Несомненно: отношения между человеком и природой устроены как угодно, но не разумно. Ответственны за это, однако, ни аппетит противных мясоедов, ни мороженщик на углу улицы, ни дива в мехах. Соответственно, отношения не улучшатся и тогда, когда жители леворадикальных коммунальных квартир держат свои холодильники свободными от колбасы, учителя начальной школы собирают подписи за вегатерианское школьное питание или Памела Андерсон снова фотографируется под лозунгом «Лучше голышом, чем в мехах». Так же как и тоска по жизни в лесах, которая, вероятно, скрывается за деятельностью некоторых групп защитников животных, сегодняшние отношения между человеком и природой являются результатом диалектики процесса цивилизации. Веганские друзья животных могли бы это знать, если бы не цитировали постоянно из трудов Адорно и Хоркхаймера три стандартных места, а прочитали бы соответствующие книги. Нельзя понять Критическую Теорию, если из неё выдёргивать лишь отдельные куски текста ради обоснования веганизма.
Профанация мира, которая стояла в центре программы Просвещения, происходила параллельно с его повторным околдовыванием. Общественные отношения стали вещественно застывшими природными отношениями, второй природой. В этом процессе освобождения от первой природы человек разделил судьбу остального мира. Общество, по Хоркхаймеру и Адорно, «продолжает угрожающую природу как длительное, организованное принуждение, которое, воспроизводясь в индивидах как последовательное самосохранение, снова обрушивается на природу как общественное владычество над природой».
Самое позднее с «Обратно к природе» Руссо буржуазное обществе периодически кокетничает с мыслью о том, чтобы обменять достижения цивилизации на состояние, чьё преодоление оно при иных обстоятельствах охотно гордо пишет на своих знамёнах. Аналогично расщеплению человека на природное и общественное существо сочетаются страх перед слепым падением в природное с тоской по природе. В том размере, в котором общество теряет возможность воспроизводить свою идеологическую основу существования, т.е. веру в то, что каждый/ая при достаточном усердии и умении может быть кузнецом своего счастья, эта двойственность, кажется, разрешается в пользу тоски по доцивилизационному состоянию.
Животное выступает при этом в роли модели человеческих желаний и томлений. Ещё во времена Просвещения его непонимание, ограниченность лишь жизненным и неспособность к саморефлексии обосновывали презрение к нему. В ходе подчинение человека второй природе образ животного в человеческой мифологии постепенно изменялся. В Германии помимо «Сердца для детей» ужё в 19-ом веке было открыто и «Сердце для животных». (Немецкий композитор судьбы, Рихард Вагнер, был не только предшественником националистского движения, но и пионером в области защиты животных). Народная молва окрестила скот в известной поговорке «лучшим человеком». А «выпускать свинью» стало синонимом безудержного празднования. Всё то, что раньше оправдывало презрение к животному, теперь служило восхищению.
Первой жертвой этой агитации за простую и правильную жизнь в «чистой природе» становится идея Человека. В самом деле, лишь с началом отделения человека от природы, семейства, крови и почвы можно говорит о человечестве в эмпатическом, а не только в биологическом смысле. Только с освобождением из чистейшего подчинения природе возникло желание, которое выходило за рамки простых потребностей физического воспроизведения.
Когда защитники животных сравнивают коровники с концентрационными лагерями, представляют себя наследниками освободителей рабов 19-ого столетия или видят в борьбе за эмансипацию женщины пример для своей деятельности, в этом проявляется не только, как иногда критически подмечается, желание уравнять человека с животным. Более того, различие между человеком и природой разрешается в пользу природы. Очень просто: т.к. животное не может подняться до человека, человек должен опуститься до животного. С этим растворением человека в природе одновременно симулируется status quo ante, люди сокращаются до простой животности, до сна, питья, еды и секса для размножения.
Чтобы сделать связь между любовью к животным и ненавистью к людям ещё более ясной, вовсе не надо указывать на вегетарианское питание Гитлера, его любовь к овчарке Блонди или футболки «Go Vegan», с которыми так часто в последнее время можно видеть немецких неонацистов. Взгляд на исторический контекст, когда левые, которые здесь действительно выступили как авангард, помогли всеобщей любви к маленьким морским котикам, диким свиньям и варанам стать мейнстримом: ещё в 1968-ом году SDS, один из генераторов студенческих восстаний, на одном из плакатов заявлял: «Все говорят о погоде. А мы нет». Вместо погоды, т.е. вместо солнца, дождя, поля, леса и поляны, более умные студент(к)и говорили о национал-социализме, о войне во Вьетнаме, об эксплуатации и угнетении. Десять лет спустя, когда мировой рынок после нефтяного кризиса выплёвывал ненужных в неизвестных ранее масштабах, об этом почти никто не хотел слышать. Остатки протестного движения обменяли свои кожаные куртки на пончо, перешли на хлопья, строили туннели для лягушек и спасали китов. Просвещение больше не должно было быть воплощённым с учётом его актуальных моментов. Не люди должны были быть освобождены из жёсткой хватки условий, а животные из их клеток, даже природа – от человеческой цивилизации.
Общество воздержания, которое уже содержится в этой борьбе за «чистую природу», уже сегодня отчасти предвосхищается веганским движением защиты животных. Край, где текут молоко и мёд, которое на протяжение столетий является метафорой лучшей жизни, для веганский защитников животных является адом. Так, не только веганское питание, замена сыра, молока и мёда пресными соевыми продуктами, напоминает о самоистязании и воздержании. В различных интернет-советчиках по последовательной веганской жизни клиентам даже иногда советуют ради окружающей среды и животных отказаться от автомобилей, общественного транспорта и далёких поездок в отпуск. Как бы то ни было, на странице veganwiki.de можно было прочесть, что автомобили, автобусы и самолёты убивают не только насекомых, но и содержат животные жиры в смазке.
Столько аскезы и угнетения инстинктов, это известно со времён Зигмунда Фрейда и Эриха Фромма, требуют вентиля. Возможно, картинки разделанных животных, к которым защитник животных испытывает подобную одержимую привязанность, как католический священник к порнографии, служат для компенсации этих воздержаний. Равно как грязный журнальчик является единственной роскошью, которую позволяет себе слуга Господа во время своего марша к небесным вратам, кровавые фотографии и видео с боен, без которых не обходится ни один веганский журнал, веганская кампания или сои-вечеринка, кажутся единственной роскошью, которую позволяет себе защитник животных, прежде чем он конкретно очистит землю.
Посему есть хорошие причины, с осторожностью относиться к озабоченным фигурам, периодически раздающим глянцевые брошюры с фотографиями предприятий по сжиганию животных или зарезанных коров в центре города. В классических детективах убийцей нередко оказывается медсестра, которой надоело применять свои знания о ядах и сверхдозах однобоко. Кто хоть однажды отважился жарить на левацком летнем лагере стейки или сосиски, знает, что защитники животных обходятся с так называемыми пожирателями падали не особенно бережно. Как минимум некоторые из них, кажется, не могут дождаться, тоже наконец-то применить свои впечатляющие знания о вариациях забоя, видах убийства и методах освежевания. Но, разумеется, не на животных.
Перевод: Ndejra
Впервые опубликовано в немецком левом еженедельнике Jungle World
Комментариев нет:
Отправить комментарий