или прибалтийские единомышленники. Поэтому бурные партийные
дискуссии 20-х годов о судьбе октябрьского эксперимента прошли без всякого их
участия, осуществить которое они были не в состоянии. Потому неудивительно, что
Сталин мог сослать своего главного оппонента в Алма-Ату, нисколько не опасаясь
того, что казахские («киргизские») коммунисты массово проникнутся идеями
перманентной революции и реформирования правящей партии.
Примечательно, кстати,
что именно Троцкий стал первым (и, увы, едва ли не единственным) из лидеров
революции, который отметил и отрефлексировал эту тенденцию. В письме соратнику
Григорию Сокольникову, датированному 27 годом (т.е. за год до принудительной
отправки в Казахстан), Лев Давыдович, ссылаясь на беседу с неназванными
казахскими товарищами, констатировал тот неутешительный факт, что между
русскими и казахскими коммунистами пролегает глубокая пропасть, которая
выражается даже в том, что «…в шахматы не играют совместно».
«Хорошо было бы молодых
и способных националов более отсталых народностей посылать за границу для более
близкого знакомства с классовой борьбой», — высказывает он разумное, но, мягко
говоря, не очень глубокое логистическое предложение.
«У нас они сразу
получают государственно-административное умонастроение«, — объясняет ЛД. Эта
фраза – прямой ключ к пониманию того, почему казахский большевизм не оставил в
отечественной культуре корней, из которых сейчас могло бы произрастать новое
поколение левых активистов. Поборников ценностей просвещения и ренессанса, а не
престарелых зомби с постыдной эклектической окрошкой вместо мозгов.
Словом, факты печальны,
но таковы – левую среду в Казахстане и туркестанском регионе в целом создавать
придется с круглого и холодного нуля. И осуществлять методами, прямо
противоположными тем, которые активно и безуспешно применялись все предыдущие
годы.
Социальная революция,
вопреки расхожим стереотипам, начинается не Левым межгалактическим фронтом с
участием меня, гражданина Мыркымбаева, пачки ксерокопий о хищнической природе
капитализма и бронзовой статуэтки Ленина. Но с того, что идеи, исповедуемые
ранее безвестной кучкой маргиналов, начинают медленно, но неуклонно расширять
круг своего влияния. Следует признать очевидное – революционные концепции
(впрочем, как и любые другие) привносят в общественное сознание не безграмотные
дылды в тишотках с Че Геварой; не ворчливые митинговые старики; не измученные
тяжким трудом пролетарии и не люмпенизированные сельские труженики. Напротив,
они сами остро нуждаются в инструменте для объяснения действительности и ее
позитивного преобразования.
И осуществить эту
политическую и культурную миссию может только новое поколение левых
интеллектуалов. Людей, проштудировавших огромный корпус сложнейших текстов в
области экономики, истории, социологии, философии и психоанализа, с тем чтобы
разработать новую левую теорию, адекватную нынешней эпохе и специфическим
условиям постсоветского центральноазиатского капитализма.
Ведь с распадом СССР
наши страны не просто оказались в непочтенном статусе «третьего мира» — мы
является свидетелями уникального в мировой истории процесса, когда государства,
покинувшие империалистическую периферию и во многом разорвавшие зависимость от
мировых центров накопления капитала, вновь возвращаются на исходные позиции,
претерпевая при этом фундаментальный регресс, о котором мы говорили выше.
Аналогов этому явлению практически нет, кроме, возможно, эпохи, последовавшей
за распадом Римской империи. Изучать этот процесс и создавать методологию для
подобного анализа (а без него просто невозможна эффективная политическая
деятельность) — работа, для которой в настоящий момент просто нет исполнителей.
А значит, любые попытки
перепрыгнуть логику исторического развития будут обречены на ничтожный провал,
который мы и наблюдаем каждый раз, когда некто устраивает очередное
косплей-дефиле, беря в прототипы странную помесь большевизма, боливарианства и
западной социал-демократии. Этими играми можно баловаться бесконечно, но в
реальной жизни одна книга Фромма или Хобсбаума дает больше, чем сотня одиночных
пикетов с бледным плакатиком (ватман, фломастеры, убогий креатив) в замерзших
руках и кислой миной на лице.
Левая организация
(партия, движение, партизанская армия, рабочий совет) начинается не с принятия
устава и анкеты для вступления, а с того, что радикально гуманистические смыслы
начинают проникать в сознание хотя бы одного, доселе не посвященного, человека.
Социалистическая
программа начинается не с копипасты традиционных социалистических требований,
начиная от уничтожения частной собственности и заканчивая созданием детских
садов по месту работы, а с подробного изучения общества, в котором мы живем и
которое собираемся менять.
Изучение начинается с
тяжелой, кропотливой и на первый (второй, третий, четвертый) взгляд совсем
неприметной и не дающей кратковременного эффекта работы.
Выполнить которую,
кроме нас, некому. Совсем.
Комментариев нет:
Отправить комментарий