С моей точки зрения, марксизм подвергается реинтерпретации на каждом
этапе развития капитализма. Сейчас мы находимся на третьем его этапе – первым
был начальный период, затем тот, что описан Лениным. И сегодняшний марксизм
отличается от марксизма ленинского этапа гораздо больше, чем ленинский марксизм
от начального марксизма. Для меня марксизм – это не марксизм-ленинизм, для меня
марксизм – это анализ капитализма. Мне всегда было смешно слышать: «капитализм
победил и теперь марксизм мертв», ведь марксизм это и есть анализ капитализма.
1. Что из
теоретического наследия марксизма ушло в прошлое, а что сохраняет актуальность?
Я не совсем согласен с
такой постановкой вопроса: «что живо, а что мертво в марксизме», как выразился
Кроче. С моей точки зрения, марксизм подвергается реинтерпретации на каждом
этапе развития капитализма. Сейчас мы находимся на третьем его этапе – первым
был начальный период, затем тот, что описан Лениным. И сегодняшний марксизм
отличается от марксизма ленинского этапа гораздо больше, чем ленинский марксизм
от начального марксизма. Для меня марксизм – это не марксизм-ленинизм, для меня
марксизм – это анализ капитализма. Мне всегда было смешно слышать: «капитализм
победил и теперь марксизм мертв», ведь марксизм это и есть анализ капитализма.
Экономисты-марксисты сегодня единственные, кто видят систему в целом.
Посмотрите, чем
занимаются буржуазные экономисты – специфическими, локальными вопросами,
инфляцией, инвестициями и т. д., они не видят системы в целом. Повторяю, марксистские
экономисты – единственные, кто видят ситуацию в комплексе. Так что я не думаю,
что вопрос можно ставить так: что устарело в марксизме? Маркс создал модель
капитализма как системы и она по-прежнему сохраняет свою объясняющую силу;
разве что капитализм сегодня развился в гораздо большем масштабе, чем это было
в эпоху Маркса. С другой стороны, Эрнст Мандель однажды заметил, что поскольку
Маркс создал чистую модель капитализма, абстрактную модель (которая только в
Англии могла быть приложима более-менее полно), то в определенной степени его
модель даже более успешно описывает сегодняшнюю глобальную систему; сегодня мы
имеем гораздо более «чистый» капитализм, в котором элементы феодализма исчезли
уже практически полностью и в котором коммодификация, наемный труд и т. д.
развиты в гораздо большей степени, чем это были при жизни Маркса.
2. Каковы основные
теоретические проблемы, которые надо решать марксизму сегодня?
Это целый ряд вопросов.
Наиболее очевидный – трудовая теория стоимости и ее отношение к технологии, к
продукции, созданной компьютером, вопрос о том, как трудовая теория стоимости
может описать стоимость, создаваемую компьютерами. Затем, сегодня огромное
значение имеет теория товарного фетишизма, имевшая, на мой взгляд,
второстепенное значение в ленинский период. Она никогда не исчезала, но не была
доминирующей в марксизме в ту эпоху развития империализма. Сегодня же – это
первостепенный по важности феномен капитализма. И поэтому то, что обычно
называют культурой, культурным фактором и т. д. сегодня является действительно
центральным пунктом всей левой политики, по крайней мере левой политики в
первом мире. В этом отношении произошли фундаментальные изменения. Еще одна
важная теоретическая проблема – методы анализа образа и отношение образа к
коммодификации. Что такое идеология – вот еще одна важная проблема, которой
занимаются сегодня некоторые ученые и философы.
Если обратиться к сфере
политики – а в «Капитале» политические вопросы конечно не затрагиваются –
критически важным вопросом является двойной вопрос об организации и
безработице. Политическая сила, которую нужно сегодня организовать – это, на
мой взгляд, люди, которые обречены по структурным причинам оставаться
безработными. Посмотрите на то, как в ходе глобализации целому континенту –
Африке – позволили свалиться в пропасть; или на то, как в развитых странах
из-за перемещения производства за пределы страны и перехода к информационным
технологиям, массы людей стали безработными. В нашей стране этот вопрос имеет
расовую специфику, это вопрос черных людей, тех, кто никогда не найдет работу.
Как организовать всех этих людей? Классический тип организации основывался на
рабочих, а не на безработных; здесь мы стоим перед очень серьезной новой
политической проблемой. Сюда примыкает вопрос о партии. Как представляется,
сегодня уже никто не желает возвращения к партии ленинистского типа. Если мы
посмотрим на ситуацию при жизни Ленина и на его опыт, то увидим, что тогда
партия большевиков была гораздо более демократичной и до самого Октября Ленин
был в меньшинстве в партии; кроме того, в партии шло много дискуссий. Кроме
того, это была партия, которая не репрезентировала в точном смысле слова, но
отстаивала интересы класса, которого ныне почти не существует, а именно
крестьянства; крестьянство имело свою идеологию, не совпадавшую с идеологией
партии большевиков. Так что вопрос о партии и то звучание, которое это понятие
имеет после Сталина, является важной политической проблемой, и я не думаю, что
она уже решена. В этом состоит мое главное несогласие с позицией Тони и Майкла,
выраженной ими в «Империи». Не думаю, что можно просто сказать «нам не нужна
партия, пусть множества развиваются взрывным способом везде, где это
происходит», «мы не хотим захватывать власть» и т. д. Кажется очевидным, что мощь
капитала настолько огромна, что необходима контр-сила, противостоящая капиталу,
необходимы силы, способные противостоять власти и огромным финансовым ресурсам
нынешнего капитала, в ситуации, когда последние 50-60 лет не было мировой
войны, которая разрушила бы все эти капиталы и ослабила капиталистов. Так что
вопрос организации – это критически важный политический вопрос. Маркс не
высказался по этим вопросам, так что ответы мы должны искать не в прошлом
марксизма; определено, это сегодня главный теоретический вопрос политики,
политического действия.
Следует также учесть,
что сегодня мы переживаем переходный период движения к мировому рынку, отсюда
неизбежно вытекает неравномерное развитие разных стран. А неравномерное
развитие означает, что рабочий класс в различных странах не связан между собой.
Например американские рабочие борются за экологию, потому что внедрение тех или
иных агрикультур в сельском хозяйстве означает потерю рабочих мест. В других же
странах рабочие борются против совершенно других вещей. Полагаю, что например в
Корее главные силы рабочего класса сосредоточены в сталелитейной
промышленности, поскольку корейская сталелитейная промышленность – одна из
крупнейших в мире. А в Америке сталелитейщики все безработные. Так что это
несовпадение интересов, которые защищают люди труда в различных уголках мира,
должны быть так или иначе преодолено, если мы хотим прийти к мировому рабочему
движению. И подлинная левая политика будет в действительности невозможна, пока
не будет осознания необходимости рабочего движения в глобальном масштабе. А
такое глобальное движение возникнет не потому, что мы выведем его необходимость
теоретически. Оно должно возникнуть и возникнет в ходе тех же процессов, в
рамках которых глобализация все гомогенизирует и вызывает кризисы глобальной
природы. Но глубокая ирония состоит в том, что хотя процессы глобализации идут
во всех странах мира, одним из следствий такой глобализации является
неравномерность развития этих стран, которая мешает осознанию общих интересов.
Если говорить о других
проблемах, то еще одним важным вопросом мне представляется отношение марксизма
к постмодерну, в том числе в аспекте культуры и искусства. Не думаю, что мы
возвращаемся к политическому искусству, каким оно известно по периоду модерна.
Но с другой стороны, значительная часть постмодернистского искусства, которое
раньше мы рассматривали как декоративное и так далее и тому подобное, во все
большей и большей степени (это на мой взгляд характерно и для России)
становится политическим, или, лучше сказать, все больше и больше желает быть
политическим. Однако как оно может придти к этому? Вот еще один теоретический
вопрос, он связан с природой новой культурной ситуации и с ее влиянием на
искусство. Но здесь я, возможно, выхожу за рамки поставленного вопроса.
3. Кто представляет
собой наиболее значительных марксистских мыслителей за последние десятилетия? В
чем состоит их вклад в развитие марксизма?
Это те, кто поставил
проблемы, о которых я говорил выше. Альтюссер – важная фигура, прежде всего в
теории идеологии, он дал нам совершенно новое представление о том, как
функционирует идеология; его теория показала, что идеология это не всегда
просто «ложное сознание» в отличие от истинного. Это не значит, что ложное
сознание исчезло. Конечно оно существует. Но после завершения холодной войны с
идеологией произошли довольно любопытные изменения. В период холодной войны
буржуазная идеология стремилась казаться прогрессивной. Теперь в этом нет
необходимости, и идеология представляет из себя то, какой ее изображал самый
грубый вариант вульгарного марксизма – «деньги превыше всего». С этим связана
проблема цинического разума (остающаяся недостаточно проанализированной
теоретической проблемой). Жижек в этой области проделал интересную работу –
поэтому я считаю его достойным быть упомянутым в ряду значительных марксистских
мыслителей – но нельзя сказать, что он решил эту проблему. Сегодня все знают,
что такое капитализм. В этом отношении ложного сознания не существует, скорее
мы сталкиваемся с тем, что «они знают это, но они продолжают делать это»,
говорит Жижек. Итак, Альтюссер, Ги Дебор с его «Обществом спектакля», и в целом
– понятия образа, спектакля (зрелища), симулякра.
В Германии очень
интересную работу вела группа «Логика «Капитала». Она снова привлекла к себе внимание,
их тексты недавно были переизданы в Германии. Это своего рода приложение Гегеля
к Марксу, но таким образом, как этого не делалось раньше: экспликация всей
структуры «Капитала» – книги в целом, а не только первого тома, и исследование
ее связи с гегелевской диалектикой.
Конечно, необходимо
упомянуть Лефевра, выпустившего очень много работ, его изучение пространства
крайне важно. Не знаю, дал ли кто-то из упомянутых мною людей определенные
ответы, но главное – они поставили новые проблемы.
В Германии еще хочу
упомянуть Роберта Куртца (Robert Kurtz), не знаю, известен ли он в России. Он
выдвинул идею, что модернизация закончилась, третий мир никогда не будет
модернизирован, система в целом производит своего рода перманентную
нестабильность, которая рано или поздно приведет эту систему к коллапсу. Это
очень важная и очень своевременная концепция, но к ней не хотят прислушиваться,
потому что она звучит очень пессимистично. Дэвид Харви из Соединенных Штатов
очень интересен с точки зрения его теоретического вклада, да и вообще немало
важных вещей происходит сегодня в марксизме. Например, есть новая группа
«Historical Materialism», она действует в Англии и выпускает журнал, опять-таки
не знаю, известно ли о ней в России. Кажется у них вышло 10 или 12 номеров.
Возможно это единственные, кто сегодня обращаются непосредственно к
теоретическим проблемам марксизма, они публикуют работы о стоимости, об ее
анализе и т. д., в отличие от «New Left Review», который является скорее
политическим изданием в широком смысле. Наверно я забыл упомянуть о многих
важных исследователях, их немало – от поколения учеников Альтюссера до более
молодых.
Нужно сказать, что
марксизм в США испытывает значительную конкуренцию со стороны исследований
понимаемой в широком смысле «политики идентичностей», политике различий, своего
рода анархизма. То есть в левых кругах анархизм более широко распространен, чем
марксизм, я имею в виду не на официальном уровне, а как идеологическая
тенденция в общем смысле. Но возможно для интеллектуалов это было всегда
характерно. Тем не менее, интерес к Марксу есть, и как и вы, молодые американцы
читают Маркса и очень интересуются им.
4. Ваше отношение к
проблеме диалектики в марксизме?
У меня есть опыт
обращения к диалектике. Тут много зависит от того, как вы понимаете диалектику.
В гегелевском смысле или как Энгельс и Сталин, в духе классического diamat’а. В
последнем случае диалектика выглядит чем-то далеким от реальности. Но на мой
взгляд диалектика – это нечто более тонкое и сложное, так что каждый раз когда
вы встречаете интересного мыслителя, вы найдете и диалектический процесс. Это
нужно описать, но это очень сложная философская задача. Необходимо заново
описать что есть диалектика и показать ее наличие в любом процессе мысли, даже
у тех, кто отрицает диалектику – здесь стоит упомянуть Фуко и вообще
постструктуралистов – поскольку, как представляется, у них слишком узкое
понимание диалектики. Большинство из них отождествляет диалектику с
коммунистическими партиями своих стран (Делез, Негри и др.) и поэтому критикует
ее. Но по моему мнению – там, где их мышление интересно (а они часто мыслят
интересно) – оно диалектично. Потому что диалектика – это вскрытие глубинных
процессов и демонстрация, противоречий, действующих в этих процессах. Я считаю,
что сегодня наиболее заметными критиками диалектики – среди других, которые
тоже достойны упоминания – являются Лакло и Муфф. Лакло прекрасно описал как
работает политика на уровне повседневности, но его критике диалектики, на мой
взгляд, не хватает философской глубины.
5. В 90-х годах было
широко распространено мнение, что противостояние труда и капитала перестало
быть главным конфликтом современных обществ. Согласны ли Вы с этим?
Если вы имеете в виду
положение рабочих, то конечно, рабочие сегодня подвергаются эксплуатации в
большей степени чем раньше. Сегодня в нашей стране все делается для того, чтобы
урезать зарплаты рабочих и лишить их социальных пособий. Социальное
государство, которое и так у нас не слишком развито, сегодня демонтируется. В
большинстве стран Запада, думаю и здесь, в России, идет процесс ликвидации
социальных служб, или сокращения их насколько возможно. «Противоречие между
трудом и капиталам» – так об этом принято говорить, но я не считаю что этим все
ограничивается. Конечно, эксплуатация это значительный феномен процесса
производства сегодня и она только усиливается; это справедливо и для
информационной продукции, информационных технологий и для промышленности.
Капитал всегда стремился повысить прибавочную стоимость и прибыль и ослабить
силу [сопротивления] труда, это по-прежнему так. Очевидно что это главный
конфликт капитализма, но и другой конфликт крайне важен. Я о нем уже говорил,
это структурная безработица. А этот феномен не затрагивался в трудовой теории
стоимости. Кроме того, необходимо упомянуть целый ряд вопросов, связанных с
тем, что Маркс называл «имматериальный труд» и «всеобщий интеллект».
Политический смысл этих понятий (сейчас этим кругом вопросов занимаются многие
теоретики в Италии) в том, чтобы показать, что пролетариат – это не только
индустриальные рабочие, но и все те, кто в сегодняшней культурной ситуации
причастны к тому, что Маркс в «Grundrisse» называл по-английски general
intellect [всеобщий интеллект]. А, следовательно, не только уменьшающаяся в
размерах страта фабричных работников заинтересована в революционной
трансформации общества, но гораздо более широкие слои людей.
С другой стороны,
здесь много теоретических проблем, и я не думаю, что те несколько страниц с
набросками Маркса, которые у нас есть, дадут все ответы. Кроме того, вся эта
проблематика касается преимущественно первого мира, поскольку в других
обществах, где промышленность по-прежнему существует или в которые было
перемещено трудоемкое производство из первого мира – хотя и в этих обществах может
быть имматериальный труд – все таки для них определяющим является материальный
труд. Имматериальный труд – это очень постмодернистская концепция и,
следовательно, требует осторожности и пристального исследования, как любое
постмодернистское понятие или метод. Это не значит, что данная концепция
ошибочна, просто ее изучение не всегда происходит с экономической или
политической точки зрения. Так что, конечно, эксплуатация неотъемлема от
капитализма, об этом и идет речь.
6. Какие связи
существуют сегодня между марксистской теорией и массовыми движениями
трудящихся?
Этот вопрос является
критически важным для тех, кто связан с вопросами строительства массового
рабочего движения. В Соединенных Штатах ситуация в этом отношении очень
сложная. В рабочем движении в целом всегда были небольшие радикальные группы,
но для рабочего движения в Америке характерен компромисс с капиталом, таково
традиционное положение дел. В этом вопросе ленинский анализ по-прежнему верен.
То есть марксизм приходит в рабочее движение извне, его приносят интеллектуалы;
и у этого положения дел есть как положительные моменты, так и отрицательные.
Очевидно, что здесь не все в порядке. Рабочее движение как таковое связано с
вопросами заработной платы, условий труда, льгот и т.д., а марксизм занимается
анализом в целом той системы, в которой осуществляется процесс труда. Полагаю,
что в «Истории и классовом сознании» Лукач ошибался: точка зрения
индустриальных рабочих - это не та точка, с которой можно увидеть систему в
целом. С другой стороны, он прав в том, что касается коммодификации, но это еще
один сложный вопрос, [которого я здесь не буду касаться]. Видят ли это
интеллектуалы – это другой вопрос, но я полагаю, что наши мотивы, наши
классовые интересы могут быть поставлены под вопрос, они всегда зависят от
персональной истории; в определенном смысле они всегда связаны с рабочим
движением, потому что интеллектуалы из среднего класса – а такая классовая
принадлежность и есть характеристика интеллектуала – находятся в таком
положении, что они могут быть «вовне», могут остаться независимыми от своих
непосредственных классовых интересов. Это, правда, не означает, что они
обязательно обладают точкой зрения, с которой можно увидеть социум в целом (за
исключением тех случаев, когда к такой точке зрения могут привести личные,
этнические, гендерные причины). Я не хочу сказать, что это что-то
поколенческое, скорее это связано с историей, когда интеллектуал внезапно
обнаруживает, то система не так уж и хороша, чтобы служить ей в качестве
художника или мыслителя. И тогда интеллектуал понимает, что где-то происходит
что-то еще, какие-то события в других сферах общества, в которые он должен
включиться. И тогда возникает что-то вроде движения интеллектуалов в эту более
прогрессивную сторону. Но это вряд ли произойдет, пока общество не начнет
меняться, а я полагаю что признаки таких изменений уже есть. Кризис общества
должен проявится более четко, а это и происходит сейчас в странах Запада. Но в
целом общий анализ интеллектуалов – это сложный вопрос.
7. Как возможно
существование марксистской философии в буржуазном университете? Каков Ваш опыт
в этом отношении? Как может буржуазное государство согласиться на присутствие
марксизма в таком «идеологическом аппарате государства» (Альтюссер) как
университет?
Насколько терпимо
относятся к твоим политическим, идеологическим, философским взглядам – это
очень сильно зависит от того, к какой дисциплине ты принадлежишь. Если ты
работаешь в области культуры – никого не волнуют твои взгляды. Если бизнес
хочет купить немного культуры, он делает это. Точно также обстоят дела и у вас
с выставками, галереями и т.д. Если бизнес заинтересован в интеллектуалах, он
может купить часть твоей работы. Но если ты в области экономики… В 60-х они
снова стали привлекать интеллектуалов-марксистов туда, потому что этого хотели
студенты, но в принципе они не обязаны этого делать. Немного по-другому обстоят
дела в политических науках, поскольку не стоит забывать о волне 60-х –
некоторые представители поколения 60-х сегодня занимают руководящие должности в
ряде этих департаментов, они стараются противостоять правым интеллектуалам в
политических науках, в философии и т.д. Но американская философия – то есть
прагматизм – никогда не интересовалась подобными вещами. Так что о любого рода
левой философии – и о философии как таковой – на философских департаментах
американских университетов не слышно, как и о любом другом течении в истории
философии, кантианстве, например. Так то, повторяю, это зависит от типа той
науки, которой вы занимаетесь. Нам, гуманитариям, повезло, потому что мы как
никак открыли Соединенным Штатам «французскую теорию», постструктурализм и
пропагандировали его. Ведь говорить о структурализме и постструктурализме было
невозможно без опоры на их марксистские основания. Так что мы распространяли
эти теории. Поскольку на философских факультетах это не преподавали, мы могли
говорить на лекциях о Гегеле, о Марксе – о ком угодно. И никто не спорил с нами
с другой точки зрения, за исключением тех, кто говорил о чистом искусстве,
искусстве для искусства, о величие эстетики и т.п. Но с ними спорить было
несложно.
Так что вот от чего
зависит этот вопрос – насколько свободно человек в конкретной ситуации может
выражать свои марксистские взгляды или работать с марксизмом это очень сильно
зависит от того, к какой научной дисциплине он принадлежит. И сегодня правые
движения и правые интеллектуалы говорят больше и у них больше власти, чем
когда-либо ранее, правда это не значит что у них так уж много есть что сказать.
Например, люди вроде Штраусса вдруг снова стали влиятельной теоретической
силой, тогда как 20 лет назад никто о Штрауссе и не вспоминал. Но бизнес все
больше проникает в университеты. Происходит их приватизация. И университеты
вынуждены делать то, что хочет бизнес. Это меньше проявляется в наших
дисциплинах, но очень заметно в технологиях, естественных науках, агрономии.
Может быть еще в политических науках.
И здесь я должен
отметить, что мне кажется неверным подвергать академический марксизм нападкам в
том русле, как это делает Э.П. Томпсон (в духе антиструктурализма,
антиальтюссерианства, выраженном в его книге «Нищета теории»). Томпсон
ностальгировал по тому времени, когда важную роль играли интеллектуалы, не
принадлежавшие к академической системе. А сегодня в Соединенных Штатах очень
мало таких; большинство интеллектуалов связано (и должно быть связано) с
академической системой. Независимого журнализма больше нет. Интеллектуалы
должны получать свои деньги от академической системы. А эта система
необыкновенно разрослась в 60-е. Она доступна всем классам общества. Это
по-прежнему то политическое место, в котором радикальные интеллектуалы должны
работать, как я считаю. Таковы условия того что может быть сделано и того что
не может быть сделано.
Об авторе: Фредрик Джеймисон –
философ-максист, социальный теоретик, теоретик литературы. Его наиболее известные книги: Postmodernism: The Cultural Logic of Late
Capitalism, The Political Unconscious, Marxism and Form. В
настоящее время является директором Института критической теории, Дюкский
университет, США.
Перевод с английского –
Владислав Софронов
Впервые опубликовано на сайте Социалистического движения Вперёд
Читайте по теме:
Читайте по теме:
Комментариев нет:
Отправить комментарий